Que voulez-vous, madame? Elles sont plus fraiches3).
Светский разговор.
Старая графиня *** сидела в своей уборной перед зеркалом. Три девушки окружали ее. Одна держала банку румян, другая коробку со шпильками, третья высокий чепец с лентами огненного цвета. Графиня не имела ни малейшего притязания на красоту давно увядшую, но сохраняла все привычки своей молодости, строго следовала модам семидесятых годов и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад. У окошка сидела за пяльцами барышня, ее воспитанница.
-- Здравствуйте, grand'maman4), -- сказал, вошедши, молодой офицер. -- Bon jour, mademoiselle Lise5). Grand'maman, я к вам с просьбою.
-- Что такое, Paul?6)
-- Позвольте вам представить одного из моих приятелей и привезти его к вам в пятницу на бал.
-- Привези мне его прямо на бал, и тут мне его и представишь. Был ты вчерась у ***?
-- Как же! очень было весело; танцевали до пяти часов. Как хороша была Елецкая!
-- И, мой милый! Что в ней хорошего? Такова ли была ее бабушка, княгиня Дарья Петровна?.. Кстати: я чай, она уж очень постарела, княгиня Дарья Петровна?
-- Как постарела? -- отвечал рассеянно Томский, -- она лет семь как умерла.
Барышня подняла голову и сделала знак молодому человеку. Он вспомнил, что от старой графини таили смерть ее ровесниц, и закусил себе губу. Но графиня услышала весть, для нее новую, с большим равнодушием.
-- Умерла! -- сказала она, -- а я и не знала! Мы вместе были пожалованы во фрейлины, и когда мы представились, то государыня...
И графиня в сотый раз рассказала внуку свой анекдот.
-- Ну, Paul, -- сказала она потом, -- теперь помоги мне встать. Лизанька, где моя табакерка?
И графиня со своими девушками пошла за ширмами оканчивать свой туалет. Томский остался с барышнею.
-- Кого это вы хотите представить? -- тихо спросила Лизавета Ивановна.
-- Нарумова. Вы его знаете?
-- Нет! Он военный или статский?
-- Военный.
-- Инженер?
-- Нет! кавалерист. А почему вы думали, что он инженер?
Барышня засмеялась и не отвечала ни слова.
-- Paul! -- закричала графиня из-за ширмов, -- пришли мне какой-нибудь новый роман, только, пожалуйста, не из нынешних.
-- Как это, grand'maman?
-- То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел. Я ужасно боюсь утопленников!
-- Таких романов нынче нет. Не хотите ли разве русских?
-- А разве есть русские романы?.. Пришли, батюшка, пожалуйста пришли!
-- Простите, grand'maman: я спешу... Простите, Лизавета Ивановна! Почему же вы думали, что Нарумов инженер?
И Томский вышел из уборной.
Лизавета Ивановна осталась одна: она оставила работу и стала глядеть в окно.
Лизавета Ивановна осталась одна: она оставила работу и стала глядеть в окно. Вскоре на одной стороне улицы из-за угольного дома показался молодой офицер. Румянец покрыл ее щеки: она принялась опять за работу и наклонила голову над самой канвою. В это время вошла графиня, совсем одетая.
-- Прикажи, Лизанька, -- сказала она, -- карету закладывать, и поедем прогуляться.
Лизанька встала из-за пяльцев и стала убирать свою работу.
-- Что ты, мать моя! глуха, что ли! -- закричала графиня. -- Вели скорей закладывать карету.
-- Сейчас! -- отвечала тихо барышня и побежала в переднюю.
Слуга вошел и подал графине книги от князя Павла Александровича.
-- Хорошо! Благодарить,-- сказала графиня. -- Лизанька, Лизанька! да куда ж ты бежишь?
-- Одеваться.
-- Успеешь, матушка. Сиди здесь. Раскрой-ка первый том; читай вслух...
Барышня взяла книгу и прочла несколько строк.
-- Громче! -- сказала графиня. -- Что с тобою, мать моя? с голосу спала, что ли?.. Погоди: подвинь мне скамеечку, ближе... ну!
Лизавета Ивановна прочла еще две страницы. Графиня зевнула.
-- Брось эту книгу, -- сказала она, -- что за вздор! Отошли это князю Павлу и вели благодарить... Да что ж карета?
-- Карета готова, -- сказала Лизавета Ивановна, взглянув на улицу.
-- Что ж ты не одета? -- сказала графиня, -- всегда надобно тебя ждать! Это, матушка, несносно.
Лиза побежала в свою комнату. Не прошло двух минут, графиня начала звонить изо всей мочи. Три девушки вбежали в одну дверь, а камердинер в другую.
-- Что это вас не докличешься? -- сказала им графиня. -- Сказать Лизавете Ивановне, что я ее жду.
Лизавета Ивановна вошла в капоте и в шляпке.
-- Наконец, мать моя! -- сказала графиня. -- Что за наряды! Зачем это?.. кого прельщать?.. А какова погода? -- кажется, ветер.
-- Никак нет-с, ваше сиятельство! очень тихо-с! -- отвечал камердинер.
-- Вы всегда говорите наобум! Отворите форточку. Так и есть: ветер! и прехолодный! Отложить карету! Лизанька, мы не поедем: нечего было наряжаться.
"И вот моя жизнь!" -- подумала Лизавета Ивановна.
В самом деле, Лизавета Ивановна была пренесчастное создание. Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца, а кому и знать горечь зависимости, как не бедной воспитаннице знатной старухи? Графиня ***, конечно, не имела злой души; но была своенравна, как женщина, избалованная светом, скупа и погружена в холодный эгоизм, как и все старые люди, отлюбившие в свой век и чуждые настоящему. Она участвовала во всех суетностях большого света, таскалась на балы, где сидела в углу, разрумяненная и одетая по старинной моде, как уродливое и необходимое украшение бальной залы; к ней с низкими поклонами подходили приезжающие гости, как по установленному обряду, и потом уже никто ею не занимался. У себя принимала она весь город, наблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо. Многочисленная челядь ее, разжирев и поседев в ее передней и девичьей, делала, что хотела, наперерыв обкрадывая умирающую старуху. Лизавета Ивановна была домашней мученицею.