Отчего-то смерть госпожи Тирей запомнилась мне лучше остальных. Много лет она каждый день была рядом со мной. После того как меня увезли от отца, она опекала меня. Я находилась в центре ее жизни. И вот чем я ей отплатила! Ее смерть совсем не показалась мне достойной, хотя смерть вообще редко бывает отмечена печатью достоинства. Умирающий обычно испускает из себя все нечистоты. Я иногда думаю, что боги нарочно отпускают нас из этой жизни замаранными, чтобы напомнить: мы сделаны из грязи и воды.
Тогда я твердила себе, что, как ни ненавидела я госпожу Тирей, я вовсе не собиралась убивать ее. Конечно, все было совсем не так. Танцовщица научила меня наносить удары ногами. Я хорошо усвоила ее уроки. Значит, вся ответственность за смерть госпожи Тирей целиком на мне.
Глаза госпожи Тирей начали стекленеть. Я забралась на гранатовое дерево и забрала из тайника мой черный наряд для ночных вылазок. Хотя я дважды чуть не упала, я нашла свои вещи там, где им и следовало быть. Спустившись на землю, я сняла с себя окровавленную сорочку и переоделась в черное. Сорочкой я накрыла лицо женщины-утки.
Я понимала, что времени у меня очень мало. Мне нельзя мешкать! Возможно, меня не убьют, но за мной вышлют погоню. Ничего, теперь я сама себе госпожа. Я ничья, я никому не принадлежу! Движимая яростью, я взлетела по столбам на галерею, а оттуда выбралась на крышу, крытую листами меди. Когда я перескочила на галерею, идущую поверху наружной стены, со стороны дома Управляющего послышались крики.
Добежав до угла, откуда легче было спускаться, я снова споткнулась - я весь день не ела, живот подвело от потрясения, страха и от потери крови. Прыгая, я раньше времени разжала пальцы и полетела на булыжную мостовую.
Я упала навзничь и, захлебываясь рыданиями, стала хватать ртом воздух. В доме Управляющего забили в гонги.
Надо мной склонилось лицо, покрытое серебристым мехом.
- Пойдем со мной, - приказала Танцовщица. - Тогда ты, возможно, доживешь до рассвета.
- Нет, - ответила я на родном языке. - Хватит с меня!
Она схватила меня за руку:
- Не глупи! Ты отказываешься от всего, что тебе здесь дали, - а вместе с тем отказываешься и от своей жизни!
Все еще потрясенная тем, что я только что убила человека, я встала и заковыляла за ней. Мы быстро шли по ночным улицам Медных Холмов; я бормотала себе под нос ругательства на родном языке. Наверное, в ту ночь и Стойкому, и бабушке было стыдно за меня.
Вся дрожа, я спустилась в подземелье по незнакомой штольне. Хотя ночь не была холодной, меня била дрожь.
Я снова и снова слышала сухой щелчок и видела перед глазами госпожу Тирей со сломанной шеей. Я ударила ее со всей силы. И не защищаясь… Я вовсе не хотела просто сбить ее с ног или разоружить.
Слова, я готовилась победить ее словами… А сама лишила ее жизни!
Сделанного не вернешь. Лишив жизни госпожу Тирей, я лишила жизни и себя… Я отказалась от всего, чему научилась в Медных Холмах, почти от всего, что могла вспомнить.
Мне-то хотелось одного: лишить их себя. Щеки и уши у меня горели огнем; раны мешали мне думать. Изуродовав себя, я расстроила замыслы Управляющего и его хозяина, Правителя.
Но жизнь уже не вернешь…
Пусть госпожа Тирей ужасно обращалась со мной, это ничего не меняло. Я была рабыней, живым товаром и подчинялась ей. Она не считала меня нормальной девочкой, человеком.
И вот я убила ее, и она поняла, что я живая, настоящая. Однако прозрение наступило поздно, лишь в последние мгновения ее жизни.
Мы спускались все ниже и ниже, шли куда-то по тесным, темным коридорам с низкими сводами и осклизлыми стенками - так бывает только рядом с поверхностью. Танцовщица держала в руках горсть "холодного огня"; его хватало, чтобы я видела, куда ставить ногу. Страдания настолько поглотили меня, что я ничего вокруг не замечала.
Повернув в очередной раз, мы очутились в более просторной галерее. Я последовала за Танцовщицей, как вдруг кто-то крепко схватил меня за плечо. Внезапно очнувшись, я громко вскрикнула.
Танцовщица круто развернулась. Видимо, она собиралась что-то сказать, но замерла на месте.
Меня мертвой хваткой держала матушка Железная; мне показалось, что ее пальцы способны гнуть железные трубы. Я заглянула ей в глаза. Они мерцали оранжево-белыми огнями, как раскаленные угли.
- Так все начинается. - Голос у матушки Железной оказался скрипучим, как ржавая дверь. Из ее рта вырывался затхлый воздух; его дуновение было мощным, как порыв ветра.
- Мы спешим, - тихо сказала Танцовщица. - За нами уже отрядили погоню.
Старая женщина… точнее, существо… я помнила о спящих богах Септио… снова больно сжала мне плечо.
- Будь правдива и пользуйся своими преимуществами, - сказала она мне. Затем матушка Железная пропала - исчезла, как туман на рассвете.
Танцовщица взяла меня за руку:
- Я не ждала ее… Как ты?
Я попыталась ответить, но мне удалось лишь истерически рассмеяться.
Глаза Танцовщицы сузились, превратились в две мерцающие щелки. Она слегка встряхнула меня.
- Девочка, не поддавайся туману, который заполняет тебе голову!
Ее слова мигом привели меня в чувство.
- Меня зовут Зелёная! - возмущенно ответила я.
- Ясно, Зелёная. Вижу, ты пришла в себя.
Мы долго бежали подземными коридорами, а потом начали подниматься по деревянным ступенькам, вбитым в кирпичную стену колодца. Танцовщица шла первой. Я следом. Меня раздирали гнев и отчаяние.
"Как они посмели все у меня отнять?" Я понимала, что в моих мыслях отсутствует всякая логика, но лелеяла в себе тлеющую искру ярости. Наверное, ее подпитывали и чувство вины, и страх. Я бы предпочла, чтобы путь мой освещался пламенем, а не был окутан мраком.
Мы поднялись на поверхность и очутились в большом полупустом здании. Из широких окон, высоко прорубленных в стенах, внутрь лился лунный свет; на грудах ящиков плясали длинные серебристые тени. Я огляделась по сторонам, зорко подмечая все мелочи, как меня учили. По восемь таких окон с каждой стороны; к некоторым можно подобраться, вскарабкавшись на стоящие под ними ящики. Противоположный конец помещения тонул во мраке; там могли затаиться невидимыми и двенадцать всадников. На другом конце свет проникал в щели под большой дверью, за которой горел газовый фонарь.
Конечно, это склад!
- Что там, в темноте? - спросила я, вспомнив слова Танцовщицы о погоне.
- Что говорят тебе нос и уши?
Я закрыла глаза и принюхалась. Пахло пылью, деревом, маслом, плесенью. Нами. Лошадиного запаха я не учуяла. Как и запаха солдатского пота. Я не услышала шороха. За дверью по улице прогрохотала карета; по мостовой процокали копыта. Здесь, внутри, лишь поскрипывали, рассыхаясь, старые доски да попискивали крысы.
Возможно, в темноте прячется один человек, но не больше. Так я и сказала Танцовщице.
- Да, кто угодно может спрятаться где угодно, - согласилась она. - Но здесь и сейчас мы, скорее всего, в безопасности. Сейчас мы спрячемся получше.
Танцовщица взобралась на высокую груду ящиков под одним окошком, заросшим грязью. Я последовала за ней. Мне интересно было, куда мы идем, но я ни о чем не спрашивала. Добравшись до окна, Танцовщица вытянулась во весь рост и достала рукой до потолка. Часть планок отъехала в сторону; шумно заскрипело дерево по дереву. Я прищурилась, услышав резкий щелчок, и оглянулась, ожидая нападения невидимого убийцы.
Внизу никого не было. Надо мной Танцовщица, подтянувшись, исчезла в люке. Я последовала за ней и очутилась в полной темноте. Выпрямившись во весь рост, я ударилась головой о низкий, скошенный потолок.
Я поняла, что мы забрались на чердак. Судя по очертаниям предметов, здесь тоже что-то хранили. Единственное окошко тускло мерцало на противоположном конце; оно почти совсем не пропускало света, потому что заросло пылью и сажей.
- Лестницу на чердак сломали лет пятнадцать - двадцать назад, - пояснила Танцовщица. - Внизу прорубили двойные двери, чтобы в них могли пройти две груженые повозки; зато пришлось заколотить чердак.
- Напрасно они так! - Я внимательно озиралась по сторонам.
- На все есть свои причины. Зато сейчас мы в надежном месте. Никто не видел, как мы сюда входили. Ты в безопасности. Можно отдохнуть и подумать, как быть дальше.
- В безопасности?! - Внутри меня снова забурлил истерический смех. - Я больше никогда не буду в безопасности! Сама себя загнала в ловушку! Я…
Я все повышала голос; Танцовщица хлопнула меня по макушке.
- Говори шепотом! А еще лучше - думай перед тем, как что-то сказать.
Ее слова и поступки лишь подлили масла в огонь. Госпожа Тирей постоянно била меня. Теперь Танцовщица сделала то же самое. Кто она такая, что смеет поднимать на меня руку?
- Ты должна поесть, а потом поспать, - продолжала она. - Страхи и сожаление отвлекают тебя.
- Я ничего не боюсь! - закричала я.
Тихо, так, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать, она ответила:
- Сейчас ты боишься всего. По крайней мере, так должно быть.
Я опустилась на пол. Наконец, затихнув, я поняла, что на мне нет живого места. После неудачного падения со стены бедра и спина в ссадинах и синяках. На бегу я согрелась, но сейчас мы сидели неподвижно, и я быстро стала замерзать. Болела нога, которой я ударила госпожу Тирей в челюсть.
- У меня все болит, - тихо пожаловалась я.
- Поспи. - Танцовщица протянула мне кусок крошащегося сыра и пригоршню листьев.
Сыр оказался острым, пахучим, соленым, с голубой плесенью. Высушенные и скрученные капустные листья были смазаны внутри свиным салом.
Я так проголодалась, что все эти запахи показались мне райскими. Я быстро набила живот, но мне тут же страшно захотелось пить.
- У окна стоят бочонки, - сказала Танцовщица. - Они наполнены дождевой водой; возможно, вода застоялась. - Она снова склонилась надо мной. - Я должна идти, чтобы меня увидели. Никто не должен подозревать, что я имею какое-то отношение к последним событиям в доме Управляющего. Ты останешься здесь. Будешь сидеть совершенно тихо?
- Да, - пробормотала я с набитым капустой ртом.
- Как бы ты ни злилась и какое бы отчаяние ни испытывала, не топай ногами и ничего не швыряй. Утром на склад придут рабочие; они могут тебя услышать.
Я посмотрела на свои руки, полные недоеденных капустных листьев, и подумала: "Госпожа Тирей больше никогда не будет есть!"
- Да, госпожа.
- Как только все немного успокоится, я вернусь. Скорее всего, завтра ночью. Возможно, со мной придет и Федеро.
Сердце у меня екнуло - тогда я еще удивилась почему. В то время даже друзья казались мне обузой.
- Я буду сидеть тихо.
- Надеюсь. - Она погладила меня по голове. - Мы позаботимся о том, чтобы ты не голодала. Правда, не знаю, сколько нам осталось.
- Спокойной ночи, - сказала я, и она ушла.
* * *
Во сне пришли лишь воспоминания о смерти. Я не слишком хорошо сплю и по сию пору, но та ночь стала худшей в моей жизни. Не помню, видела ли я сны до того, как Федеро в первый раз увез меня от отца. Говорят, сны у малышей неотчетливы, как и их мысли, но это, скорее всего, неправда. Мои мысли были вполне отчетливыми даже в раннем детстве. Я точно знала, чего я хочу и чего не хочу.
Позже мне снилось прошлое, Стойкий, бабушка и мои детские игры в полях и канавах. Те сны были наполнены горечью потери и сожалением. Я становилась старше, и мое обучение делалось все сложнее; я часто видела во сне то, чем занималась днем, - бесконечные батоны хлеба выскакивали из печи, новые страницы книги появлялись перед глазами быстрее, чем я прочитывала предыдущие…
Однако в ту ночь я видела только одно: смерть. Может быть, я когда-то убила и бабушку? Кстати, отчего умерла моя мать?! Снова и снова голова госпожи Тирей прыгала, как мячик, после моего удара, и склонялась набок под неестественным углом. Я снова чувствовала идущий от нее предсмертный смрад, когда у нее опорожнился кишечник. Она испуганно дернулась всем телом, как будто не могла защищаться, как живой человек, пусть даже и нетренированный.
Сложно ли убить? Сложно ли умереть? Сколько есть способов, чтобы убить и умереть? Вот какие вопросы терзали меня в ту ночь. Утром, когда я проснулась, в голове сформировались готовые ответы.
Умереть можно по-разному - способов смерти столько же, сколько и способов жизни.
Убить можно по-разному - способов убийства столько же, сколько убийц, которые пробуют свои силы.
Все тело у меня болело, как будто по мне прошлась копытами одна из лошадей Управляющего. Ящик, на котором я спала, был отброшен в сторону, и я лежала на старом деревянном полу. Хотя я совсем не чувствовала себя убийцей, я знала, что я - убийца. А еще я знала, что когда-нибудь я тоже умру. Возможно, очень скоро, в зависимости от того, когда правосудие Управляющего меня настигнет.
Я с трудом встала на ноги, пошатываясь от усталости и внезапно навалившейся слабости. Страх и напряжение прошлой ночи взяли свое.
В тусклом оконце забрезжил рассвет. Похоже, грязное стекло не мыли целую вечность. Под моим присмотром служанки мыли бы окна до зеркального блеска…
Чердак был просторный, хотя высокий мужчина мог бы выпрямиться в полный рост только посередине, под самым коньком крыши. У стен лежало всякое старье - рамы от старых ткацких станков, всякие механические приспособления, названия которых я не знала. Все было покрыто толстым слоем пыли.
Найдя бочонки, я попила, набирая воду маленьким жестяным черпаком. Вода отдавала дегтем и песком. Но даже и такая грязная она освежила меня - ведь я всю ночь дышала сухим воздухом.
Мне нечем было облегчить жжение в порезанных щеках и ушах; нечем было успокоить растревоженное сердце. У меня не было еды, мне нечем было отвлечься. Не было ничего.
Целый день я лелеяла и пестовала свой гнев. Потом пришел Федеро. Я вздрогнула от удивления, увидев, как его голова показалась в люке.
- У рабочих сейчас обед, - объяснил он, отвечая на не заданный мною вопрос. Вид у него был озабоченный, а одет он был как простой портовый грузчик. - Я уже давно раз в неделю угощаю складских рабочих элем в таверне за углом. Никто не удивляется, когда я прихожу сюда.
- Ты теперь совсем не выделяешься из толпы… - Меня учили судить о человеке по одежде.
- Вот именно! - Федеро достал из кармана сверток. - Здесь солонина и холодная жареная картошка. Ничего лучшего я сейчас принести не могу. Ночью я вернусь вместе с Танцовщицей. Надо решить, что с тобой делать дальше.
- Вы ничего за меня не решите, - холодно ответила я. - Я сама решу, что с собой делать!
Мои слова его не обрадовали; вскоре он ушел.
Нет, никто ничего не станет за меня решать! Ни Управляющий, ни Правитель, ни торговец живым товаром и его подружка - пардайна. Остаток дня я обдумывала, как сбежать, куда направиться. Я поняла, что практически не знаю города и его окрестностей. Если бы я могла вернуться к Стойкому, я бы вернулась, но путь домой лежал через море.
В то время я даже не знала, как называется страна, где я родилась, не говоря уже о деревне, рядом с которой было отцовское поле. У меня не было ни денег, ни карт, ни практического опыта в чем бы то ни было.
Я поняла, что я просто сменила одну тюрьму на другую. На чердаке далеко не так удобно, как в доме Управляющего, зато гораздо опаснее. Гнев снова вскипел во мне, накрыл приливной волной. Пусть я освободилась от Управляющего, за меня все равно решают другие!
Зачем, зачем Федеро и Танцовщица исподволь развивали во мне стремление к независимости? Разве в неведении мне не жилось бы легче? Я могла бы превратиться в знатную даму и прожила бы жизнь, для которой меня купили.
Я решила, что не доставлю удовлетворения и им.
В ту ночь мои спасители вернулись с несколькими мешками. Я сразу догадалась, что в них запасы еды. Федеро снова вырядился простым рабочим; на Танцовщице была, как всегда, свободная туника. Танцовщица сложила мешки на полу, предварительно расчистив небольшой участок. Затем они с Федеро соорудили столик из двух ящиков и трех досок. Из одного мешка Танцовщица достала лампу под абажуром, а Федеро придвинул нам ящики поменьше, на которых можно было сидеть.
Вскоре мы расселись вокруг импровизированного столика. Между нами лежало несколько шишковатых морковок, связка сладкого лука и пригоршня маленьких ржаных булочек. Во время приготовлений они оба молчали. Я решила ни за что не заговаривать первой.
- Мы цивилизованные люди, - сказал наконец Федеро. - Мы сидим за столом, и перед нами лежит еда.
- Разделять трапезу - традиция моего племени, - добавила Танцовщица.
В их голосах я уловила отчаянное желание хоть отчасти возместить ущерб и возобновить нормальное общение.
Я молча глядела на них в упор.
Они не отводили взглядов в сторону. Федеро казался озадаченным, Танцовщица бросала на меня откровенно равнодушные взгляды. Во всяком случае, догадаться, о чем она думает, по ее лицу я не могла - все же она не была человеком. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.
Я не выдержала первой.
- Она была корова, - сказала я на своем родном языке.
Федеро устало потер глаза.
- Через два года мы могли бы внедрить тебя во дворец Правителя! - вздохнул он.
Танцовщица кивнула:
- Надо было раньше догадаться.
- О чем догадаться? - спросила я.
Федеро посмотрел на меня в упор.
- Перестань говорить по-варварски, - сухо приказал он. - Мы в Медных Холмах.
- По-варварски?! - Я с трудом удержалась от крика. - Это вы… вы… - Я не знала, как на моем родном языке будет "варвары". Естественно, в детстве мне и не нужно было знать такое слово. - Звери! Вы - звери!
- Все могло измениться, - возразил Федеро. - С твоей помощью.
Танцовщица бросила на меня свой длинный, неспешный взгляд.
- Прошу, говори так, чтобы я могла тебя понимать. Иначе мы далеко не уедем.
Вначале мне не хотелось отвечать, но потом я вспомнила, что петрейский - и не ее родной язык.
- Ладно, - буркнула я, понимая, что веду себя невежливо.
- Изумруд… - начал Федеро.
- Зелёная! - Я ударила кулаком по дощатому столу. - Меня зовут не Изумруд! Можешь называть меня Зелёной!
Танцовщица махнула рукой в сторону Федеро, призывая его к молчанию.
- Ладно, Зелёная, - сказала она. - Федеро с самого начала догадывался, что в твоем сердце горит пламя, которое не позволит тебе сломаться, как бы тебя ни переделывали по воле Управляющего. Ты…
- Так и получилось, - перебил ее Федеро.
Я вскипела, расслышав в его голосе странную гордость. Тогда я его возненавидела. Как будто он сделал меня такой, какая я есть, просто потому, что ему хватило ума купить меня на базаре.
- Возможно, пламени в тебе слишком много, - продолжала Танцовщица.
- Ну и что? - огрызнулась я. - Теперь вы хотите мною владеть вместо Управляющего? Я - сама по себе, и никто не посмеет меня переделывать - ни он, ни вы и никто другой!
Танцовщица вонзила когти в древесину; во все стороны полетели щепки.
- Всех нас переделывает жизнь.
- Вот именно, - поддакнул Федеро. - И потом, ты еще многого не знаешь. Ты ведь не читала ничего современнее "Комментариев" Лакодема… Я прав?
- Да.