- Открой, - велела она, когда мы зашли за дерево, чтобы нас не видно было из дома.
Я открыла ранец и увидела несколько свертков темной материи.
- Влезь на дерево и спрячь повыше. Спрячь так, чтобы не было видно ни с земли, ни с галереи.
- От госпожи Тирей? - Я ничего не могла утаить от женщины-утки, даже то, что происходило у меня в кишечнике. Только мои мысли принадлежали мне безраздельно, хотя, бывало, я сомневалась и в том.
- Не прячь их ни от кого, - ответила Танцовщица. - Ни от кого и от всех.
Я влезла на дерево и спрятала свертки, потому что успела узнать дерево так же хорошо, как собственное одеяло. Наверху я немного помедлила, а потом спустилась вниз.
- Не знаю, что ты задумала, - сказала я, - только ничего не выйдет: по вечерам госпожа Тирей смотрит в окно и ждет моего возвращения.
- Да. - Зубы Танцовщицы блеснули в улыбке.
- Когда же я надену твой подарок?
- Сама поймешь.
Мы немного побегали; в углах двора Танцовщица приказывала мне падать и кувыркаться через голову.
Всю неделю по вечерам мы бегали; я носилась по двору, пока ноги не начинали подкашиваться, а грудь словно жгло огнем. По ночам я без сил валилась в кровать, гадая, когда же мне нужно будет надеть таинственные черные одежды Танцовщицы. Мне хватало ума не доставать с дерева свертки днем; я понимала, что за мой поступок меня в лучшем случае выпорют. Госпожа Тирей подсматривала и за нашими вечерними занятиями. Я боялась даже думать о спрятанных на дереве вещах.
Потом, когда разгадка вдруг пришла ко мне, я сама удивилась. Какой же я оказалась несообразительной! Как-то вечером, заваривая эвкалиптовый чай для госпожи Тирей, я вдруг поняла: я знаю, как незаметно выйти к Танцовщице. Я добавила в настой листьев страстоцвета, чтобы женщина-утка крепче спала - в тот день она как раз напоминала мне о том, какая тонкая грань существует между неприятным запахом и нежным ароматом, между лекарством и ядом. Сама я напилась родниковой воды, чтобы мочевой пузырь разбудил меня через час или два после того, как мы ляжем спать.
В тот вечер я не получила ни порки, ни выговора. Я долго лежала в постели и прислушивалась. Наконец до меня донесся храп госпожи Тирей - чем крепче она спала, тем громче храпела. Мне же не спалось - слишком много мыслей теснилось в голове. Как я и рассчитывала, потребность воспользоваться ночным горшком подняла меня с постели до того, как меня сморил сон.
Встав, я сделала, что нужно. Затем украдкой вышла на галерею и тихо прошла на цыпочках мимо двери госпожи Тирей. Каждую ночь она натягивала поперек верхней ступеньки веревку с колокольчиками, но я съехала вниз по перилам.
Выйдя во двор, я сразу направилась к гранатовому дереву и полезла наверх. Разумеется, свертки оказались там, куда я их положила. Ни у кого, кроме меня, не хватало воли и возможностей влезть на дерево - если не считать саму Танцовщицу. Я взяла материю, спустилась и зашла за дерево, подальше от Гранатового двора.
В свертках я нашла штаны, куртку и какую-то сумочку; повертев сумочку в руках, я поняла, что это капюшон. Все было из хлопка, выкрашенного в черный цвет.
Я натянула штаны, заправила в них свою рубаху, а сверху надела куртку. В капюшоне было непривычно, но все же я надела его на голову. Я ждала: вот-вот из тени выйдет Танцовщица, но она не выходила. Я постояла немного на одном месте, чувствуя себя по-дурацки, а потом решила побегать по двору. Я старалась бежать как можно тише, чтобы никто ничего не услышал. На каждом углу я делала кувырок. Я бегала и бегала, пока на небе не высыпали звезды, потому что луна состарилась, и ее не было видно. У меня заболели ноги и спина.
Когда я сделала кувырок на третьем углу, между воротами и сараем для инструментов, меня нагнала Танцовщица. Мех ее при свете звезд казался темным, а лицо было смертельно серьезным.
- Госпожа, - прошептала я, задыхаясь, - ты была права. Я поняла, когда тебя ждать!
Танцовщица кивнула.
- Сейчас я покажу тебе кое-что новое.
Следом за ней я влезла на столб с западной стороны крыльца. С галереи мы поднялись на медную крышу, потом перешли на серовато-голубую стену и очутились на широкой дорожке, идущей по краю стены, - я видела ее, когда залезала на гранатовое дерево.
Внизу проходила улица. Очень тихая даже днем, среди ночи она была совершенно безлюдна. На меня смотрел ряд домов; окна походили на пустые глазницы под неровными коньками крыш, хотя за некоторыми окнами теплились огоньки. Дальше высились городские строения. Многие крыши тускло поблескивали медью, однако встречались и черепичные крыши, которые вовсе не блестели. Я увидела постройки с башенками наверху; увидела и архитектурные украшения, названия которых я не знала. У меня еще не было наставницы, которая занималась бы со мной архитектурой и жизнью больших городов.
Передо мной лежал путь к свободе.
- Я могу уйти? - спросила я.
- Ты еще слишком молода, - тихо ответила Танцовщица. - Хотя разум твой остер - острее я еще ни у кого не видела - и твоя красота непорочна, ты не можешь идти по своему пути одна. Поживи здесь еще, поучись у нас, зная, что когда-нибудь ты сама выберешь свой путь. Выбор тебе придется делать много раз.
- Я с тобой не согласна. Я ни за что не выберу такой путь, в конце которого попаду в чьи-то руки.
- Даже птицы вьют гнезда парами. - Танцовщица прижала меня к себе и долго не отпускала. Потом мы спустились вниз, и я спрятала одежду, в которой для меня началась новая жизнь.
Чем теплее становились дни, тем усерднее мы занимались. Госпожа Леони показывала мне такие вещи, о которых я и не подозревала, например, как вплетать тайные послания в основу и уток плаща придворного. То же самое происходило и на кухне, на занятиях с госпожой Тирей. Однажды мы почти целый месяц учились готовить соусы; в ту пору мы с ней словно заключили перемирие. Мы готовили вместе, дружно и споро. Вдали от очага госпожа Тирей по-прежнему часто ругала и била меня, но на кухне на нее снисходило успокоение.
Мне разрешили ездить верхом и научили дамской посадке и некоторым видам мужской посадки, чтобы я могла судить о достоинствах и подготовке наездников. Новая наставница, госпожа Роксанна, принесла в ящиках драгоценные камни и разноцветные карты. Так начались мои занятия ювелирным делом. Госпожа Роксанна, тощая и хитрая, любила поболтать.
Чем лучше я читала, тем больше книг приносила мне госпожа Даная. Вначале мне казалось, что она выбирает мне чтение произвольно, но потом я поняла, что мой круг чтения весьма ограничен. Я не получала никаких сведений по современной истории, понятия не имела о городе Медные Холмы - и о том, что в городе есть Правитель. О самом его существовании я узнала случайно, подслушав разговор наставниц.
Больше всего сил я тратила на занятиях с Танцовщицей. Она не позволяла мне лодырничать и днем - мы осваивали разные шаги, упражнения на растяжку и равновесие. Танцовщица принесла заводной ящичек, который отмеривал ритм. В тренировочном зале появились подбитые ватой скамейки и брусья. Танцовщица обещала, что через несколько лет я вырасту и окрепну, и призывала меня развивать мышцы.
После того как начались наши с ней вечерние вылазки, она стала приходить попозже, чтобы госпожа Тирей не догадывалась о ее посещении. В те дни, когда Танцовщица собиралась взять меня на ночную вылазку, она оставляла черный лоскуток на скамье в тренировочном зале. Как только госпожа Тирей крепко засыпала, я накидывала на рубаху серый шерстяной плащ, выскальзывала из спальни, спускалась во двор, влезала на дерево и переодевалась в черное. Всякий раз, спустившись, я видела у дерева Танцовщицу. Я возвращала ей лоскуток, и мы приступали к тренировке.
Она заставляла меня бегать, прыгать, лазать на дерево, кувыркаться, падать. Я бегала по дорожке, идущей по верху внешней стены; Танцовщица отмеряла для меня расстояния, которые я должна была пролетать, не коснувшись камня. Вскоре я привыкла к виду города внизу и гадала, когда я увижу больше.
- Почему мы бегаем по стене? - спросила я ее однажды в конце весны, когда нежаркое северное лето согревало нас робким теплом. - Разве у Управляющего нет охранников?
Мы разговаривали на ходу, взбираясь на стену. Танцовщица учила меня отыскивать опоры для ног и рук в трещинах между каменными плитами.
- Никто, даже самый последний пьяница и вор, не посмеет проникнуть во владения Управляющего.
- Нас ведь видно с улицы!
- Нас нельзя увидеть, если не заглянуть внутрь. И даже если нас здесь увидят случайные зеваки, кому они расскажут? Кто мы?
- Наставницы приходят и уходят.
- Ты когда-нибудь видела, чтобы какая-нибудь еще наставница, кроме меня, приходила или уходила ночью?
Я задумалась.
- Н-нет… не видела.
- Наверное, ты догадываешься, что ворота тщательно охраняются.
- Охранники не пропускают сюда никого, даже друзей Управляющего?
Танцовщица рассмеялась:
- Вот именно! При такой работе охранникам недолго и разлениться. Поскольку им запрещено заглядывать во дворы - нарушителя ослепят, а затем казнят, - они не видят, чем мы занимаемся.
Как и говорил Федеро, помимо него, я общалась только с женщинами.
Как-то ночью Танцовщица позвала меня на другую вылазку.
Переодевшись в черное, я спрыгнула с дерева. У меня болели бедра и ягодицы, потому что днем я ездила верхом на толстой лошади. Я еще не умела хорошо сидеть верхом по-мужски. Танцовщица уже ждала меня внизу; хвост, для которого в ее трико был проделан специальный разрез, нервно подергивался.
- Госпожа, - сказала я, склоняя голову и складывая ладони - так я испрашивала позволения говорить.
- Пока я сосчитаю до двадцати, ты должна добраться до дорожки на внешней стене.
Я понеслась к стене быстро и бесшумно, как она меня научила. В ту ночь не было ни тумана, ни дождя, поэтому бежать было легко. По лестнице я подниматься не стала - не только из тщеславия, но и чтобы не разбудить госпожу Тирей. Я взобралась по стене в углу, где внутренняя стена Гранатового двора смыкалась с внешней, пробежала по медной крыше, перемахнула на внешнюю стену.
Я досчитала до шестнадцати.
Через миг ко мне присоединилась Танцовщица.
- В следующий раз добежишь на счет "пятнадцать".
- Да, госпожа.
Мы встали на внешней стене; Танцовщица велела мне посмотреть вниз. Ох, как далеко улица!
- Как ты туда спустишься?
Я задумалась.
- Можно попробовать по внешней стене, но я не знаю, скользкая она или шершавая - и на каком расстоянии расположены швы, заполненные раствором. Если я упаду, то разобьюсь о камни… Едва ли здесь можно спуститься безопасно, ведь до земли далеко. Я все кости переломаю!
Танцовщица хмыкнула.
Я огляделась по сторонам. Дорожка шла по всей внешней стене вокруг поместья Управляющего. Правда, пределов Гранатового двора мы еще ни разу не покидали, хотя сверху стена ничем не была разграничена.
- Наверное, можно пройти и дальше… Может быть, за Гранатовым двором спуск ниже, или я увижу трещину в стене.
- Что будет, если тебя застанут за пределами Гранатового двора? - тихо-тихо, даже не шепотом, а тенью шепота спросила Танцовщица.
- Госпожа Тирей изобьет меня до полусмерти и продаст в портовую таверну. Управляющему и так стоит много трудов содержать меня здесь в тайне.
Танцовщица ничего не ответила. Меня вдруг пробил озноб - и вовсе не из-за ночной прохлады. Кого она хочет из меня сделать? Никто не говорил мне впрямую о том, что меня ждет; только Федеро как-то раз обмолвился, что я стану знатной дамой. Кого воспитывает из меня Танцовщица? Ее уроки пришлись не по вкусу госпоже Тирей; вряд ли их одобряли Федеро и Управляющий.
- Я не орудие в твоих руках, - хрипло прошептала я и припустила на восток по стене, через границу моей жизни.
Пришедший с визитом Федеро подивился тому, как я выросла.
- Ты очень вытянулась, пока меня не было, - сказал он, беззаботно рассмеявшись.
К тому времени я считала себя очень искушенной; я накрепко запомнила многие важные сведения, связанные с драгоценными камнями и одеждой. Федеро оставался последним звеном, связывавшим меня с отцом и Стойким. Он единственный из всех мог точно сказать мне, где я родилась. Правда, в тот раз он был одет не как всегда. Обветренный, в легкомысленных, странных панталонах раструбом книзу и муслиновой рубахе с застежкой на плече.
Его внешний вид не был достоин моего восхищения.
- Я расту, - ответила я, думая: "И каждый день считаю колокольчики, пусть и втайне".
- Хорошо. - Федеро склонил голову, разглядывая меня под разными углами. Он больше не хватал меня пальцами за подбородок, как раньше. - Она часто тебя бьет?
- Сейчас уже меньше, - сказала я. - Я научилась держать язык на замке, а борюсь, только когда должна.
- Хорошо. Я боялся, что твой независимый, упрямый нрав доведет тебя до беды.
Его слова напомнили мне о том, что Федеро мне вовсе не друг. Друга волновало бы мое состояние; он радовался бы моей независимости и не боялся, что я причиню кому-то слишком много хлопот.
- Как твоя охота? Много ли живого товара попало в твои сети? - спросила я нарочно противным голосом - так говорила госпожа Леони, когда не рассказывала о тканях, а сплетничала с другими наставницами.
Видимо, мои слова задели Федеро, потому что он отвернулся.
- Девочка, ты многого не понимаешь!
Он ушел, а я смотрела ему вслед без всякой грусти. Этот человек украл у меня жизнь и семью. И даже если я сделала ему больно, я ни в чем не виновата. Сейчас он уйдет, а я останусь на Гранатовом дворе, под бдительным присмотром госпожи Тирей, у которой очень тяжелая рука.
Закрыв глаза, я стала вспоминать, как пахнут по утрам рисовые чеки. Потом явилась женщина-утка; она наказала меня за дерзость.
* * *
В следующий раз, когда Танцовщица положила на скамью в тренировочном зале черный лоскут, я была готова к ночной вылазке. Мне хотелось доказать всем, что они не правы, а со мной всегда были ограниченными и злыми. Я по-прежнему считала, что с помощью слов сумею выбраться из заточения. И все же мне хотелось, перед тем как я покину Гранатовый двор навсегда, выместить на ком-то свою злость и досаду кулаками.
Спрыгнув с дерева на камни, я не увидела Танцовщицы на нашем обычном месте. Мне стало тревожно и страшно. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что она уже ждет меня наверху, на стене. Я молнией пронеслась по двору и взобралась наверх - наверное, поставила личный рекорд.
Танцовщица следила за моим приближением. Когда я оказалась рядом, она вдруг преградила мне путь. От неожиданности я потеряла равновесие и упала. Правда, приземлилась я довольно удачно - не зря она два года тренировала меня.
- Что случилось? - прошипела я, вскакивая.
- Ты что, считаешь себя выше своих друзей?
Только тогда я поняла: должно быть, они с Федеро часто говорили обо мне.
- Нет, - ответила я, тяжело дыша. У меня болели ребра.
- Ради тебя кое-кто идет на большой риск. Благодарности от тебя я не жду - во всяком случае, я на твоем месте никого бы не благодарила. Но ты могла бы, по крайней мере, проявлять уважение!
- К кому? К тем, кто идет ради меня на риск, но каждый день приходит и уходит по собственной воле? - Я сплюнула на камни. - Я ведь рабыня, и мне вовсе не жаль, что я не угодила своим хозяевам!
Танцовщица долго молчала, видимо обдумывая мои слова. Они были исполнены гордыни, но, кроме гордыни, у меня ведь ничего не было. Все остальное у меня отняли, меня постоянно обкрадывали.
Наконец она заговорила:
- Я тебе не хозяйка. Как и Федеро… и даже госпожа Тирей.
Глубоко вздохнув, я постаралась успокоиться и не показывать жала, которое пряталось в моей душе.
- Да, мой хозяин - Управляющий. А вы с Федеро подтверждаете его права!
- Девочка, ты ничего не знаешь.
- Да, не знаю. - Я посмотрела на лежащую внизу улицу. Неужели сегодня Танцовщица позволит мне спуститься туда, в город? Боясь, что следующие слова лишат меня единственной возможности убежать, я сказала:
- Я не буду принадлежать ни ему… ни тебе!
Танцовщица взяла меня за руку, в которой я до сих пор сжимала черный лоскут.
- Что ж, тебе решать. Когда захочешь, чтобы я вернулась, покажи мне этот знак.
- Когда я захочу? - тупо повторила я.
- Да, когда захочешь! - Лицо ее скривилось от горечи потери и гнева. - Может быть, я даже приду. А пока спрячь свой черный костюм и иди спать. Какое-то время я не желаю тебя видеть.
По пути вниз я дважды поскользнулась. Тяжелые мысли до такой степени завладели мной, что я так и вернулась в спальню в черной одежде Танцовщицы. Я не сняла и мягких кожаных туфель и перчаток, которые надевала на наши ночные вылазки. Раздевшись, я свернула свой ночной костюм в узел, прокралась в гостиную, взяла там иголку и затолкала узел в подушку, на которой упражнялась в вышивании. Мне предстояло закончить узор из бледных цветов, растущих из сломанной короны.
Следующие несколько недель на сердце у меня было тяжело. Я по-прежнему ежедневно занималась с Танцовщицей, но прежняя теплота наших отношений ушла. Нет, она не отталкивала меня, не требовала, чтобы меня наказали, но и не обнимала и не говорила мне добрых слов. Несколько раз, когда Танцовщица думала, что я занята и ничего не замечаю, я ловила на себе ее пытливый взгляд.
В то время мне казалось, что между нами все кончено. Гордыне, как и выдержке, можно научиться. Но если выдержка в тяжкий миг может отступить, то гордыня, напротив, упорствует и не сдается.
Нет, я не перестала презирать свое будущее, а вместе с ним и подлецов, которые мною командуют. Но я утратила способность отличать друзей от врагов.
Должно быть, госпожа Тирей почувствовала, что между мной и моей любимой наставницей образовалась брешь. Она неожиданно сделала перерыв в сложном курсе приготовления теста, в ходе которого я узнавала, какие бывают виды муки, что можно и что нельзя класть в выпечку и как лучше раскатывать пироги - и стала учить меня готовить сладости. Мы вместе толкли ядрышки горького миндаля, резали маслянистые финики и яблоки и заворачивали их в слои теста или виноградные листья. Свежеиспеченные сладости я поливала медом, чтобы они пропитались теплым, ароматным сиропом. Мы ставили опыты, то уменьшая, то увеличивая количество сахара; иногда мы рисовали на печенье узор вилкой или черенком ложки.
- Правильно приготовленный десерт способен продемонстрировать почтение, - поучала меня женщина-утка. - Плохо приготовленный десерт - это оскорбление. Еда - тоже язык.
Я стиснула ладони. Она милостиво кивнула.
- А как же иностранцы? - спросила я. - Мы знаем их язык еды?
Госпожа Тирей метнула на меня подозрительный взгляд. Она не забывала, что я нездешняя, что меня привезли с другого берега Штормового моря. Как будто от меня зависело, где мне родиться! Впрочем, потом женщина-утка сменила гнев на милость. Видимо, поняла, что я не подвергаю сомнению ее авторитет в доме Управляющего.