— Как можно!
Выхожу из комендатуры и бегом к станции. Через два часа я уже иду быстрым шагом по проселочной дороге к Ольгиной даче. Она говорила, что до
19-го будет жить там. Представляю, как она сейчас обрадуется!
Странно, на даче никого нет. Она закрыта. Присаживаюсь на веранде и задумываюсь, как мне поступить? Ехать в Москву? В этот момент замечаю,
что на веранде стоят Ольгины белые босоножки. Хм! Она из Москвы приехала в них, Не могла же она в город уехать босиком. Может быть,
купается? Тогда почему дача заперта? В голову начинают лезть всякие неприятные мысли.
— Поздно мы с тобой поняли, что вдвоем вдвойне веселей… — доносится справа знакомый голос.
— Даже проплывать по небу, а не то что жить на земле! — громко продолжаю я припев.
— Ой! — Из-за кустов на тропинку выходит Ольга. — Андрюша!
Она стоит передо мной босиком, несколько растерянная. В руках у нее авоська с хлебом и бидон. Бидон она ставит на тропинку, авоську роняет
на траву и бежит ко мне. На глазах у нее слезы. Ольга обнимает меня за шею, целует и прижимается мокрыми глазами к моей щеке.
— Я знала, я верила, что придешь! Ты не мог не прийти. Ведь я так ждала тебя, мне так много надо тебе сказать…
Она замолкает и смотрит на меня виновато.
— А сказать-то и нечего. Все слова из головы вылетели. Как тебе удалось вырваться?
Я коротко объясняю. Она, словно не веря, закрывает глаза и качает головой. На губах — счастливая улыбка.
— Целых четыре дня. Это судьба!
Целую ее, забираю хлеб и бидон с молоком. Ольга проводит меня на дачу.
— Ты, наверное, голодный?
— С семи утра ничего не ел, — сознаюсь я.
— Сейчас я тебя обедом накормлю, потом искупаемся, а потом…
Она подходит к буфету и достает бутылку сухого вина.
— Потом отметим нашу фатальную встречу.
— Почему фатальную?
— Потом объясню. Пойдем обедать.
Ольга оказалась более радушной хозяйкой, нежели искусным кулинаром. Впрочем, я не стал придавать этому особого значения. Наскоро поглощаю
то, чем она меня угостила. Пока пью молоко, Ольга уходит переодеться и через пять минут возвращается в своем зеленом купальнике. Оставляю
свою форму на причале, и мы на лодке плывем к островку.
Там мы самозабвенно купаемся, ныряем, гоняемся друг за другом в прозрачной до синевы воде. Москва еще не успела отравить все Подмосковье
промышленными отходами. Погони заканчиваются долгими объятиями, поцелуями и ласками, потом кто-то из нас вырывается, и все начинается
сначала.
Со стороны это выглядит, наверное, не только смешно, но и глупо. Взрослые дядя и тетя гоняются в воде друг за другом, брызгаются, хохочут,
кричат и взвизгивают. И никак не могут остановиться. В другой раз я бы и сам при виде этой сцены пожал плечами. Но стороннему наблюдателю
никогда не понять поведения влюбленных, не постичь их логику. Впрочем, какая логика может быть у любви? Она сама по себе не логична. Если
бы люди в любви руководствовались логикой, род человеческий давно бы уже пресекся. Наше сумасбродное плескание прекращают сумерки.
— Ой! Уже вечер. Темнеть начинает. Давай к дому, — предлагает Ольга.
На причале я нагибаюсь, чтобы подобрать свою форму, но Ольга останавливает меня:
— Оставь! Неужели так и будешь ходить передо мной в кителе? Сейчас я дам тебе во что переодеться.
Через минуту она выносит мне рубашку песочного цвета с короткими рукавами и такого же цвета шорты. Я удивленно смотрю на них. Откуда?
— Это папа привез из Испании, — поясняет Ольга. — Он хотел носить это на даче, но мама сказала, что он в этом похож на колонизатора.
Одевайся.
Она уходит в дом. Быстро одеваюсь, мокрые трусы вешаю на перила веранды. Через несколько минут выходит Ольга в тонком коротком халатике
синего цвета с большими белыми многоконечными звездами. Свой купальник она тоже вешает на перила.
— Пойдем ужинать.
Дача не электрифицирована. В комнатах уже темно, и Ольга ставит на стол два подсвечника на две свечи. На столе — бутылка вина, бутерброды,
конфеты. Освещены только столик и диван, на который мы и садимся. По углам комнаты колеблются тени. Ольга разливает вино, потом
нерешительно смотрит на меня и спрашивает тихо:
— Когда тебе надо уезжать, чтобы успеть попасть на аэродром?
— Около одиннадцати.
Ольга вздыхает, и я торопливо поясняю:
— Но, в принципе, мне можно туда и не спешить. У меня увольнительная до восемнадцатого июня.
А сам думаю, где я буду ночевать, если Ольга не решится сегодня оставить меня здесь. Но ее лицо светлеет.
— Значит, и спешить не будем. Заночуешь здесь.
— Удобно ли?
— Сегодня все удобно.
Она поднимает бокал.
— Ты спрашивал, почему наша встреча фатальная? Давай выпьем за нее, и я тебе все объясню.
Мы выпиваем, Ольга порывается что-то сказать, но я опережаю. Положив руку на ее ладонь, говорю:
— Оля, мы скоро расстанемся, скорее всего надолго, возможно, навсегда. Но я хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя. Люблю уже давно, с первой
нашей встречи…
Оля почему-то смеется. Я удивленно поднимаю брови.
— Андрюша! Ты опередил меня. То же самое хотела сейчас сказать и я. Почти слово в слово. Действительно, сейчас такое время, что трудно
загадывать даже на месяц вперед. Когда ты уехал, я решила: если не вернешься, значит, так тому и быть. А если вернешься до моего отъезда,
значит — это моя судьба…
Я прерываю ее поцелуем и спрашиваю:
— Так я все-таки не понял, чего ты больше хотела, чтобы приехал или наоборот?
— А ты как думаешь?
— Думаю, хотела, чтобы приехал.
Вместо ответа Оля обнимает меня и целует. Оторвавшись от меня, она снова наполняет бокалы и предлагает:
— Выпьем за нашу судьбу.
Вино мы “закусываем” долгим поцелуем, таким долгим, что перехватывает дыхание. Оля упирается мне в плечи, отстраняется назад и смотрит мне
в глаза долгим внимательным взглядом своих больших темных глаз. Она медленно, словно в полусне, расстегивает две верхние пуговки халата,
берет мою руку и кладет себе на грудь. Сама она при этом закрывает глаза и затаивает дыхание.
Я осторожно ласкаю упругую девичью грудь с твердеющим розовым соском, пропуская его между пальцами, целую его, нежно захватывая губами. Оля
вздыхает и расстегивает свой халатик до конца. Дальше все происходит уже само собой.
Время для нас перестает делиться на день и ночь, утро и вечер. Мы живем в каком-то своем измерении. Отдыхаем, когда устаем, бодрствуем,
когда любим. Когда в нас просыпается голод, я иду на кухню и демонстрирую Оле свои кулинарные способности.
Иногда, чтобы взбодриться, мы идем на озеро.