Роран!
Эрагон обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Роран атакует другого раззака, держа высоко молот. Дезориентированный монстр отступал назад, но слишком медленно. Молот опустился.
- За моего отца! – закричал Роран. И ударил снова:
- За мой дом! – раззак был уже мертв, но Роран опустил молот еще раз:
- За Карвахолл! – его последний удар разбил панцирь раззака, словно корку сухой тыквы. В безжалостном ярко-красном свете растекавшаяся лужа крови казалась фиолетовой.
Описывая посохом круг, чтобы отбить стрелу или меч, которые, скорее всего направлялись к нему, Эрагон повернулся, чтобы противостоять оставшемуся раззаку. Но туннель передним был пуст. Эрагон выругался, затем перешагнул через скрюченную фигуру на полу, занес посох над головой и опустил его вниз, на грудь мертвого раззака, с отдавшимся эхом глухим стуком.
- Я долго ждал, чтобы сделать это, - произнес Эрагон.
- Как и я.
Он и Роран посмотрели друг на друга.
- Ай, - закричал Эрагон и схватился за щеку, когда боль усилилась.
- Она пузырится! – воскликнул Роран. – Сделай что-нибудь!
Раззак должно быть обработал острие стрелы маслом сейтр, подумал Эрагон. Помня свое обучение, он очистил рану и окружающую ткань заклинанием, а затем исправил повреждения своего лица. Он открыл и закрыл свой рот несколько раз, чтобы удостовериться, что мышцы работают правильно. С мрачной улыбкой Эрагонон произнес:
- Представь себе государство без магии.
- Без магии у нас не было бы Гальбаторикса, чтобы волноваться об этом.
"Поговорите позже, - сказала Сапфира. – Как только те рыбаки достигнут Драс-Леоны, король может услышать о наших подвигах от одного из своих ручных магов в городе, и мы же не хотим, чтобы Гальбаторикс посетил Хелгринд, пока все еще здесь".
"Да, да", - ответил Эрагон. Гася вездесущий красный свет, он произнес:
- Брисингр раудхр, - и создал такой же красный светящийся шар, как до этого, а другой оставил висеть в шести дюймах от потолка, вместо того, чтобы сопровождать Эрагона, куда бы он ни пошел.
Теперь, когда у него была возможность подробно рассмотреть туннель, Эрагон увидел, что каменный коридор испещрен где-то двадцатью коваными дверями, иногда с двух сторон. Он указал пальцем и произнес:
- Девятая дальше, справа. Ты пойдешь за Катриной. Я же проверю другие камеры. Раззаки могли оставить в них что-нибудь интересное.
Роран кивнул и присев, обыскал труп у своих ног, но ключей не нашел и пожал плечами.
- Тогда я сделаю это грубо, - и он подбежал к нужной двери, отложил щит и принялся за петли своим молотом. Каждый удар вызывал страшный грохот.
Эрагон не пытался помочь. Кузен не нуждался и не оценил бы помочь сейчас, кроме того, он должен был еще кое-что сделать. Эрагон подошел к первой камере, прошептал три слова, и когда замок со щелчком открылся, толкнул дверь. В маленькой комнате были черная цепь и куча разложившихся тел. Эти ужасные останки он и ожидал увидеть, уже зная, где находится цель его поисков, но решил изобразить незнание, чтобы не возбудить подозрений у Рорана.
Еще две двери открылись и закрылись от прикосновения пальцев Эрагона. Затем дверь в четвертую камеру качнулась назад, чтобы впустить движущееся сияние и показать того самого человека, которого Эрагон надеялся не найти: Слоана.
4. Пути расходятся
Мясник находился возле левой стены, обе его руки были прикованы к железному кольцу над головой. Его оборванная одежда едва прикрывала истощенное тело. Его кости выпирали из-под просвечивающейся кожи. Были видны его голубые вены. Струпья образовались на его запястьях, где их растерли наручники. Язвы сочились смесью прозрачной жидкости и крови. Все, что осталось от его волос, полутемных, местами белых, повисло сальными веревками над его рябым лицом. Проснувшись от лязга молота Рорана, Слоан поднял подбородок в направлении света и дрожащим голосом спросил:
– Кто это? Кто там? – Его волосы упали назад, показывая его глазницы, глубоко запавшие в черепе. Там, где были его веки, находилось только несколько лоскутков изодранной кожи, нависшей над сырыми впадинами внизу. Область вокруг них была разодрана и покрыта струпьями.
С внезапным потрясением Эрагон осознал, что раззаки выклевали Слоану глаза. Эрагон не мог решить, что он должен сделать. Мясник сказал раззакам, что Эрагон нашел яйцо Сапфиры. В дальнейшем Слоан убил караульного, Берда, и предал Карвахолл Империи. Если бы он предстал перед односельчанами, то они, несомненно, решили бы, что Слоан виновен и присудили бы его к виселице.
Эрагону казалось правильным, что мясник должен умереть за преступления, которые он совершил. Не это было источником его неуверенности. Скорее, это было результатом того, что Роран любил Катрину, и Катрина, что бы Слоан ни делал, должна была все еще испытывать определенную степень привязанности к своему отцу. Публичный приговор Слоана, вынесенный за его преступления, и последующая казнь будет очень тяжелой вещью для Катрины и, соответственно, для Рорана. Такое затруднение могло даже плохо повлиять на их отношения. В любом случае, Эрагон был убежден, что если Слоан будет с ними, то он будет сеять разногласие между ним, Рораном, Катриной и другими односельчанами. Это, возможно, породило бы достаточно гнева, чтобы отвлечь их от борьбы с Империей.
"Самое легкое решение, – подумал Эрагон, – что я должен убить его и сказать, что нашел его мертвым в камере..." Его губы дрогнули, одно из смертельных слов готово было сорваться с языка.
– Что вы хотите? – спросил Слоан. Он вертел головой из стороны в сторону, пытаясь лучше услышать. – Я уже сказал вам все, что знаю! – Эрагон колебался. Вина Слоана была, бесспорно – он был убийцей и изменником. Любой приговорил бы его к смерти.
Несмотря на то, что Слоан сидел связанный перед ним, Эрагон знал его полную жизнь. Мясник, возможно, был презренным человеком, но с ним у Эрагона было связанно множество воспоминаний, которые Эрагон не мог просто забыть, и это порождало чувство близости, что беспокоило совесть Эрагона. Но его деяние было бы подобно тому, как если бы Слоан поднял руку против Хорста, Лоринга или любого другого старейшины Карвахолла. Снова Эрагон готовился сказать слова смерти.
На ум внезапно пришло воспоминание: Торкенбранд, работорговцы, с которыми он и Муртаг столкнулись во время их полета к Варденам, Торкенбранд, упавший на колени в пыльную землю, и Муртаг, который подошел и обезглавил его. Эрагон не забыл, как он протестовал против поступка Муртага, и как это беспокоило его потом в течение нескольких последующих дней.
"Я изменился настолько, – спросил он себя, – что могу сделать то же самое сейчас? Как и говорил Роран, я убивал, но только в жаре битвы... никогда так, как сейчас". Он быстро посмотрел через плечо, так как Роран сломал последний штырь в двери камеры Катрины. Опустив молот, Роран готовился выбить дверь, хотя, с другой стороны, казалось, что он хочет вынуть ее из колодки. Дверь поднялась на несколько дюймов.
– Помоги мне! – закричал он. – Я не хочу, чтобы дверь упала на нее!
Эрагон оглянулся на несчастного мясника. У него не было больше времени для бессмысленных колебаний. Ему приходилось выбирать. Так или иначе, ему приходилось выбирать...
– Эрагон!
"Я не знаю, что правильно", – понял Эрагон. Его собственная интуиция говорила ему, что было бы неправильно убить Слоана или вернуть его Варденам. У него не было никакой идеи, кроме того, чтобы найти какой-то третий путь, который был менее очевиден и менее сложен.
Подняв руки как бы в благословении, Эрагон прошептал:
– Слитха – Оковы Слоана заскрипели, и он обмяк, погрузившись в глубокий сон. Удостоверившись, что заклятие подействовало, Эрагон вышел, и, запрев дверь камеры за собой, наложил вокруг нее защитные чары.
"Что ты собираешься делать, Эрагон?" – спросила Сапфира.
"Подожди, пока мы снова будем вместе. Я все объясню".
"Что объяснишь? У тебя нет плана".
"Будет через минуту".
– Что там такое? – спросил Роран, когда Эрагон встал напротив него.
– Слоан. – Эрагон поудобнее перехватил дверь. – Он мертв. – Роран посмотрел на него расширенными глазами.
– Как?
– Похоже, они сломали ему шею. – В течение мгновения Эрагон боялся, что Роран, не поверит ему. Затем его кузен хрюкнул и сказал.
– Я думаю так лучше всего. Готов? Один, два, три… – Вместе, они вынули массивную дверь из колодки и бросили через коридор. Эхо грохота еще долго звучало в каменном проходе. Без промедления, Роран бросился в камеру, которую освещала единственная восковая свеча. Эрагон следовал за ним. Катрина сжалась в дальнем конце железной камеры.
– Оставьте меня в покое, вы беззубые ублюдки! Я... – она остановилась, наступила тишина, так как Роран вышел вперед. Ее лицо было белым от отсутствия солнца и с разводами грязи, но в тот момент в ее взоре было столько удивления и нежной любви, что Эрагон подумал, что он редко видел кого-либо более красивого. Не сводя с Рорана глаз, Катрина выпрямилась и коснулась дрожащей рукой его щеки.