Я проплыл вокруг, не придумал ничего лучшего, как ухватить короткими ластами за цепь, потянул с силой. Очень неохотно подалась моим
усилиям, из песка появилась массивная наковальня.
Женщина выглядит так, будто только что заснула. Я присмотрелся и охнул: на шее медленно бьется жилка, словно сердце все еще работает, хотя
это какая-то дикость, мы же в полумиле от поверхности, здесь ко всему еще и давление, я же чувствую…
Цепь заскрежетала, я пытался ее рвать, грызть, ломать и перекручивать звенья. Наконец в челюстях хрустнуло, это же надо, какие у меня
зубки, я ухватил женщину передними плавниками и пошел наверх.
Она не открывает глаз, но я чувствую, что в ней еще теплится жизнь, ума не приложу, как это можно… но сейчас важнее другое, как вот вылезу
таким да еще с подобным уловом…
Наверху появилось мутное пятно, я замедлил подъем, это же утро, я весь остаток ночи спускался да присматривался, ну я и орел… подводный,
мне сейчас самое то показаться на глаза команде.
Сосредоточившись, я начал твердить себе, что рыбой хорошо, а человеком лучше, изволю вернуться в свое предыдущее тело, изволю немедленно,
вот прямо сейчас…
Я перевоплотился даже чуть раньше, успел хватить воды, а женщину выпустил из рук, но, к счастью, перехватил конец цепи. Вынырнул на
поверхность, корабль далековато, я начал орать и размахивать руками, цепь тяжела и тащит вниз…
В двух шагах всплыло женское тело, мне стало чуть легче, цепь держим вместе, но все-таки долго так не выдержим…
Нас заметили, как мне рассказывали, почти сразу вахтенные на высоте и сразу же подняли крик. На палубе принялись спешно спускать лодку.
Я изнемогал, удерживая женщину на плаву, когда к нам подплыли и помогли перевалиться через борт, а потом втащили обрывок цепи. Женщина
оставалась неподвижной, лицо изнуренное, ни кровинки, очень худая, мокрое платье выдает не только торчащие ключицы, но и ребра. Глаза
запали в темные пещеры, губы фиолетовые, подбородок заострился.
На меня посматривали со страхом, один из матросов пробормотал пугливо:
– Морская дева?
– Морских не топят, – пробормотал я.
Он с недоумением посмотрел на цепь у ее ноги.
– Может быть, ее просто посадили на цепь? Чтоб не кусалась?
Второй сказал с нервным смешком:
– Греби быстрее! А то вдруг очнется раньше, чем доплывем…
Я все еще дышал хрипло, приводя себя в порядок, в голове рой мыслей, но ни одной умной. Весла ударялись о воду все чаще, рулевой
покрикивал, задавая темп.
Корабль приближался, через борт свешивались любопытные, едва не выпадают. Глаза у всех обалдевшие, по взмаху руки шкипера Нелля вниз
полетели две веревочные лестницы.
Мне помогли уцепиться первому, женщину я перебросил себе через плечо, другим доверять рискованно. Сизифу и то легче подниматься в гору, но
сверху опустились руки и помогли перевалиться через борт вместе с грузом.
Матросы обалдели, когда я опустил ее на палубу. Голова незнакомки красиво откинута, длинные мокрые волосы оттягивают ее с такой силой, что
может переломиться хрупкая шея. Я бережно поддерживал, как младенца при купании, у них такие же непропорционально тяжелые головы.
Примчался и ликующе напрыгнул Бобик, горячий красный язык начал усиленно облизывать лицо. Я лежал и отплевывался водой, все-таки надо
делать вид, что и сам почти утонул.
Сэр Торкилстон осторожно отстранил Адского Пса.
– Тихо-тихо, ты мешаешь…
Вокруг столько народу, словно на городской площади. Я поднялся на колени и склонился над женщиной.
Такие на кораблях не бывают даже по случайности, их нет даже в портовых городах, а если такая вот и появилась бы в семье простых крестьян,
ее гордую красоту быстро бы заметили, и дальше она жила бы в замке или дворце.
Такие на кораблях не бывают даже по случайности, их нет даже в портовых городах, а если такая вот и появилась бы в семье простых крестьян,
ее гордую красоту быстро бы заметили, и дальше она жила бы в замке или дворце. Аристократы потому красивее и сильнее простолюдинов, что у
них есть возможность выхватывать вот таких и вводить в свои семьи.
С мостика спустился, грузно ступая, Ордоньес. Перед ним расступились, он приблизился и застыл в немом изумлении.
– Что стряслось? – прогрохотал надо мной его адмиральский голос.
– Я увидел что-то в море, – объяснил я, – показалось, что женщина… Слез потихоньку, я не умею прыгать с высоты, а у вас тут такие высокие
борта… Ну, оказалось, что прав. Но корабль хоть и стоит на месте, но я как-то отплыл за нею, что ли…
Он проворчал:
– На рассвете расстояния обманчивы… Но все-таки вы… не очень-то… это было совсем не умно… и слишком рискованно…
– Знаю, – сказал я с раскаянием. – Но я столько дней просидел за рабочим столом, словно писарь какой шелудивый! Теперь просто зудит
совершить какую-то грандиозную дурь, да чтоб побольше и помасштабнее!
Он хотел что-то сказать еще, но женщина тихо простонала, закашлялась, изо рта хлынула вода. Бобик угрожающе заворчал. Я перевернул ее вниз
лицом и подставил под живот колено, так нас учили помогать утопающим. Она закашлялась сильнее, вода под давлением хлынула широкой струей.
Дождавшись, когда отплюется и начнет приходить в себя, я поднял ее на руки и сказал властно:
– Отдохнет в моей каюте.
Бобик зарычал громче, матросы смотрели с ужасом, Ордоньес крикнул вдогонку:
– Сэр Ричард, это же морская ведьма!
– Все женщины ведьмы, – крикнул я достаточно бодро, – так какая разница, морская или сухопутная?
Он внезапно хохотнул:
– Может быть, вы и правы.
Сэр Торкилстон поспешил впереди, открыл суетливо двери, а когда вошли в каюту, сказал со вздохом облегчения:
– Как же вам верят!.. А могли бы обоих за борт.
– За что?
– Женщина на корабле! Жди несчастий.
– Нам всего лишь обогнуть Зуб Сатаны, – заверил я. – Это не плаванье! Ничего не успеет случиться.
– С вами и не случится?
Я уложил женщину на свое ложе, она зябко вздрагивала и смотрела то на меня, то на сэра Торкилстона большими испуганными глазами. Бобик
грозно рычал, не сводя с нее багровых глаз, шерсть поднялась дыбом.
Сэр Торкилстон посмотрел на меня, на женщину, отступил к двери и почтительно поклонился.
– Пойду взгляну, – произнес он неуклюже, – как там наверху. И послушаю, что говорят матросы. Боюсь, им все-таки очень не нравится эта
женщина. Моряки – народ суеверный.
– Успеха, – сказал я.
Он обернулся в дверях.
– Бобик, ты со мной?
Бобик не оглянулся, продолжал рычать, но с места не сдвинулся, что-то ему не нравится, очень не нравится, однако мне пока ничего не грозит,
иначе бы уже подобрался для прыжка.
Торкилстон вышел, плотно притворил за собой толстую дверь. Я сотворил горячий кофе, женщина вздрогнула, когда из ничего появилась глиняная
чашка, а оттуда пошел ароматный пар.
– Выпьешь? – предложил я. – Хоть море и теплое, но, думаю, тебе не мешает согреться.
Она взяла чашку без опаски, рука белая и холеная, как будто изнеженную аристократку выбросили за борт, взгляд все еще испуганный, однако
щеки чуть порозовели.
Бобик еще раз рыкнул, но уже тише, лег у двери, не сводя с нее красных глаз.
– Что это? – голос ее прозвучал слабо, но странно мелодично, словно наполовину голос, наполовину игра на неизвестном инструменте.