Ограда королевского палаца вынесена далеко вперед, само здание чуть ли не в полумиле отсюда, а за высокой кованой решеткой зеленый газон,
ровные дорожки, роскошные клумбы с цветами и затейливо подобранные группы декоративных деревьев.
Ворота из черного металла, над ними затейливый орнамент, покрытый золотом, я рассмотрел вздыбленных львов, леопёрдов и еще каких-то зверей,
стилизованных уж чересчур, на мой взгляд ценителя и мецената.
Жак снова выехал вперед, стражники в сияющих доспехах вышли к нему, но ворота не открыли, один сбегал за командиром. Тот лишь бросил в нашу
сторону беглый взгляд, махнул рукой, и решетчатые створки пошли в стороны, как крылья исполинской бабочки.
Бобик попытался сунуться первый, я сказал сквозь зубы:
– Рядом. Помни, ты просто ласковая собачка.
Торкилстон пробормотал:
– Что-то как-то не так.
– Отступать поздно, – ответил я шепотом. – Поехали.
Ордоньес промолчал, но лицо его чуточку помрачнело, хотя все так же беспечно осматривался в поисках женщин.
По дорожкам степенно прогуливаются дамы и вельможи, но с нашей поспешно уходят, топча цветы на клумбах, в стороны на параллельные, где
сразу же с чинным видом возобновляют медленное и торжественное шествие.
Жак остался за воротами. В полусотне шагов от главного входа во дворец дорогу заступили дюжие охранники в блестящих, как солнце, доспехах.
Их командир слегка побледнел, когда на него с любопытством уставился Бобик, но заставил себя произнести достаточно ровным и недрожащим
голосом:
– Прошу вас сдать оружие.
Торкилстон спросил с подозрением:
– Это зачем еще?
– Так принято, – объяснил он. – Сдают все и всегда. Вот уже семьсот лет.
Я сказал громко:
– Обычаи надо чтить, сэр Торкилстон. Вот мое оружие. Меч, лук, арбалет в мешке. Обращайтесь бережно.
Торкилстон и Ордоньес сдали свое с великой неохотой. Командир принял, передал стражникам и тут же сказал с холодной учтивостью:
– Не волнуйтесь, скоро вам все вернут.
– Тогда зачем забирать? – проворчал Торкилстон.
Командир стражи сдержанно улыбнулся, но ничего не сказал. Из дворца вышел весь в золоте и драгоценностях настолько пышно и богато одетый
человек, какими могут быть только швейцары и церемониймейстеры, сдержанно поклонился.
– Прошу вас следовать за мной.
– Все интереснее, – пробормотал Торкилстон.
– Коней оставьте, – напомнил церемониймейстер.
– Ну да, – сказал Ордоньес саркастически, – спасибо, что предупредили. Сэр Торкилстон как раз собирался именно на коне.
Торкилстон бросил на него гневный взгляд, на землю соскочил первым, похлопал коня по крупу.
– Иди, тебя покормят и дадут отдохнуть.
К моему Зайчику конюхи подходили с великой опаской, а когда он посмотрел на них и презрительно фыркнул, оба побелели и застыли на месте.
Я сказал хмуро:
– Зайчик, иди за теми конями. И жди меня. Или моего свиста.
Церемониймейстер сказал строго:
– И собачку.
– Собачке лучше со мной, – сказал я. – А то если вдруг на что-то обидится, она тут ни одного человека не оставит живым.
Церемониймейстер тоже побледнел, произнес дрогнувшим голосом:
– Если вы ручаетесь за ее поведение…
– Да, – прервал я, – полностью. Головой. И всеми потрохами. Некоторые, как вы знаете, нам дороже головы.
Он поклонился.
– Следуйте за мной.
Двигался он медленно и величаво, мы поднялись сперва по широченным ступенькам из мрамора, больше похожего на нетающий лед, бывают такие
наледи зимой у колодцев, затем прошли между колоннами, каждая в три обхвата, а в глубине перед нами распахнули исполинские ворота.
Торкилстон и Ордоньес идут с непроницаемыми лицами, даже по сторонам не смотрят, хотя именно сейчас есть на что посмотреть, но сейчас
вертеть головой – признак деревенщины, и мы шли спокойные и невозмутимые, Ордоньес даже громко зевнул по дороге.
В первом зале к нам присоединились богато одетые слуги с факелами в руках, хотя светильники полыхают, как костры на башнях, а в люстрах
горят десятки свечей. Так мы прошли несколько залов, я украдкой зыркал по сторонам, сперва дорога вела по пышным залам, потом через
анфиладу небольших комнат, наконец вышли на яркий солнечный свет, впереди сад, цветы, широкие аллеи, посыпанные золотым песком, а в конце
той, по которой топаем, возвышается в окружении пышных кустов роз небольшой, но очень красиво исполненный легкий дворец.
После слабого неслышного дождика воздух стал мягким и нежным, а запахи роз слышнее. Негромко и деликатно верещат неутомимые кузнечики, над
садом иногда проносятся тени, то ли совы, то ли мыши, приучившиеся жить на свету.
Я даже слышал, как они хватают на лету толстых, как бочонки, майских жуков. Солнце изредка пробивается сквозь блестящую золотом листву,
свет настолько силен, что все листья просвечивает насквозь, в каждом можно пересчитать все прожилки.
Глава 12
Двери распахнулись медленно и торжественно, хотя мы не увидели, кто их там отворяет. Церемониймейстер произнес с любезным поклоном:
– Подождите здесь. Вас пригласят к Его Величеству.
– Спасибо, – ответил я. – Передайте Его Величеству, что мы ценим этот необычный жест.
Он отступил, не поднимая головы. Мы вошли в помещение, молчаливые слуги на той стороне, испуганно косясь на огромного ужасного пса, тут же
закрыли двери. Комната огромная, с богатой обстановкой, чувствуется и вкус, и роскошь, и умение потратить деньги не на вычурность, а на
оплату работы художников, обладающих вкусом.
Ордоньес сразу же плюхнулся на самый роскошный диван, Бобик прошелся по залу и лег в центре на ковер, а Торкилстон поинтересовался
настороженно:
– Сэр Ричард, что вы имели в виду?
– Вы о чем, сэр Торкилстон?
– Вы сказали, – напомнил он, – что цените необычный жест.
Я сел рядом с Ордоньесом, Торкилстон уставился на меня в ожидании объяснений. Двое слуг быстро внесли и поставили перед нами длинный стол,
а другие быстро начали наполнять его вкусностями, начиная от холодных закусок, свежеподжаренного мяса и заканчивая сладостями.
– Сэр Торкилстон, – ответил я, – существует дипломатический этикет. К примеру, король должен был выдержать нас в приемной пару недель. Ну
даже пусть одну, но не меньше. Иначе у нас появилась бы мысль, что ему делать нечего. А так показывает всем, в том числе и своим
придворным, что занят, занят, безумно занят. И что мы для него не слишком уж и что-то такое необычное…
Ордоньес хохотнул.
– Значит, этот король либо дурак, либо сгорает от нетерпения?..
– Как бы ни сгорал, – пояснил я, – но срок бы выдержал. Личные чувства в управлении королевством значат очень мало. Здесь что-то другое.
Ордоньес ухватил жареного гуся, с довольным рычанием выдрал лапу и принялся грызть. Бобик поднялся и подсел к нему ближе. Торкилстон начал
было мерить комнату крупными шагами, на середине остановился, махнул рукой и тоже подсел к столу.
– Что? – спросил он.
– Давайте подумаем, – предложил я. – Лучше думать перед тем, как действовать, чем после.
Торкилстон буркнул:
– Сэр Ордоньес, отдыхайте.
Ордоньес глухо поинтересовался с набитым ртом:
– Почему это?
– Вы же только о бабах можете думать.