– Сразу видать, что у тебя никогда не было настоящих игрушек!
– Позвольте, я взрослый человек и налого… при чем тут игрушки? – забормотал Кандела, но Косорукий Кукольник даже не заметил этой слабой попытки оправдаться.
– Люди теперь пошли сплошь мелочь да гниль. И игрушки ваши такие же, как вы сами. Сделаны кое-как, сломаются – чинить неохота, проще выбросить и накупить новых. С этого и начинается… А настоящую игрушку берегут годами. Ее штопают и подклеивают, мастерят ей наряды, мечтают передать детям… Вот так должно быть!
– А вы, позвольте узнать, кто? – спросил Освальд фон Штранден.
– Это Косорукий Кукольник, – поспешно объяснила Марион. – Это он рассказал мне о Королевстве Пяти Рек.
– Я? – изумился Косорукий Кукольник. – Ничего подобного! Мне дела нет ни до людей, ни до королевств…
– Но разве не вы спасли Людвига? – защищалась Марион.
– Я сделал это вовсе не из любви к какому-то там Людвигу, – возразил Кукольник. – Я помогаю людям только для того, чтобы помочь куклам.
– Но разве люди – не более высокоорганизованная и достойная… – начал было Штранден. – Я хочу сказать, более высокая цель и…
– Кто-то должен думать и о куклах! – перебил философа Косорукий Кукольник. – Когда старую куклу выносят на свалку, кто-то должен направить туда ребенка из небогатой семьи, который подберет ее и будет любить! Когда старые игрушки перетаскивают на чердак, кто-то должен знать об этом, чтобы в свое время туда забрались любопытные дети и обрели для себя сокровища! Кто будет хранить кукол, попавших в беду? Я, Косорукий Кукольник!
– Вы напрасно так низко ставите людей, – снова заговорил Штранден.
Кукольник сверкнул из-под шляпы глазами.
– Отчего же! Я знавал одну герцогиню, ее звали Доротея Вюртембергская, – она очень много сделала для Маленького Безмолвного Племени. Лучшие мастера ее страны изготавливали крошечные кроватки, креслица и столики, шили одежду и обувь, лепили посуду. Куколки жили в красивых домиках. Герцогиня играла ими и позволяла своим подданным ими любоваться. Превосходная женщина! А впрочем, все вздор. Я бы выпил сейчас чаю с пряниками.
– Кстати, – несколько некстати сказал Зимородок, – вы из-за реки или за реку?
– Когда как.
– А мы за реку.
– А как вы собираетесь переправляться?
– Утро вечера мудренее, – ответил Зимородок.
Косорукий Кукольник ухмыльнулся и скоропалительно объявил, что собирается спать, после чего, не снимая шляпы, улегся у костра и мгновенно заснул.
Путники некоторое время смотрели на спящего, который обрушился на них, как стихийное бедствие.
– Странный он какой-то, – высказался пан Борживой.
– Мне кажется, я когда-то его встречала, – заметила девица Гиацинта.
Ее неожиданно поддержала Мэгг Морриган:
– Забавно! И мне так кажется.
– Да, это очень необычно, – согласился философ.
– А что такого? – возразил Кандела. – Небось, бродит со своими кукляшками по всему белу свету…
– Я думаю, – тихо заметил брат Дубрава, – что каждый из нас когда-то встречал его.
– Небось, бродит со своими кукляшками по всему белу свету…
– Я думаю, – тихо заметил брат Дубрава, – что каждый из нас когда-то встречал его.
– Только не я, – заявил Кандела.
– Ничего удивительного, – ядовито сказал Гловач.
– Тебя, Кандела, могила исправит, – добавил пан Борживой.
Заснули нескоро, разговаривали шепотом, боясь потревожить сон незнакомца.
Освальд фон Штранден проснулся на рассвете и отправился на берег – любоваться красотами. Виднейшие теоретики счастья утверждали, что вдумчивое и безмятежное созерцание видов природы есть один из важнейших компонентов счастья. Это открытие было сделано несколько веков назад и кочевало из одной диссертации в другую. Штранден стал первым в длинной череде исследователей, кому довелось проверить это на собственном опыте.
Перед рассветом ветер стих. Гладкая, как зеркало, вода отражала розоватое небо. Стволы сосен казались красными. В траве пестрели цветы. Эти поздние осенние цветы вызывали у философа странное умиление. Наклонившись, он понюхал один из цветков, бледно-голубой, источающий слабый аромат дыни.
Неожиданно Штранден чихнул. Потом еще раз. И еще. Радуясь, что находится в стороне от лагеря, он высморкался, но это не помогло. Философ весь обчихался, пока дошел до костра.
Большинство его спутников еще спали, поднялись только ранние пташки – Мэгг Морриган, Зимородок и Дубрава. Дубрава ушел созерцать, а Мэгг Морриган готовила «чайный» напиток из какого-то древесного гриба.
Штранден подумал, что ему станет легче, если он выпьет горячего, но и это не помогло. Он чихал с завидным постоянством и вскоре перебудил весь лагерь.
Проснулся и Косорукий Кукольник.
– Цветочки с утра пораньше нюхаем? – зашипел он.
– А что, нельзя? – огрызнулся Штранден в перерыве между чихами.
– Да на здоровье! – фыркнул Кукольник. – Сами же и виноваты. Теперь ждите, пока не прочихаетесь. Она к берегу и близко не подойдет.
– Почему? – спросила Марион.
– Боится, когда чихают, – объяснил Косорукий Кукольник.
– Кто «она»-то? – осведомился Зимородок.
– Большеухая Берта, – был ответ.
Штранден зажал себе нос и долго-долго не дышал. Затем оглушительно чихнул несколько раз подряд.
– Вы хоть считали их, милейший мыслитель? – с досадой спросил Кукольник.
– Кого? – не понял Штранден.
– Чихи!
– Зачем их считать?
– Чтобы знать, сколько осталось… Цветочек такой бледненький, голубенький, да?
Штранден скорбно кивнул.
– Четыреста шестьдесят два чиха, – объявил Косорукий Кукольник. – Ни чихом больше, ни чихом меньше. Об этом пишет известный исследователь природы Минимус Сидониус в своем философско-поэтическом трактате «Оборванные лепестки, или О растениях-раздражителях». Неужто не доводилось изучать?
Несчастный Штранден покачал головой.
– Ничего, ничего, – утешил его Кукольник. – Опыт – мать науки.
– А теория? – спросил Штранден, чихая.