Внутри дом старейшины был также разрисован. На стенах были изображены роскошные сосуды на полках, оружие, красивые драпировки и даже книги. Реальных вещей имелось совсем немного, из мебели – только стол и лавка, из посуды – несколько горшков и кувшинов. Прочий скарб прятался, очевидно, в старом сундуке.
– Мы гостей здесь отроду не видали и никого не звали и не ждали, – начал старейшина. – И теперь хотели бы знать, с чем вы пожаловали.
Брат Дубрава отвечал просто и без смущения:
– А мы и не к вам вовсе, о вас не слыхивали и задерживаться здесь не собираемся. Нам бы через Зеленую реку переправиться.
Этот бесхитростный ответ возымел почти магическое действие. Старейшина вдруг рассмеялся и сделался на удивление любезным.
– Ну, коли так, то и мы вас задерживать не будем. Переночуйте здесь, а утром, со свежими силами, – в путь.
Тут один из уважаемых людей заглянул в окошко и крикнул:
– Мы и угостить их может, а они пусть расскажут, откуда идут и каковы дела за реками.
Обрадованный известием о предстоящей трапезе, Гловач крикнул в ответ:
– Мы не то что рассказать, мы и спеть можем!
В саду начали устанавливать столы и скамьи. Набежали женщины; стреляя любопытными глазами, принялись таскать горшки со снедью.
Угощение было сытное, хотя и не разнообразное. Разговор за столом поначалу не клеился. Хозяева были заняты тем, что рассматривали гостей. Особенно таращились на Гиацинту.
Допив из большой глиняной кружки бодрящий напиток местного производства, пан Борживой утер усы и громко, с явной печалью, сказал:
– А в Сливицах нынче яблочный сидр варят куда как получше здешнего.
– Это как же это будет «получше»? – осведомился старейшина.
– Да вот так и получше. В Сливицах и сидр лучше, и похлебка жирнее…
– И небо над Сливицами голубее, – ядовито добавил Кандела.
– Может, и голубее, – стоял на своем Борживой. – Не тебе, сморчку, судить. Нет, – продолжал он, – Сливицы – лучшее место на земле. А в какао там бросают кусочек масла, чтоб нажористей было. А сабли, медные кувшины, бархатные занавеси – все там настоящее, а не нарисованное.
Старейшина с оскорбленным видом насупился, после чего сухо осведомился:
– Ну, и где эти ваши хваленые Сливицы находятся?
– Близ города Кейзенбруннера, – ответил Борживой и подкрутил усы.
– Ух ты, город, – заметил один из местных. – Стало быть, вы тут горожане?
После утвердительного ответа вопросы посыпались градом.
– А что, правда, там все дома каменные?
– Верно ли говорят, что посреди города большое пшеничное поле, а вокруг – улицы?
– Действительно ли горожане в старости становятся совсем плоскими от частого протискивания, а некоторые и вовсе стираются?
– Как насчет того, что горожанки варят кашу из пыли и толченых камней?
– Верно ли, что из-за разлива помоев приходится ходить на ходулях?
Большинство предположений вызвало возмущенное опровержение, преимущественно со стороны Марион, Канделы и Штрандена.
Зимородок безучастно ел, мало интересуясь спором. Мэгг Морриган благоразумно помалкивала. Гиацинта была рада, что на нее перестали обращать внимание. Гловач, жуя, настраивал лютню.
– Когда ихний совет направляется в ратушу молоть языками, – сказал Борживой, мстительно поглядывая на Канделу, – тут-то и начинается самый разлив помоев.
– Города хороши тем, что в них созданы условия для изготовления и хранения книг, – объяснил Штранден. – Поэтому я жил преимущественно в городах. Но вместе с тем, города – это скопление несчастий и пороков. Поэтому я и ушел из города.
– У нас очень хорошо умеют готовить, – запальчиво объявила Марион. – И никакие не камни и не пыль, кстати. А самые свежие продукты. Их покупают на ярмарке.
Один из местных жителей поглядел на Марион в упор насмешливо прищуренными глазами:
– Ух ты, какая бойкая стрекоза! А откуда на этой ярмарке берутся продукты?
– Их туда привозят! – сказал Марион.
– Приво-озят?.. Смотри ты! А кто?
– Кто выращивает.
– Вот делать им нечего! – крикнул ее собеседник, и все расхохотались.
– А печку вы как топите?
– А у нас нету печек, – пояснила Марион. – В первом этаже, где кухня, – там очаг, а второй обогревается жаровнями.
– А спите вы на чем, если печки нет?
– Они на лавках спят! – выкрикнул кто-то. – Плоским на лавке-то сподручнее!
– Между прочим, на кроватях, – сказала Марион.
– Во сочиняет! – восхитился пожилой мужчина с бородой и обратился прямо к Марион: – У меня дочка твоя однолетка. Вздумала бы она так брехать, я бы ее… – И не договорив, обрушил на стол широкую ладонь.
Марион надула губы, готовясь заплакать. Пан Борживой прицельно сощурился. Гловач тихонько убрал лютню. Даже хладнокровный Зимородок отложил в сторону обглоданную кость и проявил первые признаки интереса к разговору.
За столом стало нехорошо.
И тут брат Дубрава заговорил, как всегда, спокойно и доброжелательно, словно продолжая давний разговор со старым знакомцем:
– Каждый из нас страдал от недостатков того мира, в каком жил. Я знаю – за Реками есть город, где всякий найдет все, к чему стремится. Одного там ждут книги и тишина, другого – шумный дом, полный детей… Этот город и есть цель нашего путешествия.
– А кто-нибудь из вас его видел? – спросил пожилой мужчина, обидевший Марион.
– Нет, – ответил брат Дубрава.
Это еще больше развеселило окружающих, но брат Дубрава оказался не так прост.
– Твою тещу тоже никто из нас не видел, – заметил он, – но это еще не означает, что ее нет.
Мужчина густо покраснел, а односельчане принялись хлопать его по спине и притворно сочувствовать:
– Да уж, брат, лучше бы ее не было!
– Стало быть, неведомый город ищете, – подвел итоги старейшина. – Что ж, у всякого своя цель. Нам вот и здесь хорошо.
– Это верно! – одобрительно загудели кругом.
Гловач снова взялся за лютню и исполнил пастораль «Три юбочки накинула пастушка».