Но вот что именно… это так и осталось для меня загадкой. Просто на последнем курсе, в конце учебного года, перед началом нового полевого сезона, Мондрик заставил всех нас пройти медкомиссию. Ну там, прививки, анализы и все такое… А потом вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что я никуда не поеду.
– Но почему?
– Он не сказал, – гримаса боли от этой давней обиды на миг исказила лицо Бэрби. – Он, разумеется, понимал, какой это для меня удар. И все‑таки объяснять ничего не стал. Мондрик просто рассердился, словно он и сам страдал от своего решения ничуть не меньше, чем я, и предложил мне помощь в поисках любой другой работы. Вот тогда‑то я и поступил в штат «Кларендон Стар».
– А ваши друзья, значит, отправились в Монголию?
– Тем же самым летом, – кивнул Бэрби. – С первой экспедицией Фонда.
Теперь взор девушки стал испытующим.
– Но тем не менее, вы остались друзьями?
Бэрби кивнул. Какой‑то странный вопрос.
– Да, мы по‑прежнему друзья. Я тогда здорово обиделся на старого Мондрика. В основном за то, что он не объяснил, почему я ему не подхожу. Но с Сэмом, Ником и Рэдом я никогда не ссорился. С ними все о'кей. После тех летних путешествий в Мексику, Перу и Гватемалу Сэм начал называть нас «четыре мушкетера». Если Мондрик и рассказал им, почему он меня выгнал, то ни один из них ни разу об этом не упоминал.
Бэрби задумчиво посмотрел в пасмурное осеннее небо, гремящее гулом заходящего на посадку транспортного самолета.
– Они ничуть не изменились, – сказал он. – Но, конечно, наши пути разошлись. Мондрик создал из них настоящую команду. Каждый – специалист в своей области «человеческих наук». И все это ради поисков в Ала‑шан. У них и времени‑то для меня не оставалось.
Бэрби остановился отдышаться.
– Мисс Белл, – резко спросил он, пытаясь найти другую тему для разговора, кроме этих давних и мучительных воспоминаний. – Откуда вам известно мое имя?
Легкая насмешливая улыбка промелькнула на ее губах.
– Может быть, это интуиция.
И снова у Бэрби мурашки побежали по спине.
Вилли знал, что сам он имеет «нюх на новости» – интуитивное восприятие поступков людей и тех последствий, которые из этих поступков проистекали. Он не смог бы этого никому объяснить, но ничего особо необычного в этом не было. Все хорошие репортеры обладали подобным качеством. В большей или меньшей степени. Правда, сейчас, в век торжества механистического материализма, они благоразумно отрицали эти не поддающиеся рациональному объяснению способности.
В те годы, когда он еще ездил с Мондриком на раскопки, этот «нюх» здорово помогал Бэрби. Он каким‑то неясным образом чувствовал, где именно доисторические охотники предпочтут разбить лагерь или похоронить своего погибшего товарища. И находки не заставляли себя ждать.
К сожалению, обычно это не подконтрольное разуму чувство скорее осложняло, чем облегчало жизнь Вилли. Из‑за него он очень остро ощущал, что думают и делают окружающие его люди. Оно никак не давало Бэрби расслабиться. Помогала только выпивка. Бэрби, как, впрочем, и большинство репортеров, слишком много пил. И наполовину виноват в этом был именно «нюх».
Возможно, эта же бессознательная интуиция вызвала то смутное ощущение тревоги, которое он испытал, впервые увидев Април Белл. Но сейчас, глядя на ее огненно‑рыжие волосы и удлиненные, такие необыкновенно теплые глаза, Бэрби недоумевал: откуда оно могло возникнуть?.. Вполне вероятно, что и «интуиция» девушки была того же порядка, хотя угадать вот так имя – это уж слишком.
Совсем слишком.
Бэрби улыбнулся, одновременно пытаясь отогнать на миг охватившее его беспокойство.
Ее редактор, без сомнения, объяснил начинающему репортеру, какой именно материал его интересует и где его можно раздобыть. Возможно, она привыкла заинтриговывать мужчин странным сочетанием деловой хватки и детской неискушенности. Все в жизни имеет объяснение. Надо только его найти.
– Вилли, а это кто?
Девушка показывала на небольшую группку людей, вышедших из терминала на летное поле. Худой невысокий мужчина, оживленно показывающий куда‑то в небо; маленькая девочка с мамой, просящая, чтобы ее взяли на руки, а то ей плохо видно; высокая слепая женщина с большой немецкой овчаркой на поводке.
– Раз уж у вас такая прекрасная интуиция, – чуть мстительно ответил Бэрби, – то зачем спрашивать у меня?
Девушка виновато улыбнулась.
– Извините, Вилли. Я действительно только недавно приехала в Кларендон, но у меня тут есть друзья. Мой редактор сказал, что вы когда‑то работали вместе с Мондриком. А эти люди, – она кивнула в сторону поля, – похоже, встречают именно его. И я уверена, что вы их знаете. Мы сможем с ними поговорить?
– Если хотите, – Бэрби совсем не хотелось сопротивляться. – Пойдемте.
Она взяла его под руку. Белый мех ее шубки, там, где он касался его запястья, казался наэлектризованным. Эта девушка как‑то странно на него влияла. Бэрби считал, что у него на женщин иммунитет. Но теплый шарм Април Белл, вкупе с этим непонятным, неотступным беспокойством, совершенно выбили Вилли из седла.
Он провел девушку через терминал, на миг задержавшись у стойки вечно занятого диспетчера.
– Это самолет Мондрика? – спросил он.
– На круге, – кивнул тот. – Садятся по приборам.
Вместе с Април они вышли на летное поле аэродрома. Но самолета еще не было видно. И даже гул моторов как будто стал тише.
– Ну, так все‑таки, Бэрби, кто они такие? – с надеждой в голосе спросила она.
– Высокая женщина с собакой, – начал он, – в черных очках, та, что стоит чуть в стороне – это жена доктора Мондрика. Она очень милая и добрая. И прекрасная пианистка, несмотря на свою слепоту. Она мой большой друг, еще с тех пор, как мы с Сэмом жили в ее доме. Сейчас я вас познакомлю.
Но девушка, против ожиданий, восприняла его предложение без особого энтузиазма.
– Значит, это и есть Ровена Мондрик? – в ее голосе зазвучало непонятное напряжение. – Какие у нее странные украшения.
Бэрби удивленно посмотрел на как всегда одетую во все черное Ровену. Он даже не сразу заметил украшения о которых говорила Април – настолько он к ним привык. Другой Ровену он даже и не представлял.
– Ты имеешь в виду все это серебро? – с улыбкой спросил он.
Девушка кивнула. Она не отрываясь глядела на серебряные гребни в седых волосах слепой женщины, на большую серебряную брошь на вороте ее черного платья, на тяжелые браслеты на руках и потускневшие серебряные кольца на длинных пальцах, крепко сжимавших поводок. Даже ошейник у собаки – и тот был украшен массивными серебряными заклепками.
– Возможно, это выглядит немного необычно, – согласился Бэрби. – Но я лично никогда не видел в этом ничего особенного. Просто Ровена очень любит серебро. Она говорит, что ей нравится, какое оно прохладное на ощупь.
Лицо девушки застыло, будто маска.
– А в чем дело? Вы не любите серебро?
Огненная шапка волос чуть заметно качнулась из стороны в сторону.
– Нет, – совершенно серьезно ответила Април. – Я совсем не люблю серебро. – Она быстро улыбнулась, словно извиняясь за свою несколько необычную реакцию. – Извините. Я кое‑что слышала о Ровене Мондрик, но все равно, расскажите мне о ней.