Будто мастер на бледном холсте, не отрывая кисти, ра-а-аз. Словом, во истину красотища. Мрачноватая, суровая, но красотища.
Хорошо-то как, подумал я моментально прояснившимся умом. Раскинул руки, будто крылья, и вдохнул-выдохнул: у-ух, ху-у. И ещё раз полной грудью: у-ух, ху-у. Токи вольного весеннего воздуха перетекали запахами мокрой земли, свежей хвои и щекочущей в горле истомой прелой прошлогодней листвы. Чтоб чего доброго не расплакаться от сопутствующей этим пронзительным запахам сладостной печали, я запрокинул голову – ах, хорошо. Звёзды, холодные и прекрасные, глядели на меня сверху вниз с обычным равнодушием, если не с презрением. Сразу вспомнилось чьё-то: "Звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле". Саму-то фразу я вспомнил, а вот кому принадлежит, вспомнить не смог. Однако ничуть этим не смутился и вступил в мысленную полемику с автором: ох, не прав же ты, хороший мой человек, ох, как же ты не прав. Даже по факту не прав – многие звёзды, чей свет всё ещё летит к нам, уже давным-давно сгинули во вселенском небытии. А уж по сути… Я вас умоляю. Подобная уничижительная патетика здесь крайне неуместна. Ну кому все эти звёзды будут нужны, когда нас с вами не станет? Да никому они не будут нужны. А кто про них песни споёт и расскажет стихи? Никто не споёт, никто не расскажет. А кто любоваться будет их холодной красотой? А кто, в конце концов, их звёздами-то будет называть? Никто не будет. Некому будет. Перестанут они быть звёздами, станут просто огромными шарами горящего гелия, водорода и прочего безобразия. Да и про это – вот она наша главная месть – никто не будет знать. Ну и чему тут, скажите, завидовать? Подумаешь, "останутся". Ха-ха. Смешно.
Добравшись до города, домой не поехал, поскольку решил не будить Вуанга. Спит он по-военному чутко, как ни старайся проскользнуть в свою комнату по-тихому, всё равно проснётся, а потом будет реагировать на каждый мой шорох. Мне это надо? Нет, мне этого не надо. Короче, пожалел я воина, проехал мимо платины и порулил через Центральный рынок прямиком в офис. По приезде собрался было устроиться на ночлег в приёмной на диванчике, но прошёл в кабинет, чтоб спрятать деньги Шабетая в сейф и опрокинуть полстаканчика "от нервов", да прям там и уснул в кресле. Вытянул ноги между тумб стола, закрыл глаза на секундочку и всё, готово. Спал как убитый, без сладких снов, зато и без кошмаров, а проснулся только тогда, когда на службу в урочный час прискакала Лера.
Услышав, как она возится в приёмной, я с трудом открыл глаза, глянул на "Командирские" (было уже девять ноль семь), и приказал лежащей на столе шпаге:
– Упади.
Шпага с превеликим удовольствием ожила, послушно покатилась к краю и с грохотом упала на пол. В тот же миг я услышал, как Лера испуганно воскликнула:
– Ой!
После чего затаилась на несколько секунд, а затем решительным шагом приблизилась к двери, постучала, как мне показалось, ногой и громко спросила:
– Шеф, это вы?!
– Заваливай, – крикнул я.
Вышло у меня спросонья не очень, сипло как-то, поэтому прокашлялся и повторил, уже гораздо чётче:
– Заваливай, говорю.
Дверь тут же приоткрылась, и моя храбрая помощница появилась в проёме, держа клавиатурную доску в готовности напасть или защититься.
– Расслабься, – сказал я. – Свои.
– Фу-у-у, – выдохнула девушка, опуская своё импровизированное оружие. – Ну вы, шеф меня и перепугали. Чуть сердце не лопнуло. Вы это чего в такую рань заявились?
– Я не в рань, я тут с ночи.
– Это из-за дела Вероники?
– Из-за него тоже. А, вообще-то, звёзды всю ночь рассматривал.
– Звёзды? С чего это вдруг?
Я пожал плечами:
– Да так, просто. Выпала возможность, вот и… Кстати, понимаю теперь, что Земля вовсе не стоит на трёх китах.
И киты не покоятся на черепахе. И черепаха не плавает в океане. Враки всё это.
– Да неужели? – одними губами улыбнулась Лера.
– Точно говорю, – пропуская её сарказм мимо ушей, кивнул я. – Наглейшие враки. На самом деле Земля имеет форму перевёрнутой чашки, и сама плавает по океану вверх дном. А над Землёй висит колпак небесного свода. По своду движется солнце, Луна и планеты. Звёзды же неподвижны, они намертво прикреплены к своду и вращаются вместе с ним. Вот оно как всё устроено на самом деле, подруга.
– Ну и прекрасно, – не желая вступать в полемику, сухо сказала Лера, после чего спросила: – Ну а если серьёзно? Что там, как там с делом Вероники? Расследование продвигается?
– До упора уже продвинулось, – доложил я – Можешь позвонить и сказать ей, что всё кончено. С детьми теперь всё будет в порядке.
– Поймали колдуна?
– Поймал, – кивнул я, потягиваясь и широко зевая. – Поймал и обезвредил.
– Ой, как здорово, – обрадовалась Лера.
Действительно обрадовалась. Но как-то не очень сильно. Не так, как обычно радуется в подобных случаях. Не подпрыгнула до потолка. И вообще было видно, что чувствует себя не совсем в своей тарелке. А если точнее – совсем не в своей. Внимательно наблюдая за ней с самой первой секунды, я мог с уверенностью сказать, что девушка на сильном взводе, что просто-напросто кипит. Хотя, конечно, и делает старательно вид, что всё у неё в порядке. Правда делает это так, чтобы я всё-таки заметил, что на самом деле у неё не всё в порядке. Женщины это умеют. От природы они это умеют. В таких случаях в ход у них идут особенный взгляд, многозначительный вздох, нервический поворот головы и всё такое прочее. Лера обладает всем этим мудреным арсеналом в полной мере. И это здорово. Просто замечательно.
Подыгрывая ей в этой непростой и тонкой игре, я как бы между прочим поинтересовался:
– Ну а у тебя, подруга, как дела? Сложилось?
– Сложилось, – нервно оправив край кремовой блузку, мгновенно отчеканила она. – Кофе сварить?
– Кофе? Кофе давай. А точно всё в порядке?
– Точно. А что такое? Выгляжу как-то не так?
– Выглядишь как всегда здорово. Просто врёшь зачем-то.
– С чего вы это взяли, шеф?
– Вижу. Трудно не увидеть. Отовсюду торчат, топорщатся.
Оглядывая себя, Лера завертелась на месте:
– Где? Что?
– Чувства, – пояснил я. – Чувства оскорбленные торчат. Рассказывай давай.
– Да не буду я ничего рассказывать, – заартачилась она.
– Ну и зря. Всякой пустяшной ерундой делиться не считаешь зазорным, а когда случилось нечто особенное, вдруг рогами упёрлась. Не правильно это. Всегда когда случается беда – например, когда тоска наваливается такая, что дышится с трудом и сердце в бездну проваливается, – обязательно нужно с кем-нибудь поделиться, обязательно нужно кому-то всё рассказать. Бывает, конечно, что не с кем поделиться, но ты же ведь не в пустыне живёшь, у тебя-то есть с кем горе разделить. Так что пользуйся быстрей этой замечательной возможностью. Вот он я. Валяй.
– Ну, не знаю, – всё ещё сомневалась Лера, вернее делала вид, что сомневается.
– Не расскажешь, уволю, – пригрозил я.
Девушка фыркнула:
– Прям так и уволите. – Но после небольшой паузы уточнила: – Как подружке?
Я кивнул:
– Угу, как подружке.
Она на несколько секунд замерла, а потом дала волю своим чувствам в полной мере. Шмякнула клавиатуру об пол со всей силы и трижды выдохнула:
– Ненавижу его! Ненавижу! Ненавижу!
После чего сжала кулаки, воздела руки к потолку и, не имея сил ничего рассказывать, просто красноречиво вызверилась:
– Ы-ы-ы-ы! – И опять: – Ы-ы-ы-ы!
– Та-а-ак, – протянул я.