— Это по крайней мере спорно. Могу привести множество примеров, когда человек добровольно приносил в жертву свои чувства, не требуя ответа.
На поляне, где проходили соревнования воинов, среди зрителей раздался взрыв смеха, потом вспыхнули аплодисменты. Видимо, кто‑то из молодых участников сражения выкинул какое‑то коленце. Крутов оглянулся, прищуриваясь.
— Я тоже могу привести аналогичные примеры.
— В таком случае, учение «глобальной кабалы» создано специально для сокрытия истинного положения в духовной сфере человечества. Кому‑то выгодно представлять человека вселенским злодеем. Или ты не согласен?
— С чем я согласен, так это с апокрифом «учения» о том, что Зло — программа тестирования человечества. Федотов хмыкнул, приглаживая ладонью бородку.
:— А Добро в таком случае что? Или Любовь?
Крутов посмотрел на жену, улыбнулся.
— И они тоже, Вот Елизавета может подтвердить, она эти тесты прошла.
По губам женщины скользнула печальная и в то же время снисходительная улыбка. Но отвечать на подковырку мужа она не стала. Супруги — Егор и Лиза — понимали друг друга с полувзгляда.
Федотов вздохнул, отвернулся. Он не мог похвастать тем, что Мария понимает его, как Елизавета Егора, хотя и прожил с ней уже восемь лет.
— Ты с нами не поедешь? — спросил он спустя минуту. — Куда? — не понял Крутов.
— Мы с Машей едем в Ярославль, на фестиваль хоровой и колокольной музыки. Уже третий раз. Поехали, не пожалеешь.
— А меня с собой не возьмете? — низким голосом осведомилась Лиза.
Мужчины посмотрели на нее.
Крутов легонько обнял жену за плечи, прижал к себе.
Федотов виновато кашлянул.
— Естественно, без тебя твой старик никуда не отправится. Куда иголка, туда и нитка. Фестиваль, между прочим, международный; в нем принимают участие известные музыкальные коллективы из многих стран Европы и Америки. Откроется в Спасо‑Преображенском монастыре.
— Возможно, мы там появимся, — кивнул Крутов.
— Могу встретить.
— Мы тебя и Машу сами найдем.
— Ну, конечно, ты же волхв, — проворчал Ираклий не без зависти. — А вот мы вынуждены пользоваться техническими средствами передвижения.
К разговаривающим подошла еще одна женщина, красивая, смуглолицая, черноволосая, тонкая в талии, в легком сарафане, подчеркивающем фигуру. Это была Мария.
— Пойдемте, схватки уже закончились.
Все четверо поспешили к околице деревни, миновали небольшую церквушку с медным куполом и остановились на другом конце улицы у бревенчатой хаты, по крытой позеленевшим от непогод и времени шифером.
У калитки, ведущей на подворье, судачили три старушки и старик. Увидев гостей, они примолкли, разглядывая их. Мария, не обращая на них внимания, повела прибывших за собой.
Дверь в сени отворилась без скрипа. Гостей встретила еще одна старуха с морщинистым суровым лицом, без любопытства окинула их взглядом и понесла во двор таз с водой и белым полотенцем в бурых пятнах. Дверь в горницу была низкой, мужчинам пришлось согнуться, чтобы не стукнуться макушкой о притолоку.
Взору гостей открылась большая русская печь, занимавшая треть помещения. За печью занавесками был отгорожен угол, где, очевидно, жила хозяйка дома, семидесятилетняя Домна. В горнице слева стояла кровать, на которой лежала, смущенно улыбаясь, молодая женщина с русой косой и голубыми глазами.
Возле кровати суетился старик, лысый, но с клокастой седой бородой, что‑то приговаривал, наклоняясь к женщине. Рядом на стуле сидел щуплый мужичонка средних лет; а на его руках лежал завернутый в белое рядно только что родившийся младенец, елозил ручонками, двигал ножками, чмокал, но молчал.
Волосы у него были длинные и белые, какие редко бывают у новорожденных.
Кругов приблизился к роженице, взял ее за руку.
— Поздравляю, Анфиса. Только зря ты не поехала в роддом, там тебе было бы легче.
— Ничего, Егор Лукич, и так все обошлось. Родная земля силы дала. Сын родился.
— Как назвали?
— Как и положено, Световидом, — неожиданным басом отозвался щуплый муж Анфисы, показывая в улыбке крепкие белые зубы. Глаза у него были светлые‑светлые, прозрачные, лукавые и добрые.
— Ну, привет, Световид Родославович, — наклонился к ребенку Кругов. — Многие тебе лета.
Новорожденный замер, пытаясь открыть глаза, пустил слюнку и заулыбался, тихо пискнул.
Анфиса рассмеялась.
— Надо же, признал тебя малец, — проворчала будто из воздуха возникшая старуха, мать роженицы. — Не ошибся ты.
Подошел Ираклий, разглядывая ребенка, отступил назад, вслед за Круговым. К роженице, ее мужу и ребенку приблизились женщины, начались поздравления, охи, негромкие пожелания, смех.
— Ты уверен? — почти беззвучно спросил Федотов. — Это он?
— Ничего нельзя знать наверняка, — ответил рассеянно Кругов. — Но я уверен — это он. Серебряный мальчик.
— Почему они дали такое имя ‑Световид? В школе над ним не будут смеяться?
— Не будут. Это родовое имя. Его мирское имя — Сергей. Сергей Родославович.
— Сергий, значит.
Кругов кивнул, глядя на младенца в руках Лизы, который пытался схватить ее за палец.
КАБАРДИНО‑БАЛКАРИЯ
Тарасов
Столица Кабардино‑Балкарской Республики Нальчик стал городом с тысяча девятьсот двадцать первого года. В советские времена он отстроился, приобрел вид индустриального центра с фабриками и заводами электроприборов, телемеханической аппаратуры, станкостроительным, инструментальным и другими, а также заимел два вуза (в том числе — университет), три театра, два музея и бальнеологический горноклиматический курорт. Затем во времена перестройки и перехода от социализма к «дикому» российскому капитализму промышленность Нальчика практически развалилась, перестали работать театры и музеи, город превратился в один большой базар, торгующий всем, чем придется. Однако в начале двадцать первого века жизнь России стала меняться в лучшую сторону хотя бы статистически, и Нальчик встрепенулся, ожил, начал строиться заново. Заработали кое‑какие предприятия, открылись театры, снова появился конкурс на места в высших учебных заведениях, а вместе с этими переменами оживилась и политика республики. В ней появились «правые» и «левые», подняли голову коммунисты и националисты, начали создаваться различные партии, а затем объявился и национальный «герой», начавший борьбу за отделение Кабардино‑Балкарии от России: Мастафов Султан Ахмедович, балкарец по происхождению, родившийся тем не менее за пределами России, в Пакистане, спортсмен, бизнесмен, владелец ипподрома, бывшего когда‑то республиканским.
Все эти сведения Тарасов почерпнул из досье на местную элиту Нальчика во время перелета из Москвы в столицу Кабардино‑Балкарии. Но эта информация была лишь частью вводной, предваряющей задание. А задание Тарасов должен был получить уже на месте, во время встречи с группой, члены которой добирались к месту назначения индивидуально.
Капитану Глебу Евдокимовичу Тарасову в июне исполнилось тридцать три года. Он был высок — метр восемьдесят семь — и внушал уважение мощной фигурой, массивной, широкоплечей, перевитой мышцами без капли жира. Волосы у него были не черные, но темные, с проседью, не короткие и не длинные, глаза серые, в зеленую крапинку, нос прямой, с небольшой горбинкой, губы крупные, но твердые, слегка выступавшие скулы, высокий лоб и упрямый подбородок, говоривший о сильном характере.