Ответил:
– И сам не знаю. Вот только про друзей я тебе ничего не говорил.
Наталья замолчала.
Я посмотрел ей в глаза, покачал головой:
– Это ты зря сказала. Теперь я на сто процентов уверен, что ты в этом замешана. Только не знаю как.
– Что дальше? – голос у нее оставался совершенно спокойным. – Пытать будешь? Убьешь? Ты не в тайге, родной. Ты теперь для всех – спятивший маньяк. Без документов, без прошлого. Ворвался в чужую квартиру, убил хозяйку. Смертную казнь у нас отменили или как?
– Вроде как отменили.
– Пятнадцать лет в зоне – тоже не сахар. Ну? – Наталья победно улыбнулась. – Развяжи ка меня, Кирилл. Сядем как люди, чаёк поставим, поговорим по душам.
Больше всего на свете мне хотелось залепить ей пощечину. И не надо говорить, что бить женщин нехорошо! Таких – нужно!
Вот только бесполезно. Наталья в истерику не впадет, в коварных планах не сознается.
Можно плюнуть – даже в физиономию. И уйти – пусть сама освобождается, перегрызает скотч и хихикает в свое удовольствие.
А можно попробовать поговорить.
Я встал и подошел к Наталье. Она с улыбкой вытянула руки – я поднес к ним нож, чтобы разрезать скотч.
– Лопух, – с улыбкой сказала Наталья. И пронзительно завопила: – Помогите! Убивают! Убива…
Ничего я не успел сделать! Ни опустить руку с ножом, ни заткнуть ей рот. Продолжая кричать Наталья приподнялась вместе с примотанной к заднице табуреткой – и рванулась вперед. Прямо на нож.
Лезвие дурацкого китайского ножа вошло ей под левую грудь. Мне на руку толчком выплеснулась кровь. Девушка перестала кричать, будто подавилась собственным голосом. Вскинула голову и прошептала:
– А что теперь придумаешь, Киря?
Я отпрыгнул – невольно выдергивая нож из раны. Наталья, скрючившись, упала на пол. Из под нее потекла кровь, собираясь в разрезанном линолеуме. Кешью зарычал, прижался к полу и стал подползать к ней.
Никогда в жизни мне не было так страшно.
Я всегда считал, что всякие там «ослабевшие руки», «подкосившиеся ноги», «холодный пот» – это выдумки романистов. Когда мне доводилось попадать в передряги, то я, наоборот, заводился и становился деятельным. Отец по этому поводу одобрительно говорил – «адреналиновая реакция на стресс».
Сейчас я не падал только потому, что привалился к дверному косяку. Ноги дрожали, я весь был мокрый от пота. Нож я сжимал в вытянутой руке и пальцы сжались так, что не разжать.
Хотя – зачем мне его выбрасывать? На радость милиции? Проще всего зарезаться вслед за Натальей. Пусть следователи строят версии о несчастной любви. И одним кинжалом он убил обоих…
В дверь позвонили.
Надо же…
– Эй, соседка! – донесся до меня голос Петра Алексеевича. – Эй, у тебя все в порядке? Наташа?
Когда Наталья упала, у меня на секунду мелькнула надежда, что вместе с ее смертью развеется и морок. Меня вспомнят друзья, соседи, сослуживцы…
Нет, не сработало.
Я все тот же человек без прошлого – да еще с ножом в руках и трупом у ног.
И ни одна сволочь не поверит, что Наталья сама наделась на нож.
В дверь постучали.
Кешью завыл, лежа у тела Натальи. Пронзительно, истошно – никогда не думал, что он способен выть, даже оплакивая хозяйку…
Да какую, к чертовой матери, хозяйку! Аферистку самоубийцу!
Кешью взвыл особенно жалостливо. Я даже дернулся к нему, чтобы взять на руки, успокоить (все собаководы советуют этого не делать – но вы когда нибудь слышали щенячий плач?) Но Кешью сразу же оскалился на меня.
Собака мне не верит.
И никто не поверит.
Меня посадят. А не надо было приходить в чужой дом с ножом!
– Милицию уже вызвали! – донесся из за двери визгливый голос соседки. – Щас приедут, разберутся!
Была в это голосе такая жажда крови – не обязательно моей, чьей угодно, лишь бы нашлась эта кровь, нашлось о чем сплетничать с подругами по телефону, что я взглянул на нож. А не выйти ли, не зарезать старую стерву? Сделать напоследок доброе дело для человечества. Тварь ли я дрожащая?
Наверное, тварь. Не зарежу. И Наталью бы не тронул, права она была.
Долго ли наша милиция едет на вызовы?
А какая разница… Через окно я не удеру, шестой этаж. У дверей караулит Петр Алексеевич, мужик, при всем его пьянстве и грубости, правильный. Влепит в рожу – тут я и лягу…
– Попал я, Кешью, – сказал я. – И даже ты меня предал!
Кешью рычал.
С его точки зрения он никого не предавал, напротив – как мог защищал хозяйку.
Огибая по дуге собаку я прошел в комнату. Выглянул в окно. Раз уж мир сошел с ума, почему бы у моего окна не возникнуть пожарной лестнице?
Не было никакой лестницы. Зато во двор неторопливо въезжала милицейская машина. Сирена была отключена, но мигалка помаргивала синим.
Вот и все.
Милиция всегда опаздывает к месту настоящих преступлений, зато в моем случае…
В дверь стали звонить непрерывно. Почему то вспомнилось, как в раннем глупом детстве баловался с друзьями – бегали по подъезду и звонили в чужие звери. Высшим достижением было звонить очень долго, но все таки успеть убежать до того, как откроется дверь… Потом мы нарвались на мужика вроде Петра Алексеевича, который по квартире ходил очень тихо, по лестнице бегал очень быстро, а пройтись ремнем по жопе малолетнего сорванца считал правильной воспитательной методикой…
Я пошел к двери. Зацепился чем то за стену, недоуменно глянул на зажатый в кулаке нож. Бросил его на пол. Какой смысл стирать отпечатки пальцев при таком количестве улик?
Звонок надрывался и самым важным казалось прекратить этот звон.
Как во сне я повернул головку замка и открыл дверь.
На меня уставились Петр Алексеевич и Галина Романовна. Похоже, они уже и не ожидали, что дверь откроется. Наверное, я мог бы сейчас рвануться, проскочить мимо них и броситься вниз… прямо в руки милиции.
Петр Алексеевич все еще держал палец на кнопке звонка.
– А а а! – протяжно взвыла соседка, уставившись на мои руки. – Кровь, кровь! Убил!
И – вот чего не ожидал – закатила глаза и грохнулась в обморок.
Зато Петр Алексеевич отреагировал так, как я и ожидал.