Он возразил, пожав плечами:
– В мое время уже сто лет не было войн. Мы сносили горы и осушали моря, колонизировали планеты и первые двинулись к звездам. У вас пробелы в истории, адмирал.
– Не сердитесь. Я не хотел вас задевать, Эдуард.
– Я иногда удивляюсь вам, но никогда не сержусь, Эли.
– Итак, две возможности: или сегодня ночью, или завтра утром, – сказал Осима. – У нас все готово, адмирал.
– Я бы на месте разрушителей выбрал ночь, а не утро, – заметил Петри. – Перещелкать нас во время сна этичней.
– Этичней? – спросил я, удивленный.
Он разъяснил с обычной своей флегматичной обстоятельностью:
– Судя по всему, что мы знаем о них, и по информации ваших снов, у них минус‑этика, и все, что мы считаем отвратительным, у них возведено в доблесть. Органы Охраны Зла и Насаждения Вероломства – разве вы этого не слыхали от них самих?
– Вы, кажется, думаете, что я реально присутствовал на их совещании? Даже правдивая информация может облекаться в фантастические одежды... Откровение совершалось в бреду, не забывайте этого.
Золотое небо превратилось в черное. Оранжевая укатилась за горизонт. Вокруг пленных замерцали огни сторожевых головоглазов.
Я оставил Астра на попечении Мери и прошелся по лагерю.
Люди были перемешаны с пегасами и ящерами, чтоб по сигналу сразу могли вскочить на спины крылатых и мчаться в сражение.
Осиму и Петри я застал у драконов. Они прилаживали на спины ящеров ящики, набитые какими‑то металлическими цилиндрами.
– Старинные ручные гранаты, – пояснил Осима. – Их было множество на звездолете «Менделеев», Эдуард некоторое количество их прихватил на «Возничий», а оттуда переправил на «Волопас». Основная масса гранат сдана в земные музеи, но эти послужат нам. Пользоваться ими просто, Камагин нам показывал.
Самого Камагина я застал у ангелов. Труб распаковывал ящик с гранатами. Он радостно приветствовал меня. Ангел рвался в бой.
– Лазеры ангелам раздавать не будем, – сообщил Камагин. – Эта техника им не по духу, но ручные гранаты и разрядники, по‑моему, просто созданы для ангелов, так они ловко обращаются с ними. Попади‑ка вон в то пятнышко, Труб.
Труб что‑то метнул в золотой самородок, тускло поблескивающий в свинцовой скале. Я испугался, что разразится взрыв и на шум сбегутся разрушители. Но Труб использовал кусок золота, валявшийся под ногами. Все ангелы отличаются дьявольской зоркостью, а Труб и тут превосходил собратьев: один кусок золота вонзился в другой так прочно, словно они были приварены.
Труб гордо закутался в крылья.
– Врагам придется несладко, когда мы нападем с воздуха, – объявил Камагин, сияя.
Я прошелся по сектору ангелов и ни одного не увидел спящим, все упражнялись в метании. И в отличие от обычного шума, царящего в любом сборище ангелов, на ночном учении было мертвенно тихо, только влажные удары свинца о золото и золота о свинец нарушали кажущееся спокойствие.
– Люди шьют карманчики для ангелов, – информировал меня Камагин. – Каждый на пяток гранат, а привешивать карманчики будем под крылья, там они незаметны.
Во время ночной прогулки по лагерю я набрел на Орлана.
Он шел без телохранителей, лицо его призрачно фосфоресцировало, он, видимо, как и я, обходил лагерь, но только снаружи. Я поспешно отошел, не завязывая разговора. В темноте, скудно озаренный перископами головоглазов, быстро погас светящийся силуэт.
Мери спала, обняв рукой Астра. Астр дышал, но очень слабо.
«Завтра, – говорил я себе, засыпая. – Завтра утром... Гравитация уменьшается...»
9
Утром Астр умер.
.. Гравитация уменьшается...»
9
Утром Астр умер.
Меня разбудил крик Мери. Вскочив, я выхватил из ее рук сына.
– Нет"– кричала Мери, хватаясь за голову. – Нет, нет!
Я качал Астра, звал, умолял услышать меня. Последним усилием жизни он раскрыл глаза, потом по телу его прошла судорога, и он вытянулся у меня на руках.
Он лежал, одеревенелый, холодеющий, всматривался в меня невидящими глазами, все эти дни и часы перед смертью он не открывал глаза, а сейчас, умирая, открыл их, чтоб в последний раз поглядеть на мир, – и не увидел мира...
На крик Мери сбежались люди, рядом тяжело опустился Труб. Я по‑прежнему держал Астра на руках, но глядел на Мери. Она упала, захлебываясь слезами. А я думал о том, что мне природа почему‑то отказала в этом скорбном умении – выплакать свое горе.
Мои предки горевали и утешались рыданием, ликовали и открывали душу слезами, гневались и сострадали плачем, слезы омывали их души над трупами близких, в минуты ярости, над чувствительной книгой, от трогательного слова, от страшного известия, от неожиданной радости... А мне, их потомку, этой отдушины не дано, глаза мои всегда сухи...
– Эли! Эли! – донесся до меня шепот Андре. – Эли, он умер!
По лицу Андре катились слезы.
– Он умер, Андре, – сказал я. – Он был на три года моложе твоего Олега.
– Он был на три года моложе моего Олега, – тихо повторил Андре. Он вслушивался в свои слова, будто их произносил кто‑то другой. Потом он умоляюще протянул руки. – Дай мне его, Эли.
Я передал ему Астра и опустился на колени рядом с Мери, обнял ее плечи, молча гладил ее волосы. Вокруг нас стояли друзья – безмолвные и печальные. Мери перестала плакать, вытерла лицо и поднялась.
– Что сделаем с ним? Здесь хоронить негде.
– Будем нести, – ответил я. – Будем нести до места, где можно вырыть могилу или где мы сами с тобой умрем.
Труб ударил меня крылом. Кипевшая в нем ярость вдруг вырвалась диким клекотом:
– Если вы не отомстите, люди!.. Одно, Эли, – мстить, мстить!
Я посмотрел на Астра, Андре покачивал его на руках, как живого, что‑то шептал ему, тихо плача. Я сказал:
– Еще многие из нас умрут, Труб, прежде чем люди сумеют отомстить. Когда эта возможность появится, им, я надеюсь, не захочется мести.
Я еще не видел вспыльчивого ангела в таком бешенстве. Он вздыбился надо мной, свирепо растопырил крылья.
– Ты не отец, Эли! Ты не отец своему детищу, Эли!
Мне стоило тяжкого труда сказать спокойно:
– Я уже больше не отец. Но я еще человек, Труб.
Только сейчас Ромеро и Лусин заметили, что Андре в сознании. Труб выхватил малыша из рук Андре. Лусин и Ромеро обнимали Андре, к ним присоединялись другие. Андре узнал Ромеро и Лусина сразу, а Осиму вспомнил, когда тот назвал себя.
Радость перемешалась с печалью, я видел счастливые улыбки и слезы горя, только сам не мог ни улыбаться, ни плакать.
Мне надо было подойти к Андре и поговорить с ним, от меня он от первого вправе был ждать поздравлений, но я не смог сделать над собой такого усилия и стоял в сторонке.
– Потом поговорите, – сказал Лусин, со слезами глядя на меня. – После восстания.
– Да, потом, – согласился я равнодушно. Нужно было собрать мысли, а мысли все не собирались. – Ты объясни Андре наше положение, но не пичкай сразу большим количеством новостей.
Я хотел забрать Астра, но Труб не дал. Когда Орлан подал команду к выступлению, он с Астром на скрещенных черных крыльях занял мое место впереди. Мы с Мери шли за ним, то я ее поддерживал, то она меня – дорога на этом переходе выпала трудная, мы с Мери часто спотыкались.