Он был солдатом
Вам назван я
В религии безумства
Молитесь, кровь цедя
Испейте чашу дланей
Я горечь гнева
Что кипит и жжет
Так лезвия малы
Но нет числа ударам
Я знаменит
Религией безумства
Молитесь, плоть терзая
Пусть давно я мертв
Вот гимны снов
Крошащихся во прах
Желаний вы полны
Но всё уходит в пропасть
Я утонул
В религии безумства
Молитесь, убивая
Пойте над костями
Чистейшая из книг
Открыта не бывает
Исполню все желания
В холодный, чистый день
Найденыш я
Религии безумства
Молитесь мне
Потоками проклятий
Глупец имеет веру
Плачет он во сне
Но мы идем пустыней
В пламя обвинений
Лишь тот не голоден
Кто ненависти полн.
Глава 1
Когда б не ведал ты
Что целые миры в уме сокрыты
Твоя тоска
Была бы невеликой
И мы расстались бы без лишних чувств
Бери же что дают
И отвернись, гримасу пряча
Я не заслуживаю гнева
Каким бы узким ни был пляж
На личном островке твоем
Старайся, и тогда
В глаза я посмотрю
Но стрелы не сжимай в руке
Иначе не поверю я
И самой нежной из улыбок
С тобой мы не встречались в горе
Над раной, исказившей лик земли
На тонком льду не танцевали
И бедам я сочувствую твоим
Без задней мысли
Не желая воздаянья
Так правильно, и всё
Пусть слишком многим
Отныне стали правила чужды
Иным секретам суждено остаться
Секретами, на этом я стою
Закопаны все стрелы, белый пляж
Широк на острове моем
Все личное на алтаре распято
Холодея
Не каплет кровь
Дитя желаний спит
И ум его мирами полон
И слезы розовые горячи
Я ненавижу дни, когда бываю смертен
Я весь в своих мирах
Я в них вовеки жив
И если загорается рассвет
Я возрожденным восстаю...
Котиллион вытащил кинжалы. Взор его упал на лезвия. Черненое железо, казалось, бурлит, свинцовые реки бороздок текут среди зазубрин; кончики затупились, ведь доспехи и кости часто мешали им достигать цель. Он различил отражение тошнотворно серого неба. И сказал: - Я ничего не намерен объяснять, черт дери. - Глаза его поднялись. - Понял?
Стоявший перед ним не умел выражать на лице эмоции. Обрывки гнилых сухожилий, полоски кожи на висках, скулах и челюстях не двигались. В глазах не было ничего, совсем ничего.
"Лучше", подумал Котиллион, "чем ядовитый скептицизм". Ох, как ему это надоело! - Скажи, - продолжил он, - что ты, как тебе кажется, видишь? Отчаяние? Панику? Упадок воли, неизбежный закат, некомпетентность? Ты веришь в неудачу, Ходящий-По-Краю?
Существо молчало. Затем раздался скрипучий, мертвый голос: - Ты не можешь быть таким... дерзким.
- Я спросил, веришь ли ты в неудачу. Потому что я не верю.
- Даже если вы преуспеете, Котиллион... Превзойдете все ожидания и даже желания... они будут говорить о неудаче.
Ассасин спрятал кинжалы. - Знаешь, пусть о себе позаботятся.
Голова склонилась набок, затрепетали жилы. - Дерзость?
- Компетентность, - бросил Котиллион. - Усомнись, если не боишься.
- Они вам не поверят.
- А мне плевать, Ходящий-По-Краю. Вот и всё.
Он пошел прочь и не удивился, что бессмертный страж двинулся следом. "Не в первый раз". Пыль и пепел взлетали при каждом шаге. Ветер стонал, словно его заперли в склеп.
- Почти время, Ходящий-По-Краю.
- Знаю. Тебе не выиграть.
..
Котиллион вытащил кинжалы. Взор его упал на лезвия. Черненое железо, казалось, бурлит, свинцовые реки бороздок текут среди зазубрин; кончики затупились, ведь доспехи и кости часто мешали им достигать цель. Он различил отражение тошнотворно серого неба. И сказал: - Я ничего не намерен объяснять, черт дери. - Глаза его поднялись. - Понял?
Стоявший перед ним не умел выражать на лице эмоции. Обрывки гнилых сухожилий, полоски кожи на висках, скулах и челюстях не двигались. В глазах не было ничего, совсем ничего.
"Лучше", подумал Котиллион, "чем ядовитый скептицизм". Ох, как ему это надоело! - Скажи, - продолжил он, - что ты, как тебе кажется, видишь? Отчаяние? Панику? Упадок воли, неизбежный закат, некомпетентность? Ты веришь в неудачу, Ходящий-По-Краю?
Существо молчало. Затем раздался скрипучий, мертвый голос: - Ты не можешь быть таким... дерзким.
- Я спросил, веришь ли ты в неудачу. Потому что я не верю.
- Даже если вы преуспеете, Котиллион... Превзойдете все ожидания и даже желания... они будут говорить о неудаче.
Ассасин спрятал кинжалы. - Знаешь, пусть о себе позаботятся.
Голова склонилась набок, затрепетали жилы. - Дерзость?
- Компетентность, - бросил Котиллион. - Усомнись, если не боишься.
- Они вам не поверят.
- А мне плевать, Ходящий-По-Краю. Вот и всё.
Он пошел прочь и не удивился, что бессмертный страж двинулся следом. "Не в первый раз". Пыль и пепел взлетали при каждом шаге. Ветер стонал, словно его заперли в склеп.
- Почти время, Ходящий-По-Краю.
- Знаю. Тебе не выиграть.
Котиллион помедлил, оборачиваясь. Улыбка вышла кривой. - Это ведь не значит, что я должен проиграть?
Пыль вилась по ее следу. С плеч свешивались дюжины призрачных цепей: кости, согнутые в неровные звенья, древние кости всех оттенков от белого до темно-бурого. Каждая цепь влачила останки десятков существ - изуродованные черепа с присохшими волосами, выгнутые позвоночники, лязгающие и стучащие бедра. Они тащились за ней, словно наследие тирана, оставляя перепутанные бороздки на истощенной почве. Вокруг на многие лиги простирались пустоши.
Ее шаги не замедлялись - упорные, как ползущее по небосводу солнце, беспощадные, как всеобъемлющая тьма. Она была равнодушна к самой идее иронии, к горькому привкусу обжигающих нёбо насмешек. Есть лишь необходимость, самая голодная из богинь. Она познала неволю. Воспоминания еще терзали ее, но она думала не о толстых стенах и темных могилах. Да, темнота... но было еще давление. Ужасное, невыносимое давление.
Безумие - демон, живущий в мире беспомощной нужды, мире тысячи неисполненных желаний, в мире вечной неразрешенности. Безумие, да. Она познала этого демона. Они обменивались монетами боли, и сокровищница никогда не пустела. Что ж, у нее было целое богатство.
А тьма преследует до сих пор.
Она шагает, тварь с лысой макушкой, с кожей цвета отбеленного папируса; длинные конечности движутся со зловещей грацией. Вокруг пустой ландшафт, плоский сзади и по бокам - а впереди гряда выветренных холмов, как тупые когти на горизонте.
Она принесла с собой предков, и они клацают хаотическим хором. Не осталось ни одного позади. Каждый склеп кровной линии стоит пустым, выскобленным, как те черепа, которые она вынимала из саркофагов. Молчание всегда говорит об отсутствии. Безмолвие - враг жизни, и она не признает безмолвия. Они говорят шепотком, хрипло, ее идеальные предки; они стали голосами ее личной песни, что удерживает демона в рамках. Она покончила со всеми сделками.
Давным-давно, знала она, миры - бледные острова Бездны - кишели разнообразными существами.