Виднейшие мэтры, каждую строчку которых ждали и
с жадностью прочитывали миллионы, в течение года-двух обратились, увы, к темам мелким и депрессивным! Судьба жалкого, ничего из себя не
представляющего человечка, размазни и алкоголика, угнетаемого монстром государственной власти, стала важнее, чем подвиги покорителей
планетных систем и галактик…
Он перевел дух, освежился несколькими глотками сухого хереса.
– У вас, слава богу, кажется, не так. Вы летаете, пользуетесь уважением у людей и правительств. Далеко достали, на пределе возможностей?
– Нет таких пределов. На полтораста парсек ходили. Дальше начинаются сложности, связанные с принципом неопределенности. Расхождения между
временн_ы_ми и пространственными координатами становятся чересчур неприемлемыми… Короче, средства обеспечения навигации отстают от мощности
двигателей.
– Понимаю. Как во времена Колумба. Каравелл на кругосветку уже хватало, а секстана и хронометра не придумали.
– Да, в этом роде…
Вдруг Сашке показалось, что Валентин Петрович непонятным образом нервничает. Другой бы не заметил, а ему человек столь простого
(упрощенного?) мира – как открытая книга. Вроде как Штирлицу с мушкетерами Дюма интригу затевать. С кардиналом Ришелье тоже, если с детства
про него все знаешь.
А чего бы всемогущему, экстерриториальному адмиралу нервничать? Основные вопросы обсудили, второстепенные – успеем. Какой болевой точки
невзначай коснулись?
Шульгин мельком взглянул на часы над камином. Игорю вот как раз сейчас бы и подойти.
Действительно, колыхнулись шторы, открылась дверь, вошел Ростокин, заранее сияя радостью от возможности встречи со старым старшим
товарищем. Они даже слегка приобнялись помимо крепкого рукопожатия.
Минут десять говорили в обычном стиле – «а ты, а вы, а помните, а я вот потом…» и так далее.
Шульгин, до поры не вмешиваясь, докурил удивительно медленно горевшую сигару, передвинулся на свое место у стола, произнес подходящий к
случаю тост. Выпили. Маркин веселее не стал.
Сашка легонько коснулся ногой щиколотки Игоря. Школу тот прошел подходящую и в Форте Росс, и особенно в Москве, сразу подобрался, кивнул
едва заметно, мол, сигнал принял. Шульгин потянулся мимо него к тарелке с тонко нарезанным холодным языком.
– Да подождите, я подам…
– Ну, спасибо, – а сам в это время коленом подтолкнул колено Игоря под скатертью к нижней стороне столешницы.
– Может быть, Валентин Петрович, все-таки водочки или коньяка, что мы этим вином наливаемся?
– Хотите, пейте, конечно, я по-настоящему не научился, некогда было.
– И выпью, какие наши годы? Талант все равно не пропьешь. Давай, Игорек…
Ростокин не первый уже раз поражался, как здорово у Александра Ивановича получается. С ходу умеет изобразить алкоголика любого типа.
Напивающегося долго, трудно, через фазу бессмысленных и безумных откровений впадающего в глухую отключку. Легкого, искристого, читающего
стихи и запевающего песни, готового на прекрасные безумства, как старинный гусар типа Дениса Давыдова: «Предки, помню вас и я, испивающих
ковшами и сидящих вкруг костра с красно-сизыми носами». Разбалтывающего государственные тайны и соблазняющего неприступных женщин. Тупого
хама, после второго стакана настроенного бить морды всем и каждому и получать в ответ, если сюжет требует.
Тупого
хама, после второго стакана настроенного бить морды всем и каждому и получать в ответ, если сюжет требует.
Только по-настоящему, легко и от души расслабившегося Шульгина Игорь никогда не видел. Или не сошлось ни разу, или он вообще на такое не
был способен.
Какие в здешнем космофлоте адмиралы, Сашка до сего момента представления не имел. Царских, от Канина до Колчака, знал, этих – нет. Хитро
подмигнув, выцедил сквозь зубы рюмочку светлого «Лерондей», бросил в рот спрыснутую лимонным соком королевскую креветку, откинулся на
спинку стула, блаженно улыбаясь, обрезал очередную сигару.
– Хорошо… Хорошо вы здесь, братцы, живете. Как мне надоело в грязных окопах сидеть! Сапоги насквозь, запасных портянок нет, проклятый
дождь, офицерская шинель, прошу заметить, легко впитывает в себя полтора ведра воды. Проверено. Дров тоже нет. Артиллерийский порох печку
быстро нагревает, так задохнуться можно… Самогон только жиды из Сморгони привозят, не каждый день, и дерут, ох как дерут… Снаряды, вы
говорите? По три штуки на орудие, и как с ними прикажете фронт держать?
– Что это с ним? – слегка даже испуганно спросил Маркин. Ему с такими делами сталкиваться, пожалуй, не приходилось. – Белая горячка?
– Нет, Валентин Петрович, наверное, опять с прошлым перемкнуло. Сморгонь, окопы, «жиды», три снаряда – это, кажется, Первая мировая. Сто
сорок лет назад.
А Сашка продолжал веселиться, четко отслеживая окружающую обстановку.
Плеснул себе и Ростокину того же соломенно-желтого коньяка.
– Ладно, с войной понятно. Фронт мы тогда все же удержали. Не то что в сорок первом. А вот каким образом вы с теми пришельцами разобрались?
Пятерых, кажется, в плен взяли? Это ж, если по одному и старательно допрашивать, какую уйму информации можно было получить. Вы, сейчас,
наверное, и вправду самый информированный человек на Земле и в окрестностях… Может, поделитесь?
Рубикон перейти удалось. Маркин не выдержал. Не в том дело, что человек он был неустойчивый, а в том, что Шульгин нашел к нему подход не с
той стороны, откуда у него была защита выстроена.
– Поделюсь. Только не здесь…
Терем, само собой, был давно и надежно блокирован, для того и Ростокина сюда пригласили, чтобы исключить его из роли наблюдателя или
воеводы «засадного полка». С балкона все подходы к терему просматривались и простреливались, и боевики Маркина отсиживались по соседству,
контролируя обстановку только дистанционно. Когда же Игорь пересек улицу и взошел на крыльцо, кольцо сжали до порогов и подоконников.
Адмирал решил, что для того чтобы задержать и пригласить для собеседования двух человек, шестерых опытных космодесантников будет
достаточно. Да он сам седьмой, в центре событий.
Чем там подал исполнительный сигнал адмирал, неизвестно и не важно. Голосом, жестом, нажатием тайной кнопки…
Ребята вошли – молодые, крепкие, уверенные в себе, без оружия. Зачем оно в пределах ограниченного помещения? Три шага в любую сторону – и
попадаешь в ласковые стальные объятия. Даже бить не станут. Разошлись по ключевым точкам, ко всем окнам, к ведущей на второй этаж двери,
приняли позу «вольно», сделали безразличные лица.
Судя по всему, им даже неинтересно, что это за операция.
– Игорь, – обратился Маркин к Ростокину, – твой товарищ явно не способен больше к серьезному разговору.