Обычного типа, но секретное.
– Хорошо. – Судя по ее тону, я был не слишком убедительным. – И что нужно делать, чтобы не подцепить его?
– Ну, ты уязвима, если практикуешь незащищенный секс или если тебя укусят и высосут немного крови.
– Укусят?
– Да. Типа бешенства. Оно, как известно, заставляет своего «хозяина» желать кусать других животных.
– Типа «Как мило, что придется съесть его»?
– Правильно. Каннибализм тоже симптом этого заболевания.
– Ничего себе симптом! – Она вздрогнула и отпила глоток чая. – А при чем тут крысы?
– В Министерстве здравоохранения и психической гигиены крыс называют «микробными лифтами», потому что они переносят микробы из канав туда, где живут люди, то есть наверх. Крысиный укус – вот, скорее всего, каким образом Моргана или кто‑то другой здесь были инфицированы.
Я увидел, как ее плечи снова содрогнулись под купальным халатом. Пока я звонил Мэнни и просил его запереть центр здоровья, Ласи приняла душ. Видимо, она сильно терла лицо, потому что оно заметно порозовело, а от влажных волос все еще поднимался пар. Я снова сосредоточился на своих сапогах.
Когда я упомянул о крысиных укусах, она оторвала ноги от пола и подвернула их под себя.
– Итак, секс и крысы. Есть что‑нибудь еще, о чем нужно беспокоиться?
– Ну, мы считаем, основываясь на исторических… данных, что, возможно, раньше существовал штамм, который инфицировал волков. – Я решил не упоминать о более крупных тварях, так волновавших Чипа, и, в частности, о той, которая заставила пол в подвале дрожать. – Однако, насколько нам известно, в наши дни популяция волков слишком мала, чтобы служить прибежищем для этого паразита. Значит, их можно не опасаться.
– Ну спасибо, а то я уже начала беспокоиться насчет волков. – Она повернулась ко мне. – Значит, это паразит? Типа клеща или чего‑то в этом роде?
– Да. Это не похоже на грипп или простуду. Это животное.
– Какого типа животное, черт побери?
– Типа солитера. Оно возникает как крошечная спора, но постепенно растет и захватывает власть над всем телом. Изменяет мышцы, чувства и, что важнее всего, мозг. Превращает человека в безумного убийцу, зверя.
– Ничего себе! Это по‑настоящему чудовищно и мерзко, Кэл. – Она поплотнее завернулась в халат.
«Да уж, не тебе мне об этом говорить», – подумал я, но не сказал ничего. Может, я и пообещал не лгать ей, но история моей болезни ее не касается.
– А у этого заболевания есть название? – спросила Ласи.
Я сглотнул, вспоминая различные названия, которые были в ходу на протяжении столетий: вампиризм, ликантропия, зомбификация, одержимость дьяволом. Однако ни один из этих старых терминов не сделает для Ласи легче восприятие проблемы.
– Технически паразит известен как Echinococcus cannibillus. Но, сама видишь, это слишком длинно, и мы обычно для краткости называем его паразитом, а тех, кто инфицирован, инфернами.
– Инферны. Интересно. – Она нахмурилась. – Так о ком мы говорим, что‑то я не пойму? Ты ведь на самом деле не работаешь на город, правда? Ты из национальной безопасности или чего‑то в этом роде?
– Нет, я работаю на город, как и говорил. Федеральному правительству обо всем этом не известно.
– Что? Ты хочешь сказать, что существует угроза распространения какого‑то безумного заболевания и правительство не знает об этом? Бред!
Я вздохнул; может, это была не такая уж и хорошая идея? Ласи пока не знает даже основ – все, что я сумел, это до смерти напугать ее.
Шринк прибегает к помощи внушительного отдела специалистов‑психологов, чтобы разъяснить ситуацию новоиспеченным носителям вроде меня; у них на вооружении целая библиотека заплесневелых, но впечатляющих книг и прекрасная новая лаборатория, набитая различными приборами и вызывающими дрожь образчиками. Я же всего лишь бессистемно, дилетантски отвечаю на вопросы.
Я подтянул кресло и сел прямо перед ней.
– Я не совсем правильно объяснил тебе ситуацию, Ласи. Это не острое заболевание. Оно хроническое.
– Как это понимать?
– Это заболевание очень древнее. Оно долгое время является частью человеческой биологии и культуры. В четырнадцатом столетии оно чуть не уничтожило Европу.
– Постой, ты же говорил, что это не чума.
– Это не чума, да, но бубонная чума была его побочным эффектом. В четырнадцатом веке паразит начал распространяться от человека к крысам, которые только‑только тогда перебрались из Азии. Однако на протяжении нескольких десятилетий человек не добился с ними оптимальной вирулентности, попросту убивая их. Когда крысы умирали, блохи переносили болезнь на людей‑«хозяев».
– Прости меня, но какой во всем этом смысл?
– Ох, верно! Извини, я забегаю вперед.
Я стукнул себя кулаком по голове. Для меня последние шесть месяцев превратились в один уплотненный курс паразитологии; я почти забыл, что большинство людей не проводят свои дни, размышляя о конечных «хозяевах», иммунных реакциях и оптимальной вирулентности.
Я сделал глубокий вдох.
– Ладно, давай начнем сначала. История паразита уходит в глубину веков, еще даже до появления цивилизации. История людей, на которых я работаю, Ночного Дозора, тоже уходит в глубину веков. Мы существовали уже тогда, когда Соединенных Штатов не было и в помине. Наша работа – защищать город от этого заболевания.
– Делая что? Засовывая крыс под дуршлаг? «Отпустите меня!» – провизжала ВНШ.
– Нет. Находя людей с паразитом и занимаясь их излечением. И уничтожая их «семьи». В смысле, убивая крыс – носителей заболевания.
Она покачала головой.
– Это не имеет смысла, Кэл. К чему такая таинственность? Разве вы в своем отделе здравоохранения не должны просвещать людей насчет разных заболеваний, вместо того чтобы лгать им?
Я пожевал губу.
– Делать это публично – вот что не имеет смысла, Ласи. Это заболевание очень редкое. Более‑менее серьезная вспышка возникает раз в несколько десятилетий. Люди, в общем‑то, стараются, чтобы крысы их не кусали.
– Хм‑м‑м,… Наверное. И все равно эта секретность – плохая идея, так мне кажется.
– Ну, Ночной Дозор в Бостоне как‑то предпринял попытку того, о чем ты говоришь, – программа просвещения, чтобы граждане сами отслеживали возможные симптомы. Знаешь, чем все кончилось? Бесконечными обвинениями в колдовстве, да еще горстка семнадцатилетних придурков заявила, что они имеют сношения с дьяволом, и множество ни в чем не повинных людей поджарили. Понадобилось не менее ста лет, чтобы все затихло.
Ласи вскинула брови.
– Да, мы это проходили в средней школе. Но разве все это не происходило давным‑давно? До того, как появилась наука и все такое прочее?
Я посмотрел ей в глаза.
– Для большинства людей наука – пустой звук. Они не верят в эволюцию, потому что эта мысль заставляет их чувствовать себя некомфортно. И они полагают, что СПИД – проклятие, посланное Богом. Только представь себе, как такие люди воспримут известие о паразите?
– Ну да… люди тупые. И все же никто не держит СПИД в секрете, правда?
– Да, но паразит совсем другой. Он уникальный.
– Чем?
Я помолчал.