Как мало ни разбирался Лисил в эльфийском языке, от его внимания не ускользнуло, насколько имя призрачной женщины созвучно имени, которое дали ему предки Ан'Кроан.
Тосанлеаг чуть подалась к Лисилу.
– Твое имя означает «Защитник Печали‑Слезы»… или «Спаситель»… или другое близкое по смыслу значение в людских наречиях. Не забудь об этом. Твое имя и сам ты имеете великое значение для твоих соплеменников.
Лисил отшатнулся от нее.
Эльфы не его соплеменники. Он больше не хотел этого слышать. Он хотел сейчас только одного – охранять сон своей матери.
Тосанлеаг подняла руку, и Бротан помог ей встать. Долго еще после того, как эти двое растворились в окружавшей Лисила тьме, в ушах его звучало, перекатываясь эхом, имя, которое упомянула старуха.
Лиишиарэлаохк – Защитник Печали‑Слезы… Спаситель.
Если бы только это значило что‑то еще, что‑то помимо туманной судьбы, порожденной призраками, и обыкновенной чуши.
Сейчас в тускло освещенной комнате эльфийского трактира Лисил прогнал эти мысли единственным известным ему способом. Засмотрелся на женщину, которая спала, прижавшись к его груди.
Магьер была обнажена, и ее бледная рука лежала на плече Лисила.
Лисил бережно отодвинул пряди густых черных волос, чтобы видеть ее прекрасное лицо. Магьер что‑то пробормотала, на сей раз громче, и нахмурилась в беспокойном сне. Лисилу очень хотелось дать ей выспаться, пока есть такая возможность, и все же он не мог не думать о приятных способах, которыми ее можно было бы разбудить.
Магьер вдруг резко выдохнула, и пальцы ее скрючились, впиваясь в его плечо.
– Уй‑ю‑юй… Магьер!
Прежде чем Лисил успел обхватить ее руками, она отпрянула, едва не скатившись с кровати.
– Магьер, Магьер, все хорошо! Проснись!
Магьер выгнулась, глубоко вонзая пальцы в соломенный матрас. Передернулась, выгнув спину, и ее радужки залила чернота. Увидев Лисила, она торопливо отползла подальше.
Сердце Лисила сжалось от боли.
Как же долго пришлось Магьер бороться с собой, прежде чем она признала, что ее дампирская натура Лисилу не опасна. Когда эта темная половина Магьер брала верх, Лисил был единственным, кого она узнавала, кому дозволяла быть рядом с собой. И все же где‑то в глубине души Магьер по‑прежнему страшилась причинить ему боль.
Лисил обнял ее за плечи и притянул к себе. Магьер дрожала всем телом, и кожа ее на ошупь была холодной и липкой.
– Все хорошо, – прошептал он.
– Я снова видела этот сон! – прошипела она в ответ. – Замок… лед… нам надо идти на юг…
Магьер дико огляделась, и взгляд ее остановился на прикрытом ставнями окне, которое располагалось в дальнем конце комнаты. Завернувшись в одеяло, она поднялась с кровати, и Лисил не стал ее удерживать. Магьер распахнула ставни и высунулась в окно, глядя влево.
Лисил знал, что она смотрит на стоящий у причала корабль. Магьер проделывала это по десяти раз на дню.
– Когда же мы наконец выберемся отсюда? – пробормотала она.
– Скоро, – заверил Лисил, готовый на все, лишь бы ей стало легче. – Сгэйль сказал, что надо подождать всего пару дней.
– Мне… нам надо отправляться, – прошептала она и опустила голову.
Лисил подошел к ней, встал рядом у окна, не зная, что еще сказать или сделать. Прижавшись к спине Магьер, он обвил руками ее талию, и ладони его, скользнув под одеяло, очертили плавные изгибы бедер и живота.
Магьер выпрямилась, крепко сжимая обеими руками подоконник. Затем она откинулась назад, и Лисил зарылся лицом в ее волосы. Наконец, когда Магьер повернула голову вправо, Лисил оторвался от ее волос и тогда увидел, что она неотрывно смотрит в темноту – только уже не на гавань.
Губы Магьер шевельнулись, беззвучно произнося одно‑единственное слово.
Время текло, как журчащая вода по камням. Чейн проснулся на полу возле очага в прихожей. Скоро ему предстоит подняться на второй этаж, чтобы, исполняя приказ Вельстила, сторожить обращенных. Так было каждую ночь.
Чейн еще не был готов идти наверх. Встав на четвереньки, он прислушался к голодным воплям, которые разносились по коридору второго этажа. С наступлением сумерек они всегда становились громче.
С каждым отдаленным криком в Чейне нарастало неистовое желание охотиться… а с ним нарастал и ложный голод. Он выхватил из очага ветку, на которой еще плясал язычок пламени, поднялся на ноги и прошел в мастерскую. На столе, ближайшем ко входу, под низками сушеных трав, свисавшими с потолка, стоял фонарь. Чейн зажег его, а затем потушил дымящуюся ветку.
Несколько ночей назад он заметил в дальней стене мастерской арочные проемы, но тогда у него не возникло желания пройти в них и продолжить исследование обители.
Сегодня же Чейн никак не мог собраться с духом, чтобы подняться на второй этаж, а потому направился в дальний левый угол мастерской и бесшумно шагнул в темноту арочного проема.
В глубине души ему отчаянно не хотелось идти дальше, он боялся убедиться в том, что эта обитель не просто забытый миром приют фанатичных монахов.
По обе стороны коридора тянулись двери, но, прежде чем Чейн решился приоткрыть хотя бы одну из них, в самом конце коридора, куда не доходил свет фонаря, его взгляд уловил сгусток темноты. Там оказался еще один проход, не прикрытый дверью, а за ним стояла тьма.
Когда свет фонаря пронизил эту тьму и осветил ветхий угловой столик, Чейн сбавил шаг и теперь шел все медленнее. На стеллаже, закрепленном на стене, стояли рядами склянки, сосуды, глиняные бутылочки всевозможных форм и размеров, одни запечатаны пробками, другие – латунными крышечками. На столике высилась стопка небольших, переплетенных в кожу книжек, рядом лежал свиток на истертом деревянном стержне.
Чейн замер в полушаге от входа, оцепенело глядя на это неоднозначное собрание предметов.
Сначала в запахе комнаты, таком слабом и сложном, было нелегко различить отдельные ароматы. Травы, цветочные масла, жженый воск, старая кожа, затхлая сухость бумаги и пергамента…
Чейн не хотел входить, но повернуть назад уже не мог и в конце концов вынудил себя сделать шаг в комнату.
По обе стороны от входа выстроились вдоль стен другие столики – все завалены письменными принадлежностями, металлическими сосудами, разнообразными рукописями. Внимание Чейна привлек стоявший слева в дальнем конце комнаты широкий стол, к которому было придвинуто потертое кресло с жесткой спинкой.
Это был рабочий кабинет, быть может личный кабинет того, кто возглавлял эту обитель. Чейн заметил прямо за книжным шкафом, стоящим у правой стены, дощатую, выцветшую от времени дверь. Она была приотворена, словно кто‑то, убегая в спешке, позабыл ее захлопнуть… но Чейн вернулся к импровизированной кафедре и, обойдя ее, остановился возле кресла.
По всему столу в беспорядке были разбросаны листы пергамента, ветхие связки бумаг и даже довольно древнего вида свитки. Чейн уселся в кресло и открыл небольшую рукопись, оказавшуюся прямо перед ним, – толстую тетрадь, дневник, который велся на старинном стравинском диалекте. Перелистывая страницы и читая записи, которые не имели отношения к лечебной практике, Чейн обнаружил целые главы, написанные на других языках. Подобные главы были написаны разным почерком, как будто дневник переходил от одного хозяина к другому в течение многих лет.
Заброшенный горный форт служил приютом ордена целителей. Скорее монахи, нежели жрецы, они следовали учению некоего давно позабытого святого, целителя, который скитался по этому континенту много веков назад.