При каждом залпе он вздрагивал, а при последнем так сильно сжал руки, что хрустну-ли пальцы.
Тереза удивилась. Ей казалось, что с того времени, как он приехал в эти края и объяс-нился с нею, он был совершенно спокоен.
– Боже мой, что же это такое? – воскликнула она, пристально глядя на Палмера. – Что у вас за предчувствие?
– Да, верно, – поспешно ответил Палмер, – предчувствие… Оно относится к Лоусону, моему другу детства. Не знаю, почему… Да, да, это предчувствие!
– Вы боитесь, что с ним случится несчастье в море?
– Может быть! Кто знает? В конце концов, слава богу, вам ничто не угрожает – ведь мы едем в Париж.
– «Юнион» заходит в Брест и остановится там на две недели. Мы сядем на корабль там?
– Да, да, конечно, если до тех пор не случится несчастья.
Палмер оставался печальным и озабоченным, а Тереза и не догадывалась, что в нем происходило. Да и как могла она догадаться? Лоран был на водах в Бадене. Палмер это пре-красно знал; Лоран тоже собирался жениться, он уже написал им об этом.
Они уехали на следующий день в почтовой карете и, нигде не останавливаясь, верну-лись во Францию через Турин и гору Сени.
Это путешествие было необыкновенно печальным. Палмер всюду видел дурные пред-знаменования; он признавался в суеверии и малодушии, совсем не свойственных его харак-теру. Он, всегда такой спокойный, такой нетребовательный, не сдерживаясь, впадал в не-обузданный гнев на кучеров почтовой кареты, на дороги, на таможенных чиновников, на проезжающих. Тереза никогда не видела его таким. Она не могла удержаться и выразила ему свое удивление. Он ответил ей какими-то незначительными словами, но с таким мрач-ным лицом и с такой заметной досадой в голосе, что она испугалась его, а значит, и своего будущего.
Есть люди, к которым судьба неумолима. В то время как Тереза и Палмер возвраща-лись во Францию через гору Сени, Лоран возвращался туда через Женеву. Он приехал в Па-риж за несколько часов до них, терзаемый мучительной заботой. Он наконец уяснил себе, что для того, чтобы обеспечить ему возможность путешествовать в течение нескольких ме-сяцев, Тереза отдала в Италии все, что у нее тогда было; он узнал (потому что рано или поздно все узнается) от одного человека, проезжавшего в то время через Специю, что маде-муазель Жак жила в Порто-Венере в крайне стесненном положении и плела кружево, чтобы платить за комнату шесть ливров в месяц.
Униженный и терзаемый угрызениями совести, рассерженный и печальный, он хотел выяснить, каково теперь положение Терезы. Он знал, что она слишком горда, чтобы принять деньги от Палмера, и не без оснований предполагал, что, если ей еще не заплатили за ее работу в Генуе, ей пришлось продать свое имущество в Париже.
Он помчался на Елисейские поля, содрогаясь при мысли, что незнакомые люди посе-лились в этом дорогом ему домике, к которому он всегда приближался с сильно бьющимся сердцем. Так как швейцара не было, ему пришлось позвонить у калитки садика, не зная, кто откликнется на звонок. Он был далек от мысли, что Тереза выходит замуж, не подозревал даже, что она теперь свободна и может располагать собой. Последнее письмо, в котором она писала ему об этом, пришло в Баден на другой день после его отъезда.
Лоран страшно обрадовался, когда калитку ему открыла старушка Катрин. Он бросил-ся ей на шею, но тут же опешил, увидя недовольное лицо этой доброй женщины.
– А зачем вы пришли сюда? – сердито сказала она ему. – Значит, вы знаете, что маде-муазель приезжает сегодня? Разве вы не можете оставить ее в покое? Вы опять задумали что-то дурное? Мне говорили, что вы расстались, и я обрадовалась, потому что раньше я любила вас, а теперь терпеть не могу. Вы думаете, я не знала, что это вы виновник ее неприятностей и огорчений? Ну, идите, идите. Нечего вам ждать ее здесь! Вы что, хотите совсем ее погубить?
– Вы говорите, она сегодня приезжает? – повторял Лоран.
Вы думаете, я не знала, что это вы виновник ее неприятностей и огорчений? Ну, идите, идите. Нечего вам ждать ее здесь! Вы что, хотите совсем ее погубить?
– Вы говорите, она сегодня приезжает? – повторял Лоран.
Это все, что дошло до него из отповеди старой служанки. Он вошел в мастерскую Те-резы, в маленькую сиреневую гостиную, заглянул и в спальню, приподнимал небеленое по-лотно, которое Катрин расстелила всюду, чтобы не выгорала мебель, по очереди разгляды-вая все эти прелестные вещицы, изысканные произведения искусства, за которые Тереза заплатила своим трудом; все было на месте. Казалось, положение, которое она создала себе в Париже, совсем не изменилось, и Лоран растерянно повторял, глядя на Катрин, которая ходила за ним по пятам, не сводя с него подозрительных глаз:
– Она приезжает сегодня!
Когда он писал, что любит какое-то прелестное дитя любовью такою же чистой и свет-лой, как сама эта девушка, Лоран только хвастался. Ему казалось, что он не лжет, рассказы-вая об этом Терезе с воодушевлением, всегда охватывавшим его, когда он говорил ей о себе, и составлявшим такой контраст с холодным и насмешливым тоном, который он считал нужным принимать в свете. Он так и не признался в любви этой девушке – предмету его грез. Достаточно было пролететь какой-нибудь птичке или облаку набежать на вечернее небо, чтобы разрушить хрупкое здание счастья и освобождения, возникшее утром в воображении поэта, наивного, как ребенок. Ему помешала боязнь показаться смешным или же страх излечиться от своей непобедимой и роковой страсти к Терезе.
Он не уходил и ничего не отвечал Катрин, которая, торопясь приготовить все к приез-ду своей дорогой хозяйки, решилась наконец оставить его одного. Лоран был во власти му-чительной тревоги. Он терялся в догадках, почему Тереза возвращалась в Париж, не сооб-щив ему об этом. Приезжает ли она тайно с Палмером, или, быть может, она поступила так же, как он, Лоран? Быть может, она сообщила ему о счастье, которое еще не осуществилось и самая мысль о котором теперь уже исчезла? Не скрывался ли за этим неожиданным и та-инственным возвращением ее разрыв с Диком?
Лорана это радовало и в то же время пугало. В его мозгу и нервах сталкивались тысячи мыслей, тысячи причин для волнения. Был момент, когда он незаметно для себя забыл о действительности и ему показалось, что все эти предметы, покрытые серым полотном, были могилами на кладбище. Он всегда испытывал ужас перед смертью и невольно, но беспрестанно думал о ней. Он видел ее вокруг себя во всех обличьях. Ему почудилось, что вокруг него колеблются саваны, и, в страхе вскочив, он закричал:
– Кто же это умер? Тереза? Палмер? Я вижу, я чувствую, кто-то здесь умер!.. Нет, это ты, – продолжал он, говоря с самим собой, – это ты, проживший здесь, в ее доме, единствен-ные счастливые дни в твоей жизни, теперь возвращаешься сюда безвольный, покинутый, забытый, как мертвец!
В комнату вошла Катрин – он не заметил этого, – она сняла чехлы, вытерла пыль с ме-бели, распахнула окна, подняла жалюзи, поставила цветы в большие китайские вазы на зо-лоченых столиках. Потом она подошла к нему и сказала:
– Послушайте, что вы тут делаете?
Лоран очнулся от забытья и, растерянно оглядевшись вокруг, увидел цветы, отражен-ные в зеркалах, мебель работы Буля,сияющую на солнце, и весь этот праздничный облик комнаты, как по волшебству сменивший тот мрак, который бывает в доме, когда его поки-нули хозяева и когда кажется, что дом этот посетила смерть.
У него возникли другие галлюцинации.
– Что я здесь делаю? – повторил он, мрачно улыбаясь. – Да, что я здесь делаю? Сегодня у Терезы праздник, это день опьяняющей радости и забвения. Хозяйка этого дома назначила здесь любовное свидание, и, конечно, она ждет не меня – ведь я мертв! Что делать мертвецу в этой комнате, где будут праздновать свадьбу? И что она скажет, когда увидит меня здесь? Она скажет то же, что и ты, бедная старушка, она мне скажет: «Уходи отсюда! Твое место в гробу!»
Лоран говорил как в бреду.