Почему же их деяния никто не считал безумством? Их не показывали психиатрам, как меня, не сажали в тюрьму и уж тем более не судили. Война – не что иное, как убийство. Приговор, который мне вынесут, господа, падет и на головы этих политиков. Мои действия ничем не отличаются от их, и коль скоро меня считают преступником, то и они – убийцы.
Профессор замолчал. Во всяком случае, стенография заседания, недавно обнаруженная в моравском, на этих словах прерывается. Журналисты, бывшие в зале суда, не написали ни строчки. Об этом процессе никто не узнал. Да и много воды утекло с тех пор. Столько произошло событий: две мировые войны…
[4]
Все мы, конечно, и виду не подавали, что нас это несколько шокирует, но… в общем в кулуарах пошли всякие разговоры. Мне они, впрочем, были неинтересны: к чему все эти всплески, если ты и так уже прекрасно изучил такой объект, как Альфонсо! Да, за многие годы нашей работы я научился безошибочно определять природу любой его реакции на происходящее, я отчетливо распознаю в нем даже те импульсы, что кроются не в поверхностном эмоциональном слое, а несколько глубже.
Мне они, впрочем, были неинтересны: к чему все эти всплески, если ты и так уже прекрасно изучил такой объект, как Альфонсо! Да, за многие годы нашей работы я научился безошибочно определять природу любой его реакции на происходящее, я отчетливо распознаю в нем даже те импульсы, что кроются не в поверхностном эмоциональном слое, а несколько глубже. Сколько раз мне приходилось убеждаться в своей правоте!
К примеру, вчерашний его поступок можно объяснить, пожалуй, такими ненаучными терминами, как гнев юш даже отчаяние: вообрази, когда ему задали несколько вопросов по теме, он вдруг решительно отказался отвечать! При этом вид у него был такой, будто его вот-вот стошнит. Более того, он позволил себе дерзость повысить голос. В частности, кричал, что мы выхолостили суть самой проблемы и работаем в полной и добровольной изоляции от того, что происходит в мире. Когда же настало время потребовать у него проект предварительных заключений и наброски новых, перспективных исследований, Альфонсо прямо задохнулся – его словно удар хватил. Я почти уверен, что эта так называемая проблема войны или мира озаботила его настолько, что в итоге он сделался просто невыносим. Пришлось его изолировать.
Альфонсо подвергли тщательному тестированию, исследовали вдоль и поперек. И, знаешь, светила науки уверяют, будто он совершенно здоров, хоть сейчас выписывай, но…
Альфонсо непрерывно истекает кахой-то жидкостью, и нянечкам приходится то и дело вытирать пол у его кровати. Просто загадка какая-то для всех наших специалистов. Совершенно не изученное еще явление. Пришли лишь к одному выводу: его ни в коем случае нельзя относить к воздействию внешних факторов, какие-то неполадки происходят в самом организме.
Я лично исследовал результаты анализов.
Это слезы, мама. Альфонсо плачет.
[5]
[6]
прошипел свой приказ как змея, изготовившаяся к броску. Оба солдата вздрогнули. "Боже правый, – подумалось Эмилю, – не дай этому дьяволу выйти из себя, не то он замучает нас до смерти".
Все остальные – а осталось их в роте всего традцать один человек – шли молча. Но Эмиль все-таки улавливал, как кто-то постанывает. Кайтель и Уорнер ранены. Сколько они смогут еще продержаться?
– Кто боится трудностей, пусть подыхает! Право на жизнь имеет только тот, кто сильнее смерти!
Эмиль крепче сжал свой лазер. "Придет день, когда подохнешь и ты, Ярдок. Может, даже завтра, в первом же сражении кто-нибудь из нас прожжет лучом твою спину".