Однако! С охраной катается парень! Нечего сказать – предусмотрительный товарищ!
Из кабины грузовика я вижу дорогу впервые. И это – совсем другое зрелище!
Блокпост наш остался далеко, госпиталь располагался между ним и целью нашей поездки. Так что посмотреть на него у меня не вышло.
Ехали долго. Два раза останавливались и водители доливали воду в радиаторы. Воспользовавшись одной из таких остановок, мы устроили перекус. Ребята Мардонаева выложили на расстеленную плащ-палатку сыр, лепешки и бурдючок с кислым молочным напитком. Добавили пучки какой-то зелени и, специально для меня, поставили открытую банку тушенки. Всего их было около десятка. Неплохо вооружённых, кстати говоря! У них было два ПК, автоматы и даже СВД. Да и в кузовах, наверняка, что-то ещё лежало.
После перекуса мы снова закружили по серпантину.
Дед Рахмон, даже на первый взгляд, выглядел не просто дедом – а патриархом! Весь белый, в смысле – седой. Он неподвижно сидел внутри дома, куда Пайшанбе меня привёл. Света здесь мало, только на приступке стоит керосиновая лампа.
– Здравствуйте! – вежливо наклоняю я голову. Черт его знает, как тут с такими дедами здороваться надо? Руку протягивать? А вдруг – это по местным обычаям не положено?
Он медленно приоткрывает глаза, и в неярком свете лампы заметно, что они смотрят совсем не по-стариковски.
– Здравствуй, шурави! – говорит он. – Садись!
И сухая старческая рука указывает мне на место, куда я должен сесть.
– Дедушка не очень хорошо говорит по-русски, – шепчет мне на ухо Пайшанбе. – Поэтому, я буду ему помогать.
Рахмон некоторое время молчит.
– Ты храбро сражался, воин. Сколько вас было на посту?
– Двадцать человек. Но бой приняли только четверо, причем один из них был ранен. Остальных убили сразу.
Мардонаев наклоняется к уху деда и что-то ему тихо говорит. Переводит?
– Душманы хотели взорвать дорогу, – спрашивает у меня Пайшанбе. – Кто им помешал?
– Мы. С Ваней вместе.
После перевода дед отрицательно качает головой.
– А точнее? – спрашивает Мардонаев.
– Ну… я бросился на них. Двоих уложил прикладом, третьего сбил с ног. Его потом Ванька добил. Четвертому врезал и стал с пятым драться. Тут и товарищ мой подоспел, помог.
– Ты не стрелял?
– Нет, мог по своему товарищу попасть.
– Почему ты не взорвал дорогу? Ведь тогда никто бы не сумел подойти к вам, и вы бы спокойно дождались своих.
– Так по неё же машины ездят!
– Ну да. Ваша колонна ходит каждый день.
– Наша колонна и в обход пойти может. Для бешеной собаки полста верст – не крюк! А вот как твои люди на базар поедут… интересно было бы знать?
Дед снова молчит. Повернувшись к Пайшанбе, что-то тихо ему говорит. Тот утвердительно кивает головой.
– Над вашим блокпостом есть развалины крепости. Ты там был?
– Заходил. Интересно же!
– Это старая крепость Александра Македонского. Знал про это?
– Откуда?
– Этой дороге очень много лет. По ней ходили разные люди. Торговцы и воины, разбойники и беглецы. Но никто из них не пытался её разрушить. И вредить живущим рядом с нею людям. Знаешь, почему?
– Нет.
– Когда строили крепость, правитель вспомнил про старый обычай. И в стене замуровали заживо самого сильного воина.
– Ни фига себе! За что ж его так?!
– Ты не понял. Это очень большая честь! Охранять мир и после своей смерти! Только немногие могут быть удостоены подобной чести! И это должен быть самый сильный воин!
– А как это узнать? Да и захочет ли он?
– Не захочет – значит, чувствует себя недостойным. Будут искать другого.
Будут искать другого.
– А этому что будет?
– Ничего. Он поступил правильно, признал, что не достоин подобной чести.
– И как же будут искать?
– Воин должен в рукопашной схватке победить нескольких вооруженных противников.
– Убить?
– Победить. Для этого не обязательно убивать.
– Круто! Это надо, действительно, быть мощным мужиком! Так этот воин и сейчас там?
– Нет. Когда сюда приходили инглизы, они взорвали стену – искали сокровища. Ничего не нашли, только старые кости и поржавевший меч. С той поры и не стало покоя в этих местах…
Так… если до моей башки что-то доходит, то доходит быстро! Дед, что, решил меня вместо того бедолаги приспособить? И ведь не убегу, тут в кишлаке с полсотни бойцов, да во дворе десяток! А мой автомат у дверей остался.
– Ты всегда был воином?
– Нет. Я вообще-то в фотоателье работал…
Пайшанбе что-то долго переводит Рахмону. Тот удивленно поднимает брови.
– Художником?
– Ну… не совсем. Ты же видел фотографии, небось, и сам снимался не раз? Вот и я так. С фотоаппаратом.
Дед опять молчит какое-то время, размышляет.
– Ты подумал о других. Тех, кого никогда не видел и ничего о них не знал. Это – достойный поступок. Так поступают смелые и сильные воины.
Согласно киваю. А какого ещё ответа он от меня ждёт?
– Будь нашим гостем сегодня. Ничего не опасайся и не хватайся за свое оружие. Тебе здесь ничего не грозит. Каждый мужчина нашего рода отдаст свою жизнь за то, чтобы с тобою ничего не случилось.
Войдя в дом, который мне отвели на ночлег, присаживаюсь возле очага. Дома здесь устроены интересно. Глинобитные, с вкраплениями валунов и сучьев, стены. Толстые, иногда почти по метру. Вход в дом, как правило, один. В большой центральной комнате расположен очаг и стоит тандыр – печка, в которой пекут лепешки. Пара таких лепешек и шир-чай – вот и весь рацион на день. И только вечером тут готовят что-то более основательное.
Так вышло и на этот раз.
Стоило нам с Пайшанбе войти, как симпатичная молодая девчушка положила на расстеленную скатерть несколько лепешек и поставила две пиалы. Отдельно, на обыкновенной фаянсовой тарелке, лежали несколько картофелин и приличный шматок мяса.
Однако!
Мясо тут едят… нечасто, в общем. Не по праздникам, но уж точно – не каждый день. А уж картошка… одним словом – деликатес.
Мардонаев берет чайник и плескает мне на дно пиалы немного шир-чая.
Вам такую штуку пробовать не приходилось? Много потеряли…
Делают его так: варят в чайнике заварку. Именно что – варят. Пока все не отдаст. Второй раз её уже не заварить. Потом в этот, с позволения сказать, чай, кидают зелень – всё, что во дворе растет. Добавляют кусочки сала, корешки какие-то. Солят и кладут сахар. Всё – можно пить. Если сможете, конечно.
А что мало наливают – так это обычай такой. Налили много – пей и проваливай! А уважаемому человеку плеснут совсем чуток – некуда спешить дорогой, сиди и наслаждайся. Если таким напитком можно насладиться… В первый раз я чуть не проблевался с непривычки. Чифир с солью и жиром… это, знаете ли…тот ещё букет ароматов. Но ничего, выдержал. Потом уже так не колбасило. Хотя, откровенно говоря, такмало никому из нас ещё никогда и нигде не наливали…
– Слушай, Пайшанбе, а что твой дед хотел узнать? – спрашиваю я у Мардонаева.
– Он не мой дед. Он оченьстарый. Даже не прадед!
Ну, да, тут народ долго не живёт. Вот эта милая девчушка – будет такой лет до двадцати. В двадцать пять у неё уже трое-четверо детей, в тридцать – уже пожилая женщина. В сорок – почти старуха.