— Бах-бах, — приговаривает Ашшаби, перекидывая дубину из руки в руку. — Хрусь-хрусь…
…чужие кости хрустят.
И люди незнакомы.
Впрочем, люди ли? Их глаза пусты, в них та же, тронутая безумием пропасть, что прячется под веками Пиркко.
И она, забравшись на ограду, облизывается.
— Не останавливайся, — доносится до Янгара шепот. — Бей, бей, убивай…
…и каждая смерть кормит ее. Он сам, потерявшийся в ярости, не способный остановить себя, дарит ей силы.
— Остановись, — перед Янгаром встает женщина с короткими белыми волосами. Они слиплись от грязи и крови. Губы разбиты. И лицо опухает. — Или ты снова ударишь меня?
Она наступает на Янгара, повинуясь сумеречной своей хозяйке.
— За что ты убил меня?
Он не помнит.
Встречал ли? Наверное. Пиркко вытянула из памяти этого призрака, и теперь его руками пыталась дотянуться до Янгара.
— За что? — беловолосая незнакомка придерживала рукой рваное платье. — Разве я заслужила смерть? Подумай, Янгар…
…Элоис.
Ее звали Элоис, если это имя было настоящим. Она любила ложь и яркие наряды. И притворялась принцессой, которую в детстве украли черные птицы, унесли за семь морей от родительского дома. Она придумывала сказку для тех, кто приходил взглянуть, как ловко управляется Элоис с лошадью и тройкой ножей. И белая кобылица взбивала пыль по кругу, а Элоис, стоя на спине ее — без седла, всегда без седла — подбрасывала кинжалы.
Или горящие факелы.
А после, когда выступление заканчивалось и Груви, ее бессменный любовник, подсчитав прибыль, напивался, Элоис выходила на охоту. Она искала богатых мужчин.
Возвращалась она засветло, но Груви уже ждал.
Следовала ссора.
И драка.
Синяки уродовали лицо Элоис, и труппа, к которой прибился Янгар, уходила из города…
— Однажды мне все это надоест, — призналась она как-то, — и я останусь в содержанках…
Она продавала себя, но не брезговала и воровством.
Вот только зря она попыталась обокрасть Янгара.
— Что было в твоем кошельке? Десяток медяков? Из-за них ты убил меня?
Элоис почти дотянулась до Янгара, и он откуда-то знал, что ее прикосновение смертельно.
— Как ты думаешь, — она остановилась в шаге и, запрокинув голову, провела пятерней по светлым волосам. Элоис еще считала себя красивой. — Что скажет твоя жена, когда узнает, кем ты был на самом деле?
— Она знает.
— Неужели? Ты рассказал ей?
Не все.
И Элоис скалится. Зубы у нее мелкие острые и желтые — она любила жевать табак.
— Не все, верно? Она считает тебя героем, а ты… ты беглый раб… и разбойник, который убивал лишь потому, что мог убить. Вор. Кто еще, Янгар?
Ее лицо оказывается рядом, и холодные губы касаются губ.
— Что скажет она, узнав, как ты веселился?
Клинок вошел точно меж ключиц. Мягко, словно и не в человеческое тело, но в восковую куклу. И Элоис, притворно взвизгнув, растаяла.
…не она — другие. Много других.
— Я же не виновата, — говорит та, которая звалась Пиркко, — что у тебя столько призраков. Посмотрим, насколько тебя еще хватит.
Взмах руки, и полотно сумрака расступается, выпуская людей.
— Когда-то ты их убил, Янгхаар Каапо… — голос кейне доносится издалека. — А теперь они желают убить тебя. Разве это не справедливо?
Он не знает.
И знать не желает. Есть клочок земли и клинок в руке. Есть еще силы, пусть бы и крохи остались. Есть женщина, которая не должна умереть. И другая, что играет с Янгаром.
Если бы только с ним, он бы позволил.
— Стой.
Кейсо изменился.
Он вновь был молод, высок и широкоплеч. Исчезла тучность и шелковые халаты. Сыну князя и наследнику иное подобает. Сияет на сумеречном солнце чешуя брони. Лежат на плечах светлые косы, синими лентами перевитые.
Кто вышивал их для Кейсо?
На поясе его меч висит. И тул полон стрел. А в руке Кейсуаненн, старший сын князя, держит четырехлистный клевер, знак перекрещенных дорог.
— Так вот… получилось, малыш, — он пожимает плечами, словно извиняясь за то, что не дождался сам и не сберег Аану. — Иди.
— Куда?
Сумеречные псы рычат, скалятся, но не смеют приблизится к кааму. Он же отгоняет их взмахом руки.
— Тебе пора возвращаться.
Янгар вновь не понимает его.
— Ты забыл, малыш, сколько сил отнимает амок.
И, усмехнувшись, Кейсо бросает клевер под ноги Янгару. Сам же поворачивается к призракам, но не берет в руки меч, лишь сами руки раскрывает, будто желая обнять всех, кто пришел за Янгаром.
— Иди, малыш. Тебя ждут…
С ладоней Кейсо льется вода.
Он принес ее из озера слез, которое находится в храме, куда ведут семь тысяч ступеней. И на каждой осталась частица души.
— В мести смысла нет, — голос Кейсо доносится издалека. И Янгара тянет обернуться, он знает, что увидит: те самые горы, и ступени, вырезанные на теле скалы. Далекие вершины мозаикой из драгоценного камня, и храм, где каждый, кем бы ни был, отыщет покой…
…и самому бы обернуться. Ступить на призрачную дорогу.
…ведь покой — это то, что нужно Янгару.
— Тебя ждут, — повторяет Кейсо.
И Янгар заставляет себя выбраться…
…арена. Песок. Ограда.
Чужак. Меч. Маленькая медведица, которая встает на задние лапы, пытаясь стать выше. Напугать. Но те, кто подчинился чужой воле, не знают страха. И она, растерявшись, все же наносит удар.
Слишком сильный.
Человек катится, чтобы замереть в шаге от Янгара. Он уже мертв, хотя и пытается встать, исполнить приказ. Кровь льется из глотки, а руки разъезжаются на песке.
— Аану, что ты…
Клинок обрывает истончившуюся нить жизни.
И та, что некогда стояла за плечом Янгара, злится.
— Хватит, — ее голос останавливает бойню. А сама она слетает на песок.
Идет.
Медленно.
Зная, что не получится сбежать. Да и… сил нет.
Янгар вдруг понял, что еще немного, и он просто-напросто упадет. Ей этого хочется, она остановилась бы и, присев рядом, надолго залюбовалась бы своим отражением в глазах Янгара. А потом, положив когтистую руку на грудь, выпила бы остаток сил.
— Так все и будет, — сказала она. — Скоро. Разве не говорила я, что сегодня особенный день?
Она отбросила копну спутанных волос за спину и провела ладонями по бокам, по бедрам, оставляя на коже бурые разводы.
— Уходи, — Янгар знал, что не сумеет победить ее, но страха не испытывал, скорее уж сожаление: надо было раньше свернуть ей шею.
— Снова гонишь… какой же ты упрямый…
Черный язык скользнул по губам. И когда Янгар отшатнулся — ее дыхание было смрадным, гнилым — засмеялась.
— Я ведь могу заставить.
— Нет, — Аану сбросила медвежье обличье, и рыжая шкура лежала на плечах диковинным плащом. — Ты ведь пробовала уже.
— Уйди, — Янгар попытался схватить ее за руку, но Аану не позволила прикоснуться к себе, лишь головой покачала:
— Прости. Но так надо…
Медвежья шкура прорастала в нее, меняя. И лишь глаза остались прежними, человеческими, зелеными, как листвяник.
Медвежий рык нарушил тишину арены.
— Какая ты забавная, сестричка, — сказала Пиркко, на мгновенье возвращая человеческий облик. — Забавная и глупая…
Сумеречные крылья опали.
Они были тяжелы… невыносимо тяжелы… словно сама небесная твердь опустилась на грудь. И Янгар вдруг понял, что стоит на коленях, изо всех сил пытаясь не упасть на четвереньки. Рядом хрипит, захлебываясь слюной, Олли, выгибается в тщетной попытке удержать вес неба.
Еще мгновенье.
Или два…
…чтобы маленькая медведица сумела дотянуться до той, которая больше не была человеком.
Янгар стиснул зубы и, вогнав палаш в песок, уперся в рукоять.
Встал на одно колено.
И поднялся.
Кажется, кровь хлынула из носа… и в ушах зазвенело… ничего, ей уже немного осталось, его маленькой Аану.
Несколько шагов. И одна битва.
Если получится победить, то маленькая медведица выживет. А остальное…
…переглянувшись с Олли, Янгар выпрямился. Сумеречное небо лежало на его плечах. И видят боги, он выдержит.
— Конечно, — раздался голос-шелест. — Я позволю… это игра…
Крылья приподнимаются.
И сумрак, сгустившись, опутывает медведицу.
— Аану!
Рвется голос, трещат мышцы. Небо давит на плечи, хребет ломая. И все-таки падает Олли, заходясь кровавым кашлем. Еще немного и раздавит его. И Янгара тоже.
Стоять.
Не слушать сумрак.
Выгадывать мгновенья для той, что рвет его.
Молиться богам… не о помощи просить, но чтобы жива осталась, маленькая его медведица. Пепел крыльев разъедает кожу, ядом наполняя кровь. Много его… но есть еще мгновенье или два… или три… надо просто стоять.
Держать на плечах пыльное серое небо.
— Аану… — голоса больше нет. Но он продолжает звать.
Вот только смех сумеречницы ответом. Он рядом. Близко. Кружит, но не подходит. Дразнит.
Когда тяжесть неба становится невыносимой, а яда в крови — слишком много, кожа Янгара рвется. Он слышит влажный ее треск, и чувствует кровь, что льется по рукам. Клинок прогибается и тонет в потоках. А кожа сползает пластами, но с нею — удивительное дело, уходит боль.