Торби не был трусом; просто он знал, что лезть на рожон бессмысленно. Все, что он может сделать для папы, надо делать не напрямую. Он не мог «качать права», так как не имел никаких прав, и это даже не приходило ему в голову. Для человека, имеющего полный карман стелларов, возможно было попробовать дать взятку. У Торби же было меньше двух минимов. Оставалось только воровство а для этого он нуждался в информации.
Он пришел к этому решению, как только понял, что полиция вряд ли выпустит Бэзлима. Но на тот невероятный случай, если Бэзлим выйдет на свободу, Торби написал ему записку, что вернется завтра, и оставил ее на полке, где они всегда оставляли почту друг для друга. И ушел.
Когда он высунул голову на поверхность, стояла ночь. Он не знал, день или два он провел внизу. Это заставило его изменить планы: раньше он думал пойти к Инге, бакалейщице, и выведать, что ей известно.
По крайней мере, теперь вокруг не было полиции и он мог свободно передвигаться, только бы не наткнуться на ночной патруль. Но куда идти? Кто сможет и захочет дать ему информацию?
У Торби были десятки друзей, сотни людей он знал в лицо. Но все, кого он знал, подчинялись комендантскому часу, он видел их только днем, и в большинстве случаев понятия не имел, где они живут. Был, правда, один квартал, где комендантский час не действовал. Веселая улица и несколько прилегающих переулков никогда не засыпали. Ради барыша и для удобства прилетающих космонавтов даже ночью не запирались двери пивных, игорных домов и других развлекательных заведений около космопорта. Простолюдин, даже освобожденный раб, мог гулять там хоть до утра, но покинуть квартал между комендантским часом и рассветом он не мог, так как рисковал наткнуться на патруль.
Этот риск не беспокоил Торби; он не собирался никому попадаться на глаза, и, хотя патрулей на улицах хватало, он хорошо знал их привычки. Они ходили по двое и держались на освещенных улицах, отвлекаясь от своего маршрута только на слишком шумные происшествия. К тому же в Веселом квартале сплетни опережали события, включая и такие известии, которые официальные источники информации игнорировали или скрывали. На Веселой улице кто-нибудь наверняка знает, что случилось с папой.
До Веселого квартала Торби добрался по крышам. Он спустился по водосточной трубе в грязный двор, пошел по Веселой улице, остановился недалеко от уличного фонаря, поглядывая по сторонам, чтобы не попасться на глаза полицейским, и попытался найти кого-нибудь из знакомых. Народу тут шлялось множество, но почти все они были приезжими. Торби знал владельцев всех заведений, но ему не хотелось входить ни в одно из них: он боялся наткнуться на полицию. Он хотел найти знакомого, которому мог бы довериться, и поговорить с ним в безопасном месте. Но не видел ни врагов, ни дружеских лиц, хотя минуточку, вон тетушка Сингхэм.
Из множеста гадалок, промышлявших на Веселой улице, тетушка Сингхэм была лучшей, она всегда предсказывала только хорошее. Если гадание не сбывалось, клиент никогда не жаловался; теплый голос тетушки звучал убедительно. Поговаривали, что она увеличила свое состояние тем, что сообщала кое-какие сведения полиции, но Торби этому не верил, потому что папа это отрицал. Она считалась хорошим источником новостей, и Торби решил это проверить, в крайнем случае она донесет полицейским, что он жив и на свободе, а это они и так знают.
За углом справа от Торби находился портик «Небесного Кабаре», перед ним на мостовой расстелила свой коврик тетушка, ожидая, что клиенты повалят к ней после окончания представления. Торби хорошенько огляделся и подошел почти к самому кабаре, держась в тени стены;
– Тс-с-с, тетушка!
Она оглянулась, вздрогнула, но лицо ее оставалось безразличным. Едва шевеля губами, она произнесла достаточно громко, чтобы он услышал:
– Да ты что, сынок! Спрячься! Ты рехнулся?
– Тетушка… куда они его девали?
– Залезь в нору и дверь за собой закрой! Награда объявлена.
– За меня? Глупости, тетя, никто за меня награду не даст. Скажите, где они его держат? Вы не знаете?
– Нигде не держат.
– Как нигде?
– Ты что, не знаешь? Бедняга! Они же ему голову отрубили!
Торби был так поражен, что потерял дар речи. Хотя Бэзлим не раз говорил о том времени, когда его не станет, Торби никогда в это по-настоящему не верил, он не мог представить папу мертвым.
Он не расслышал, что она сказала еще, и ей пришлось повторить:
– Шпики! Исчезни!
Торби оглянулся через плечо. Двое патрульных шли прямо на него надо бежать! Но он был зажат между улицей и глухой стеной: ни одной щелки, кроме входа в кабаре… Если он там появится в своих лохмотьях, они просто вызовут патруль. Но больше деваться было некуда. Торби повернулся к полисменам спиной и вошел в тесное фойе. Там никого не оказалось: последний акт был в самом разгаре, отсутствовали даже буфетчики. Зато там стояла стремянка, и на ней лежали прозрачные буквы, которые используются для светящейся рекламы. Торби увидел их, и его осенила блестящая идея, которая заставила бы Бэзлима гордиться своим учеником: он схватил буквы и стремянку и опять вышел на улицу.
Не обращая внимания на приближающихся полисменов, он установил стремянку перед светящейся рекламой над входом и влез на нее, держась к патрульным спиной. Большая часть его туловища попала таким образом на яркий свет, а голова и плечи оказались в тени над рядом огней. Он начал не торопясь менять буквы, обозначая имя звезды представления.
Два полисмена остановились как раз под ним. Стараясь не дрожать, Торби работал с безразличием наемного рабочего, выполняющего нудное задание. Он услышал голос тетушки Сингхэм:
– Добрый вечер, сержант!
– Добрый номер, тетушка. Что за вранье вы сегодня сочинили?
– Вранье! Я вижу вашем будущем хорошенькую девушку, а уж ручки у нее изящные, что твои птички. Покажите мне вашу ладонь, и я, может быть, прочту ее имя.
– А что моя жена скажет? Сегодня болтать некогда, тетушка. Сержант глянул на рабочего, меняющего буквы, почесал подбородок и сказал: Выслеживаем пащенка старого Бэзлима. Вы его не видели? Он снова посмотрел, что за работа идет у него над головой, пренебрежительно сощурил глаза.
– А и видела бы что мне тут, сплетни разводить?
– Гм-м-м… Он повернулся к напарнику: Рой, пройди-ка, проверь Эйс-Плейс, да туалет не забудь. Я послежу за улицей.
– О'кей, сержант.
Как только его напарник отошел, старший патрульный повернулся к гадалке:
– Невеселые дела, тетушка. Кто бы мог подумать, что старый Бэзлим шпионит против Саргона, а еще калека!
– Что-что? она наклонилась вперед. Это правда, что он помер со страху еще до того, как его на голову укоротили?
– У него яд был наготове, он же знал, что его ждет. Он был мертв до того, как его вытащили из норы. Капитан в ярости.
– Если он был уже мертвый, для чего же укорачивать?
– Что ты, тетушка, закон требует. Укоротили его, это точно, хотя это не та работенка, которую я бы хотел выполнять. Сержант вздохнул. Паршивый этот мир, тетушка. Эх, бедняга этот парнишка, которого старый негодяй с пути сбил… а теперь капитан и комендант жаждут спросить мальчишку о том, о чем им не удалось спросить старика.
– А много ли им от этого проку?
– Похоже никакого. Сержант ткнул прикладом ружья в лужу нечистот возле водосточной трубы. Но, будь я на месте мальчишки, я был бы уже далеко отсюда. Нашел бы фермера подальше от города, которому требуется дешевый работник, и о городе позабыл бы. Но, поскольку я не на его месте, я арестую его, как только он попадется мне на глаза, и притащу к капитану.
– Может, он сейчас прячется в поле, где-нибудь в горохе, и трясется от страха.
– Возможно. Но это все-таки лучше, чем оказаться без головы. Сержант посмотрел в конец улицы и позвал: О'кей, Рой, хватит. Уходя, он опять взглянул на Торби и сказал: Спокойной ночи, тетушка. Увидите его крикните нас.
– Сделаю. Хайль, да здравствует Саргон.
– Хайль.
Торби продолжал делать вид, будто работает, и старался унять дрожь, пока полицейские не торопясь уходили. Поток посетителей хлынул из кабаре, и тетушка принялась приговаривать свои присказки, суля славу, богатство и светлое будущее и все за одну монетку. Торби уже собрался было слезть, сунуть стремянку на место и затеряться в толпе, когда чья-то рука схватила его за лодыжку:
– Ты что это делаешь?
Торби обмер, он понял, что это владелец заведения, рассерженный тем, что портят его рекламу. Не глядя вниз, Торби сказал:
– В чем дело? Вы же мне заплатили, чтобы поменять вывеску.
– Я?
– Да, конечно. Вы велели мне, Торби наконец глянул вниз и притворился удивленным и смущенным: Ой, да это были не вы.
– Разумеется, не я. А ну, слезай оттуда!
– Но могу. Вы же меня за ногу держите!
Мужчина отпустил ногу Торби и отступил. Торби стал слезать.