— Мы должны их предупредить, — сказал Фрэнсис.
— О чем? О скорой смерти? О том, чтобы они опасались соседей и собственных детей?
— Так что же, сидеть сложа руки и не предпринимать никаких действий? — спросил Фрэнсис.
— Я хочу предостеречь тебя от поспешных выводов, ибо есть немало болезней, внешне напоминающих розовую чуму, — объяснил свою позицию Бурэй. — Возможно, ты столкнулся с какой-то другой болезнью, ведь подхватившие ее гоблины сумели выжить. Естественно, мы должны принять меры предосторожности в стенах монастыря и известить другие обители, чтобы тамошние братья открывали ворота лишь для избранных.
Глубоко подавленный, Фрэнсис вскочил и отшвырнул стул.
— А что будет с остальными? — спросил он, поводя рукой, словно желая объять весь мир.
Бурэй тоже поднялся, но неспешно, наклонился вперед и твердо уперся рукой в стол.
— Мы пока не знаем, действительно ли это розовая чума, — произнес он. — Но даже если худшее подтвердится, мы не знаем, насколько она успела распространиться и как будет распространяться в дальнейшем. Ты утверждаешь, что хорошо знаком с историей чумы. Тогда тебе известно, что были годы, когда от чумы страдали все вокруг, а иногда она появлялась лишь в отдельных местах и потом неожиданно исчезала.
— А как мы узнаем, что случится на этот раз, если спрячемся за монастырскими стенами и будем открывать ворота лишь немногим избранным?
— Мы узнаем об этом с течением времени, — отрешенно ответил Бурэй. — Здесь знание не является силой, друг мой, ибо наше знание о надвигающейся чуме — если дело дойдет до эпидемии — не даст нам возможности противостоять ей или остановить вовсе.
— Эпидемии можно избежать, если отделить больных от здоровых, — возразил Фрэнсис.
— Об этом люди знают давно, — напомнил ему Бурэй. — По правде говоря, это в большей степени забота королевских солдат, чем братьев из Санта-Мир-Абель. Полагаю, тебе известна одна старинная песня. Ты знаешь, что в ней говорится о магии самоцветов в борьбе с чумой.
Разумеется, магистр Фрэнсис Деллакорт прекрасно знал эту песню, слова которой говорили о полной обреченности и неотвратимом конце.
— Один из двадцати, — повторил Фрэнсис.
В прошлом братьям, наиболее сильным в магии самоцветов, удавалось вылечить лишь одного из двадцати заболевших. И самое ужасное — число монахов, которые помогали людям и сами заболели чумой, многократно превосходило число исцеленных!
— Так что мы сможем сделать? — спросил магистр Бурэй, и впервые с момента своего возвращения Фрэнсис уловил в его суровом голосе искреннее сочувствие.
— Понимаю, ты боишься, — продолжал Бурэй, похлопывая Фрэнсиса по плечу. — На твою долю, брат, выпало немало тяжких испытаний, и ты нуждаешься в отдыхе. Возможно, ты действительно видел жертв розовой чумы, а возможно, и нет. Но даже если это так, вспышка может оказаться незначительной и затронет одну-две деревни, не более.
— Жаль, ты не видел лица детей той мертвой женщины, — проговорил Фрэнсис.
— Смерть — частая гостья в Хонсе-Бире, — ответил Бурэй. — И не все ли равно, в каком обличье она приходит? Наверное, за последние годы она наведывалась слишком уж часто; по крайней мере, наш орден потерял слишком много братьев.
Последние слова недвусмысленно напомнили Фрэнсису, что его решение дать бой гоблинам добавило к этому печальному списку еще семерых.
— Мы будем ждать, наблюдать и надеяться на лучшее, — продолжал Бурэй. — Поскольку это все, что мы можем. У нас есть другие важные дела, обязанности перед орденом и перед людьми, и мы должны их выполнять.
— За закрытыми воротами, — язвительно заметил Фрэнсис.
— Да, — простодушно ответил Бурэй.
На этом их разговор закончился.
ГЛАВА 14
ОХОТНИКИ ЗА САМОЦВЕТАМИ
Повозка неспешно катилась, подпрыгивая на дорожных ухабах. Пони ехала рядом на своем великолепном Грейстоуне, на ходу переговариваясь с Белстером. Повозка была загружена самыми разнообразными вещами: провизией, напитками, одеждой, а также бочонками и прочими предметами, которые требовались Белстеру для открытия трактира в Дундалисе. Этот трактир они с Пони решили назвать «У доброго друга».
День был солнечный, и оба они пребывали в прекрасном настроении. До Кертинеллы оставалось всего ничего. Их путь из Палмариса растянулся на две недели. Радушные крестьяне наперебой приглашали их остановиться на ночлег, а когда приглашений не было, Белстер и Пони ночевали у костра, под звездным небом.
Едва покинув Палмарис с его суетой, Пони почувствовала себя гораздо лучше. Теперь ей не надо было забивать голову политикой, интригами и тайными союзами. Не надо было думать о последствиях каждого своего шага. Сейчас на Грейстоуне сидела не Джилсепони — героиня войны с демоном, сокрушительница зла, воплотившегося в Маркворте. Здесь она вновь была Пони, просто Пони, той девчонкой, которая росла сильной и счастливой рядом с Элбрайном, пока в Дундалис не вторглись гоблины. Здесь она снова чувствовала себя воином, сражавшимся рядом с Полуночником и защищавшим землю и народ от вражеских орд.
Какое счастье, что теперь не надо мучить лошадь, лавируя в толпе узких палмарисских улочек. Здесь можно пустить Грейстоуна во весь опор и чувствовать под ногами его сильные, мускулистые бока. Пони то и дело сворачивала с дороги и неслась галопом по окрестным полям, наслаждаясь ветром и свободой. Седло ей только мешало, и Пони предпочитала скакать, восседая прямо на спине коня.
Устав от езды шагом, она вновь метнулась в сторону, пересекая длинное и узкое поле. Вдали Пони заметила накренившееся дерево, торчавшее среди кустарников.
— Эй, что ты опять затеяла? — крикнул Белстер, заметив ее ослепительную улыбку.
Вместо ответа Пони пустила Грейстоуна галопом и быстро понеслась к дереву. Поначалу она еще слышала ворчание Белстера, называвшего ее сумасшедшей девчонкой, но вскоре в ушах рокотал только ветер. Сейчас Пони интересовало это дерево, и она, ничего не слыша, неслась к нему.
Грейстоун стремительно скакал вперед. Пони привстала в стременах, упершись руками в шею коня и крепко сжав ногами его бока. Достигнув дерева, она развернула Грейстоуна и понеслась назад к дороге, где стоял грузный, бессильно вздыхающий Белстер.
— Так ведь можно и убиться, девонька, — сказал он, когда Пони поравнялась с повозкой.
В ответ она только засмеялась и вновь пустила Грейстоуна легким галопом в сторону накренившегося дерева. Белстеру ничего не оставалось, как тронуться в путь. Пони еще дважды проскакала до дерева и обратно и нагнала повозку там, где дорога огибала небольшой холм.
— Кертинелла, — произнес трактирщик, указывая туда, где вдали поднималось облачко дыма.
Пони перевела Грейстоуна на шаг, а затем, когда конь успокоился, спешилась, привязала его к повозке и уселась рядом с Белстером.
— Ну как, порезвилась? — спросил Белстер.
— Это только начало, — ответила Пони. — В особенности если мои предположения окажутся верными.
— А, ты про свою подружку Килрони, — догадался Белстер.
Та женщина действительно была близкой подругой Пони. Она служила в гарнизоне Палмариса и немало помогла Пони, когда их разлучили с Элбрайном.
После той последней битвы подруги виделись всего лишь один раз. Колин Килрони бросили в застенки королевского дворца Чейзвинд Мэнор, откуда она была освобождена по распоряжению короля Дануба. Колин начала оправляться от ран, полученных ею, когда она сражалась вместе с Пони. Но раненым было не только ее тело, но и душа. Пони убедилась в этом, когда, придя в себя после гибели Элбрайна и Маркворта, она наконец разыскала подругу. Колин решила оставить службу в гарнизоне Палмариса, несмотря на все уговоры своего двоюродного брата Шамуса (он тоже был другом Пони) и самого герцога Каласа.
Во время их тогдашней недолгой встречи Колин вскользь обмолвилась, что устала и хочет перебраться в Кертинеллу.
Приехав в городок, Пони и Белстеру не понадобилось много времени, чтобы узнать, где живет Колин. Пони вскочила на коня и быстро понеслась в указанном направлении. Вскоре она уже была возле двери дома, где жила ее подруга.
Однако радость Пони мгновенно улетучилась, когда она услышала голос Колин Килрони, а потом и увидела ее. Казалось, от прежней Колин осталась только оболочка. Глаза, некогда светившиеся азартом битвы, потускнели. Даже рыжие волосы Колин поблекли, как поблекло все ее существо.
Пони протянула руку, и Колин, широко улыбнувшись, протянула свою, но левую. Правую она плотно прижимала к телу.
— Что с тобой? — спросила Пони, обнимая подругу и стараясь не задеть покалеченную руку.