Майор добавил:
— Может ли кто-нибудь определить, почему в нашей системе правления не было попыток переворота? Несмотря на тот факт, что все правительства в истории испытали на себе его прелесть. Несмотря на общеизвестный факт, что жалобы громки и постоянны.
Поднялся один из старших курсантов:
— Сэр, переворот невозможен.
— Да, но почему?
— Потому что переворот, вооруженное восстание требуют не простого недовольства, но и агрессивности. Повстанец должен иметь желание сражаться и умереть или он всего лишь салонный либерал. Выделите агрессивных и сделайте их пастушьими собаками, овцы никогда не доставят вам никаких хлопот.
— Прекрасно изложено! Аналогии всегда сомнительны, но эта близка к действительности. Завтра хочу видеть математически точное доказательство. Время для еще одного вопроса. Спрашивайте, я отвечу. Есть таковые?
— Э-э... сэр, а почему бы... ну, зачем ограничения? Пусть все служат и все голосуют.
— Молодой человек, вы можете вернуть мне зрение?
— С-сэр... конечно, нет, сэр!
— И тем не менее это сделать легче, чем внедрить такую моральную категорию, как ответственность, в сознание человека, у которого ее нет, который ее не хочет и сопротивляется ее непосильному бремени. Вот почему поступить на службу так трудно, а уйти так легко. Ответственность перед обществом выше семьи или племени, требует воображения, преданности, верности, всех высших материй, которые человек должен выработать в себе сам. Начнешь впихивать их в него, его просто стошнит. Так случалось в армиях при всеобщей воинской повинности в прошлом Посмотрите в библиотеке отчеты психиатров о промывке мозгов военнопленным в так называемой Корейской войне, год тысяча девятьсот пятидесятый. Потом проанализируем в классе,— он опять прикоснулся к циферблату часов.— Можете идти.
Майор Рейд задавал нам жару.
Но с ним было интересно. Мне запало в голову одно из его небрежных замечаний, которыми он постоянно разбрасывался. До этого я считал, что крестовые походы отличались от остальных войн. Я пережил перепалку с майором и получил вот что.
Требуется: доказать, что война и этические идеалы имеют одно и то же генетическое происхождение.
Краткое доказательство: все войны являются результатом демографического давления (да, даже крестовые походы, хотя придется покопаться в торговых маршрутах и еще кое в чем, чтобы это доказать). Этика — все признанные этические нормы — основана на инстинкте самосохранения; этическое поведение — это поведение субъекта, поставившего вопрос выживания других выше собственной жизни. Пример: отец, умирающий ради спасения своих детей. Но если рост демографического давления — результат выживания общества, значит, войны, являющиеся результатом такого давления, тоже происходят от инстинкта самосохранения.
Проверка доказательствам возможно ли избежать войны, понизив демографическое давление (и таким образом вычеркнуть слишком очевидное зло, приносимое войной), а для этого сконструировать некий моральный кодекс, который ограничивал бы популяцию?
Не вдаваясь в дебаты о пользе или этичности планируемой рождаемости, можно ясно видеть, что все виды, которые останавливались в росте, со временем вытеснялись другими, которые этого не делали. В истории Терры можно отыскать много ярких примеров такого вытеснения.
Тем не менее допустим, что человеческой расе удалось достичь равновесия между рождаемостью и смертностью так, чтобы планета полностью соответствовала требованиям населения, и таким образом зажить мирно и счастливо. Что произойдет?
Вскоре, примерно в следующую среду, явятся жуки, перебьют виды, которые «не будут более учиться воевать», и вселенная забудет о нас. И это все еще может случиться. Либо мы продолжим экспансию и уничтожим жуков, либо продолжат экспансию они и уничтожат нас, потому что обе наши расы — умные, крепкие и претендуют на одно и то же господство.
Знаете, за какой срок демографическое давление может заставить нас заполнить всю вселенную плечом к плечу? Ответ вас ошеломит: в мановение ока в масштабе возраста нашей расы.
Попробуйте... это всего лишь война за территорию.
Но имеет ли Человек право на распространение по вселенной?
Человек таков, каков он есть, дикое животное с волей к жизни и способностью воплотить желаемое, несмотря на любые препятствия. Если не принять этого факта, любые рассуждения о морали, войнах, политике — ерунда. Истинная мораль проистекает из знания, какой Человек на самом деле, а не каким его хочет видеть доброхотливая и доброжелательная тетушка Нелли.
Вселенная сама даст нам понять, имеет или нет Человек право заселять ее.
А тем временем мобильная пехота будет стоять — в боевой готовности и начеку — на страже человеческой расы.
Ближе к окончанию училища каждого из нас прикомандировали к какому-нибудь кораблю под начало опытного боевого офицера. Что-то вроде предварительного экзамена, корабельный инструктор мог решить, что тебе чего-нибудь не хватает. Можно потребовать собрать комиссию, но я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь подавал такой запрос; ребята либо возвращались на доучивание, либо мы их больше никогда не видели.
Некоторые экзамена не проваливали, потому что их убивали — корабли были боевыми. Нам приказали держать вещи собранными — однажды во время обеда вызвали всех старших кадетов из моей группы, они ушли, не доев, а я вдруг оказался кадетом-командиром роты.
Радости от этого повышения — ровно столько, сколько от капральских шевронов в учебном лагере, но через два дня пришел и мой черед.
Я бегом кинулся в кабинет коменданта с вещмешком на плече и радостью в сердце. Меня тошнило от поздних занятий, рези в глазах, непонимания предмета, своих глупостей на уроках; несколько недель в компании настоящих боевых ребят — вот что нужно Джонни!
Я прошел мимо строя новичков, трусцой направлявшихся в класс, и у каждого из них был сумрачный вид, какой бывает у всех кадетов в офицерском училище, когда они понимают, что возможно здорово лопухнулись, подавшись в офицеры. На радостях я запел и заткнулся, едва оказался в пределах слышимости коменданта.
В кабинете сидели еще двое, кадеты Хасан и Берд. Хасан по прозвищу Ассасин был самым старшим на курсе и выглядел точь-в-точь как тот, кого рыбак выпустил из бутылки. Пташка Верди ростом был не выше воробья и настолько же страшен.
Мы были допущены в святая святых. Комендант сидел в инвалидном кресле — мы никогда не видели, чтобы он обходился без него, разве что на субботних смотрах и построениях; полагаю, ходить ему было тяжело. Но это не значит, что мы его вовсе не видели. Бывало, отвечаешь у доски, поворачиваешь голову и обнаруживаешь у себя за спиной инвалидное кресло, а полковник Нильссен внимательно разглядывает твои каракули с ошибками.
Он никогда не прерывал урока, был даже специальный приказ для дежурных: не орать «Смирно!». Но с толку сбивал постоянно. Казалось, он мог пребывать в шести местах сразу.
Комендант имел постоянный чин флотского генерала (да-да, тот самый Нильссен!); полковника ему дали временно до вторичной отставки, чтобы он мог занять должность коменданта училища. Я как-то спрашивал у казначея, и тот подтвердил, что все верно, коменданту положено платить как полковнику, хотя стоит ему уйти в отставку, и он начнет получать генеральское жалованье.
Что ж, как говаривал Ас: «О вкусах не спорят». Надо же, отказаться от половины жалованья за привилегию объезжать табун кадетов. Я и представить себе не мог такое.
Полковник Нильссен поднял на нас взгляд и произнес:
— Доброе утро, господа. Устраивайтесь поудобнее.
Я устроился, но удобнее не стало. Полковник подкатил к кофеварке, сварил на четыре чашки, и Хасан помог ему принести кофе к столу. Мне кофе не хотелось, но кадет не отказывается от предложений коменданта.
Полковник отхлебнул глоток.
— У меня ваши назначения, господа,— возвестилон.— И ваши временные патенты. Но я хочу быть уверен, что вы понимаете ваш статус
Об этом нас уже проинструктировали. Офицерами мы становились лишь в той мере, какая требуется для практики и оценки — «временно, сверх штата, на правах стажеров». Самыми младшими, постоянно поправляемыми, с самым примерным поведением и на очень краткий срок; вернувшись, мы вновь станем кадетами и можем вылететь из училища в любой момент, стоит лишь экзаменатору поморщиться.
Нам временно присвоили «третьих лейтенантов» — в армии этот чин нужен не больше чем рыбе зонтик. Нас воткнули в узкую щель между флотскими сержантами и настоящими офицерами. Ниже быть просто невозможно, хотя называешься офицером. Если кто-то отсалютовал третьему лейтенанту, значит, освещение было слишком тусклое.
— В ваших патентах сказано «третий лейтенант»,— продолжал полковник Нильссен,— но на платежной ведомости это никак не отразится, обращаться к вам по-прежнему будут «мистер», а единственным изменением в форме будут звездочки на рукаве, размером меньше, чем кадетские лычки. Вы продолжаете обучение до тех пор, пока не выяснится, что вы готовы стать настоящими офицерами.
Полковник улыбнулся:
— Зачем вообще вас называть «третьими лейтенантами»?
Я и сам удивлялся. К чему эти липовые патенты, если они не делают нас офицерами?
По учебнику, конечно, я знал ответ.
— Мистер Берд? — спросил полковник.
— Э-э... чтобы поместить нас в структуру подчинения, сэр.
— Именно.
Полковник подъехал к висящей на стене схеме организации командования в училище. Обычная «пирамидка», сверху донизу.
— Взгляните...
Он указывал на квадратик, соединенный горизонтальной линией с другим квадратиком; на первом было написано «ПОМОЩНИК КОМЕНДАНТА (мисс Кендрик)», на втором его собственная фамилия.
— Господа,— продолжил полковник,— без мисс Кендрик я бы с трудом управился с данным заведением У нее не голова, а быстродействующий процессор.
Он нажал кнопку на подлокотнике кресла и произнес в пространство:
— Мисс Кендрик, какова успеваемость кадета Берда по военной юриспруденции в последнем семестре?
Ответ последовал немедленно:
— Девяносто три процента, комендант.
— Благодарю вас. Видите? Я подписываю любой документ, если его подает мисс Кендрик. Не хотелось бы, чтобы ревизия установила, сколько раз она подписывается моим именем, а я этих бумаг даже не вижу. Скажите мне, мистер Берд... если я вдруг рухну к вашим ногам бездыханным, сможет ли мисс Кендрик продолжать вести дела дальше?
— Ну, как...— Пташка озадачился.— Наверное, повседневные дела, если будет делать то, что понадо...
— Да ни хрена она не будет делать!—рявкнул полковник.— До тех пор пока полковник Чонси не скажет ей, что делать. Но уже по-своему. Мисс Кендрик — очень умная женщина и понимает то, о чем вы, очевидно, не имеете понятия. Она не находится в структуре подчинения и никакой власти не имеет.
Он помолчал и продолжил:
— Цепочка подчинения — это не просто фраза, она реальна, как зуботычина. Если я пошлю вас в бой кадетом, все, что вы сможете делать, это передавать дальше чьи-то приказы. Если командир вашего взвода получит причитающееся, а вы отдадите приказ рядовому — хороший, умный и осмысленный приказ! — вы будете не правы, как и тот рядовой, что подчинится вам Потому что кадет — вне цепочки подчинения. Он — не военный, он не носит звания, он даже не солдат. Он учится быть солдатом — или станет офицером, или останется в прежнем звании. Он подчиняется армейской дисциплине, но он — не в армии. Вот почему...
Ноль. Дырка от бублика. Но если кадет не в армии...
— Полковник!
— М-да? Что вам, молодой человек? Мистер Рико.
Я сам себя напугал, но сказать пришлось:
— Но... если мы не в армии... значит, мы не десант, сэр?
Полковник моргнул.
— Это вас беспокоит?
— Ну... я... это... не уверен, что лше это нравится, сэр.
Мне это вовсе не нравилось. Я чувствовал себя голым.
— Ясно,— полковник не выглядел недовольным.— Оставь заботы о юридических аспектах мне, сынок.
— Но...
— И это приказ. Технически вы не десантник. Но мобильная пехота вас не забудет, мобильная пехота никогда не забывает своих, неважно, где они находятся. Если вы сейчас умрете на месте, вас кремируют как второго лейтенанта Хуана Рико, мобильная пехота...— полковник Нильссен запнулся.— Мисс Кендрик, с какого корабля мистер Рико?
— «Роджер Янг», сэр.
— Благодарю вас. С корвета «Роджер Янг», второй взвод роты «Джи», третий полк, первая десантная дивизия, «Разгильдяи»,— перечислил полковник с удовольствием, больше не консультируясь с мисс Кендрик.— Хорошая часть, мистер Рико, гордая и сильная. И ваш последний приказ отправится именно к ним, и ваше имя именно так будет зачитано в мемориальном зале. Вот почему мы всегда присваиваем офицерские звания погибшим кадетам, сынок. Чтобы они могли вернуться домой, к своим товарищам.
Я почувствовал облегчение и ностальгию одновременно и пропустил несколько следующих слов.
— ...рот на замок, пока я говорю. Мы отправим вас в мобильную пехоту, к своим. Вы должны быть на время практики офицерами, потому что «зайцам» в боевом десанте не место. Вы сражаетесь, выполняете приказы и отдаете приказы. Законные приказы, потому что у вас есть звание и вам приказано служить в том подразделении. И это делает ваши приказы такими же законными, как те, что подписаны главнокомандующим. И более того,— продолжал полковник,— находясь в цепочке подчинения, вы должны быть готовы принять на себя более высокий уровень командования. Если вы пойдете в бой в составе подразделения из одного взвода, что наиболее вероятно, учитывая положение дел на фронте, и будете помощником командира взвода, то как только ваш командир искупит грехи, вы становитесь командиром!
Он покачал головой.
— Не исполняющим обязанности. Не кадетом на учениях. Не младшим офицером, выполняющим приказ. Вы в один миг становитесь Стариком, Боссом, «смирно, командир в расположении части». И вам тошно станет от того, что все ваши приятели и товарищи теперь зависят только от вас, потому что вы будете говорить им, что делать, как драться, как выполнить задание и остаться в живых. Они будут ждать уверенного командирского голоса, а секунды будут тикать, и голос будет ваш, вы будете принимать решения, отдавать верные приказы... и не только верные, но спокойным, холодным голосом. Потому что если ваше подразделение в беде, в настоящей беде, то странный, дрожащий писк превратит лучшую часть в Галактике в безудержную, беззаконную, перепуганную толпу. И этот безжалостный груз ляжет на вас без предупреждения. Вы должны действовать сразу же, и выше вас будет только Бог. Но не ждите от него подсказок, это ваша работа. Самое большее, что он может сделать для солдата, это дать силы чтобы справиться с паникой, неизбежно угрожающей вам.
Полковник сделал паузу. Я протрезвел, и Пташка выглядел очень серьезным и совсем юным, а Хасан хмурил брови. Мне захотелось оказаться в бросковой нашего «Роджа», и чтобы шевронов на рукаве было поменьше, и чтобы сержант ругался, как проклятый. О работе помощника командира отделения говорить можно много, но когда до нее доходит, легче погибнуть, чем заставить голову работать.
— И это — момент истины, господа. К сожалению, военная наука не нашла иного способа отличить настоящего офицера от куклы в погонах, нежели провести его через испытание огнем. Настоящие проходят или гибнут с честью, подделки ломаются. Иногда в момент слома тоже умирают. Но трагедия в том, что с ними гибнут другие... хорошие люди, сержанты, капралы и рядовые, которым не повезло очутиться под командованием компетентного офицера. Мы стараемся избежать этого. Во-первых, мы сделали нерушимым правилом, что каждый кандидат должен быть хорошо обученным солдатом, пролившим под огнем кровь, ветераном боевых десантов. Ни одна армия в истории не держалась этого правила, хотя многие подходили достаточно близко. Величайшие офицерские школы прошлого — Сен-Сир, Вестпойнт, Сендхерст, Колорадо Спрингс — даже не претендовали на следование этому правилу, туда принимали гражданских мальчишек, обучали их, представляли к званию, посылали в бой без опыта командования мужчинами. И порой слишком поздно выяснялось, что смышленый молодой офицер на самом деле — дурак, трус и истерик. Мы хоть исключаем ошибки подобного рода. Мы знаем, что все вы — хорошие солдаты, отважные, квалифицированные, проверенные в бою, иначе бы вас здесь не было. Мы знаем, что вы сообразительны и образованы не ниже необходимого минимума. Мы заранее отсеиваем тех, кто может оказаться негодным. Просто отсылаем их обратно в прежнем чине до того, как испортим хорошего пехотинца, заставив его трудиться сверх способностей. Курс обучения сложен, потому что потом вам станет еще труднее. Со временем у нас остается небольшая группа, чьи шансы на успех достаточно высоки. Основной критерий протестировать здесь мы не можем. Мы не можем отыскать неуловимое нечто, что отличает боевого командира от человека с задатками, но без призвания. Мы проводим полевые испытания. Господа, вы подошли к порогу. Вы готовы принять присягу?