Но думать, что майор Володин являлся каким-то мещанином-бездельником вовсе даже не стоило. Его заветной мечтой была вовсе не пенсия как таковая. Он с трудом представлял, чем будет заниматься, покинув армию. Вопрос о возлежании у телевизора на весь оставленный тем же Мировым Разумом срок вовсе даже и не ставился: при скудности пенсионной системы нормальному мужику таковое было бы вообще непростительно. Но мысли о всяких делах по грядущему трудоустройству комбат Володин от себя покуда гнал. Совершенно не желательно раздражать высшие силы своей неуемной предусмотрительностью. Дело в том, что старший офицер Володин службу вообще-то любил, и уж наверняка в случае реальной беды сокращения, которая уже третье десятилетие подряд косило ракетные дивизионы как траву, он бы вполне пристроился даже на каком-нибудь «трехсотом». Но уж там бы его никоим образом не поставили б комбатом; там бы ему не перепало оказаться даже начальником отделения, а может и расчета. Там ведь имелась своя специфика, своя техническая аура аппаратуры следующего поколения. Его такому все-таки не учили. Так что с той же вероятностью он мог оказаться каким-нибудь тыловиком-снабженцем или, что вероятнее, неким штабистом при службе вооружений бригады. И наверное все это прошедший огонь и воду майор-стартовик Володин запросто бы потянул, однако дело было в том, что командир батареи любил свою технику, ту в которой он разбирался до последнего винтика. Он любил теплую, дремлющую резвость пусковых установок, обожал относительную простоту заряжающих машин, скрытую сложность кабины подготовки старта, питонью твердость кабельных переплетений, и конечно ребристую обтекаемость тяжелой туши ракетного чуда. Любил он это все просто до безумия. Заниматься только лишь службистикой, без всей перечисленной красоты, а так же без согревающих душу, посредством ушных раковин, пересекающихся запросов и докладов «громкой» связи стало бы просто рутиной. Тогда уж лучше действительно пенсия, подальше от позора отстранения с технологического фронта.
86. Красные пожарные машины
Горящий танкер – это вам не занавески на кухне, или пьяный окурок на одеяле – его видно далеко. Весь город с мазохистским интересом наблюдает, что же там такое эти дикари подожгли. Кто-то говорит, чечены, кто – турки, а кто и – натовцы? Правда, некие привозные газеты – написано, киевские, но быть того не может, неужто в столице совсем обостолопились – что, мол, вообще – «российско-москальские» оккупанты. Короче, пылает здорово; глазными рецепторами ощущают все, а кварталы поближе, так те уже ловят кайф вдыхания воздуха, у которого появился цвет. Можно есть ложкой, но не хочется, желается свеженькой прозрачности, но за ней требуется топать в соседний Жовтневый район. Естественно, все вышки пожарных депо в экстазе – смена наблюдателя прошла не зря, а для Родины.
Красные машины несутся со всего города. Держатся колоннами, ибо в нынешние времена отключения мобильных телефонов согласовать действия ни как не выйдет. Вряд ли на месте будет избыточная мощь, даже если примчат все: сколько там воды в том «ЗИЛ-е»? Мариуполь на ушах от воя сирен. Однако в полумиллионном городе теперь двоевластие, а местами анархия – мать порядка. К тому же власти города без связи, разве что нарочным. Но и у турок не компьютерное управление в реальном времени. Есть свои сбои. К тому же некоторым выездным патрулям дым может и виден, но мало ли? Вдруг, так и надо? То есть, горит нечто и запланированное штабом к сожжению. Какой-нибудь памятник адмиралу Нахимову – будь он неладен, или рабочим-подпольщикам – слава аллаху, такие хоть сейчас поперевелись, или еще не очухались. А вдруг Православная церковь на Карасевской? Давно пора! Или театр кукол на Короленко? В самом деле, обнаглели славяне. Армия с флотом потешные, а они куколок смотрят. Неплохо бы и Приазовский тех-университет. Не для чего там штаны протирать. Всю транспортабельную технику из города скоро выпрут, если корабликов хватит, а чего с места не сдвинуть, так подлежит демонтажу и ликвидации наиболее простым способом: не возить же взрывные материалы через моря обратным ходом?
Потому, когда на подвижный или стационарный, но тоже в бронетехнике, патруль внезапно наскакивает бешено несущийся пожарный кортеж, то тут не все так просто. Сержантские лычки и офицерские звездочки (кстати, они у турок такие же пятиконечные) просто так не дают – выслуживаться надо. Когда же колонна с визгом шин стопорится, то надо выяснить что там к чему, и где нарушение? Ну, а языковый барьер. – Понятно, что пожар дело серьезное, но что горит? – Сами не знаете? Просто дым увидели? Ну, конечно? Поверь вам, хохлам-хохловичам. То, только вы такие доверчивые, верите всяким гарантам конституции. Где разрешение, печать командования? Нету разрешения? А почему?
Короче, нервы, галдеж. А ведь где-то не только что-то, но и кто-то горит! И скорее всего, не турецкая мотопехота. Вон они какие спокойные в своей М113, чего им там бояться под броней, кроме жаркого солнышка, которое после Турции, не слишком-то и жаркое? А у пожарных со стажем, у них инстинкт. Им ехать-спасать и другой судьбы не надо. Опять же хоть и не социализм, но соцсоревнование. Потом краснеть. Все к месту прибыли, только вы, «третье» депо, проспали, лопухи. Нервы. А у тех, у кого руки на гашетке станкового, они завсегда пожиже. У них своя ответственность. Они друзей-сослуживцев прикрывают, как бы чего не вышло. Эти славянские «красно-машинники» слишком большие и крупные лоси, чтобы сходится с ними просто на кулаках. И как предки умудрялись лупасить их всего лишь ятаганами? Или может, они теперь подросли, когда оттяпали Крым, а турки отошли за море? Пора, пора их снова к ногтю.
В общем, эта неразбериха, эти пальцы на гашетке, и эти нервны, и эти никак не могущие реализоваться до конца мечтания о всесилии пулеметного ствола, которым только поведи – тут же, как ножницами, разрежутся все гордиевы узлы, и все эти «красно-машинники» тут же будут падать ниц и интересоваться «чего изволите, султан-паша?»; вся данная череда взведенных мыслей и курков умножается на количество пожарных колонн, и возводится в степень числа перекрестков. Именно тогда вероятность срыва становится неминуемой. Ну а когда где-то автоматно-пулеметная очередь лупит по «ЗИЛ-у», и в сутолоке закачанная, бесценная для тушения вода бьет из отверстий наружу, орошая перекресток, тогда какой-нибудь водитель «КРАЗ-а» может не выдержать – таранить сходу М113.
Дело не в ущербе: бронированную древность на гусеницах таким Макаром даже не опрокинешь. Дело в связи, которая у турок, в отличие от мирных мариупольских аборигенов, все-таки наличествует. А когда на другие посты сообщают, что там-то и там-то имелись столкновения с пожарниками, и, шайтан его знает, не есть ли это стихийный бунт этого полувоенного ведомства, и вы там, сами понимаете, будьте начеку, то реакция уже неизбежна. Ибо когда в пределах видимости, или из-за угла выруливает разогнанная до восьмидесяти красная машина с лестницей, пулеметчику просто советуют полоснуть… Какие-нибудь сержанты-гуманисты могут рекомендовать только лишь по шинам, но как-то мало верится, что в армии, где пехоту натаскивают в Курдистане, далеко продвинется, да и достаточно долго проживет для карьерного роста, гуманист младшего командного звена.
А когда передний «ЗИЛ» прошивают навылет, следующие за ним машины начинают маневрировать. Никто, между прочим, не собирался биться с карателями, у коих 14 с половиной миллиметров, огнетушителями и шлангами в бобинах – народ ехал пожары тушить. А геройствовать всегда легче на своем поле, на чужом и внезапно – это для редких натур. Так что лучший ход для «ЗИЛ-ов» с непростреленными колесами – рассосаться среди зданий, подальше от смертельно опасного перекрестка.
И вот тогда на улицах, вместо нескольких организованных колонн с сиренами, появляется в двое-трое больше беспорядочно лавирующих по дорогам и разыскивающих непонятное убежище тяжелых грузовых машин.
Некоторые выскакивают даже на встречные полосы.