— Значит, мы больше не увидим наших веселых юных хоббитов? — спросил Леголас.
— Я этого не сказал, — ответил Гэндальф. — Кто может знать? Имейте терпение. Идите, куда вас призывает долг, и не теряйте надежды. В Эдорас! Кстати, я тоже туда направляюсь.
— Пешему туда быстро не добраться. Эта дорога далека и трудна одинаково для юнцов и стариков, — сказал Арагорн. — Боюсь, что пока я буду в пути, битва кончится.
— Посмотрим, — сказал Гэндальф. — Хочешь идти со мной?
— Да, — сказал Арагорн. — Но угонюсь ли я за тобой?
Он встал и посмотрел прямо в глаза Гэндальфа, и Гэндальф ответил ему таким же прямым взглядом, и долго стояли они друг против друга, а Леголас и Гимли молча смотрели на них.
Арагорн сын Араторна, высокий, сильный, твердый, как скала, в серебристом эльфийском плаще, сжимающий рукоять меча, казался властителем, пришедшим из-за Моря на последний берег к людскому племени. Но старец в белоснежной одежде, согнувший плечи под бременем лет, седой и исхудавший, но мудрый и уверенный, светящийся внутренним светом, явно обладал большей силой, чем любые короли.
— Разве я не говорил, что ты куда хочешь доберешься раньше всех, Гэндальф? — проговорил, наконец, Арагорн. — И я тебе вот что скажу: будь снова нашим проводником и вожаком. У Черного Властелина есть Девятеро, у нас будет Один, Белый Всадник, который сильнее их всех. Ты прошел огненную бездну, и они должны бояться тебя. Мы пойдем за тобой.
— Все пойдем, — сказал Леголас. — Но, Гэндальф, сними еще один камень с души — поведай, что случилось с тобой в Мории. Может быть, ты не хочешь об этом рассказывать даже друзьям? Но хоть скажи, как ты оттуда выбрался.
— Мы и так очень много времени здесь потратили, — ответил Гэндальф. — Надо спешить. Чтобы все рассказать, года не хватит.
— Расскажи только то, что считаешь нужным, — попросил Гимли. — Пожалуйста, Гэндальф, расскажи, как ты расправился с Балрогом?
— Не произноси при мне этого имени! — воскликнул маг, и на мгновение его лицо исказила тень боли. Он побледнел и замолчал и показался им старым, как смерть.
— Мы очень долго падали вниз, — произнес он наконец, медленно и с усилием. — Долго падали, он падал вместе со мной. Его огонь жег меня. Но упали мы в воду, и окружила нас темнота. Вода была смертельно холодна, у меня сердце чуть не превратилось в лед.
— Глубока бездна под Мостом Дарина, и никто ее не измерил, — торжественно произнес Гимли.
Но и у этой бездны есть дно, куда не доходит ни свет, ни знание, — сказал Гэндальф. — Там мы оба оказались, у каменного основания земли, где останавливается время, далеко от живой жизни. Его огонь погас, он стал скользким, но был силен, как удав. Не знаю, сколько мы боролись, он меня душил, я старался зарубить его мечом. Наконец, он удрал от меня в темный туннель, и я погнался за ним. Знай, Гимли сын Глоина, что есть ходы, которых не строило племя Дарина.
Глубоко-глубоко под самыми глубокими пещерами землю грызут безымянные твари. Даже Саурону они неведомы. Они старше, чем он. Туда я и попал, но я не хотел бы вызывать их мерзкие тени в дневной свет. Мой враг полз впереди, и я боялся потерять его след. В конце концов, он снова вывел меня к тайным переходам Казад-Дума, которые хорошо знал. Мы стали подниматься вверх и дошли до Бесконечных Ступеней.
— Их след пропал давным-давно, — вставил гном. — Многие говорят, что они вообще существуют только в легендах, некоторые считают, что они уничтожены.
— Они существовали, и они не были уничтожены, — ответил Гэндальф. — Они поднимались из глубочайших подвалов до невообразимой высоты; змеей извивались, нигде не прерываясь, многие тысячи ступеней. Вели они к Башне Дарина, вырубленной под вершиной пика Зиразигил среди снежных высот Гномьих Гор. Там в скальной стене было окно, а перед ним карниз, как орлиное гнездо над туманами мира, ибо высок Келебдил-Зирак. Облака закрывают там землю, слепящее солнце освещает вершину. Он выскочил в окно, я за ним, и тут он снова стал огненным. Если бы кто-нибудь мог видеть эту Битву на Вершине, о ней бы веками пелись песни. — Гэндальф вдруг расхохотался. — Хотя — о чем бы в них пелось? Кто увидел бы нас издалека, подумал бы, что над вершиной Келебдила гроза. Он услышал бы гром, увидел бы молнии, бьющие в скалы. Нас окружили клубы дыма, языки пламени, облака горячего пара. Я сбросил противника. Падая, он разрушил горный склон и сам разбился. Но и меня от последнего усилия схватил мрак, мысли меня покинули, и я блуждал вне времени и мыслей дорогами, о которых нельзя говорить. Нагим меня вернули назад — ненадолго, чтобы я смог выполнить свое предназначение, — и я оказался на головокружительной высоте Келебдила, лежал на камне, всеми забытый. С вершины мира не было пути вниз. Башня вместе с окном разлетелась на мелкие куски. Ступени засыпал обвал. Я смотрел вверх, видел звезды, а снизу из-под облаков доходил смешанный шум жизни и смерти, песни и плач, вечный стон камня. Я был наг, вокруг меня не было ни воды, ни жизни. Каждый день казался веком. Гваир-Ветробой нашел меня и снял со скалы, чтобы унести в мир.
— Видно, мне суждено быть твоим бременем, друг Орел, мой спаситель в беде! — сказал я ему.
— В первый раз ты был бременем, — ответил он. — Сейчас нет. Ты легок, словно в моих когтях лебединое перо. Сквозь тебя просвечивает солнце. Мне кажется, я тебе совсем не нужен: если тебя бросить, ты сам полетишь по ветру.
— Лучше все-таки не бросай меня, — попросил я его, потому что в меня начала понемногу входить жизнь. — Неси меня в Лотлориэн.
— Мне так и приказала Владычица Галадриэль; она меня послала тебя искать, — сказал Орел.
Вот так мы прибыли в Карс Галадон. Вы оттуда уже ушли. Меня одели в белое, и я остался в той земле, где нет увядания, где время врачует раны и течет незаметно. Там я давал советы и слушал советы. Потом тайными тропами добрался сюда. Некоторым из вас несу вести. Арагорну сказаны такие слова:
Гэндальф замолчал и полузакрыл глаза.
— А мне она ничего не сказала, — проговорил Гимли и опустил голову.
— Ее слова загадочны и темны, — сказал Леголас. — Даже тем, кому они предназначены, их понять трудно.
— Нашел чем утешить, — сказал Гимли.
— А чем еще? — сказал Леголас. — Ты бы хотел, чтобы она тебе открыто сказала о твоей смерти?
— Да, если ей больше нечего сказать.
— О чем вы? — отозвался Гэндальф, открывая глаза. — Мне кажется, я понимаю, что она хотела сказать. Прости меня, Гимли, для тебя тоже есть слова, причем не загадочные и не темные. Вот: «Гимли сыну Глоина от меня привет. Где бы ни был ты, у кого мой локон, мои мысли бегут тебе вслед. Но не забывай присмотреться к дереву прежде, чем замахиваться топором».
— В счастливый час ты вернулся, Гэндальф! — закричал гном, вскочил и, что-то напевая на странном гномьем языке, заплясал, размахивая топориком. — Вперед, вперед! Раз у Гэндальфа голова светлая и неприкасаемая, поищем другую, которую можно расколоть!
— Долго искать не придется, — сказал, вставая, Гэндальф. — Пора в путь. Время, отпущенное на встречу друзей, истекло. Поспешим.
Маг запахнул рваный серый плащ и пошел первым. За ним быстро спустились с карниза три друга, и все двинулись вниз по склону, через Лес, к берегам Реки Энтов. Шли молча, пока не дошли до края Фангорна. Коней не было, и следов их не было.
— Не вернулись! — вздохнул Леголас. — Трудно будет идти.
— Пешком я не пойду. Времени нет, — ответил Гэндальф.
Он поднял голову и протяжно свистнул таким молодецким чистым и звонким свистом, что друзья переглянулись, удивляясь, как такой свист мог вырваться из уст седого старца.
Подождав немного, маг свистнул второй раз, третий. И вдруг восточный ветер донес из степи конское ржание, а потом все почувствовали легкое дрожание земли. Сначала звук шел так издалека, что, наверное, только Арагорн, приложив ухо к земле, мог бы распознать в нем конский топот, потом топот раздался так явственно, что сомнений не осталось.
— Но там не один конь, — сказал Арагорн.
— Конечно, не один, — ответил Гэндальф. — Один нас всех не унесет.
— Три! — воскликнул Леголас, всматриваясь в степь. — Вон там вихрем несется Хасуф, а за ним мой друг Эрод. И впереди них еще один конь, огромный, я такого в жизни не видел.
— И не увидишь. Другого такого нет, — сказал Гэндальф. — Это Серосвет, вожак мирасов, благороднейших скакунов. Даже у Феодена, Короля Рохана, не было второго такого жеребца. Его шерсть блестит, как серебро, а скачет он ровно, будто ручей бежит. Он спешит ко мне, это конь Белого Всадника. С ним я отправлюсь на войну.
Старый маг не успел закончить речь, как огромный конь подлетел к ним. Его гладкая шерсть действительно казалась серебряной, грива развевалась на ветру. Два других коня скакали следом. Завидев Гэндальфа, Серосвет громко заржал. Легко подскакав к магу, он изогнул гибкую шею и положил морду ему на плечо. Гэндальф погладил коня.
— Путь далек от Райвендела, друг! — сказал он. — Но ты мудро сделал, что поспешил. Теперь уж мы не расстанемся в этом мире!