— А если это ловушка? Если он выманивает тебя за стены?
— Тем хуже для него. Но ты сам видел, земля здесь не святая. Не знаю, что произошло в этом монастыре, но лучше проведу ночь где-нибудь еще.
— А нечисть?! Ты уже забыл о ней? Луна будет в небе еще несколько часов!
— Здесь нет защиты. Ты идешь или остаешься?
— Иду. Эй! Пошли! Хватит рассиживать!
Его последние слова были обращены к Пугалу, но то лишь помахало ручкой на прощание и осталось сидеть у костра.
— С тобой-то ничего плохого не случится, да? — с некоторой злостью сказал старый пеликан. — Ну и ладно. Плакать не буду!
Отсюда монастырь казался маленьким, не больше моей ладони, и его местоположение можно было угадать лишь по темному силуэту на фоне очистившегося от облаков звездного неба и одной маленькой оранжевой точке — факелу, который остался гореть возле ворот. Удар колокола настиг меня в тот самый момент, когда я шел мимо молодых сосенок, залитых лунным светом.
Колокольный бой, очень редкий, тяжелый и приглушенный, доносился словно из-под земли. Я машинально посмотрел на луну, коснувшуюся левой ноги Копьеносца:
— Самое время.
— В монастыре нет колокола. Даже колокольни нет! — Проповедник не понимал, что происходит.
— И, тем не менее, ты слышишь это так же, как и я.
Я не собирался ждать, что будет дальше, поэтому не стал задерживаться. Но старый пеликан, то и дело оглядывающийся назад, внезапно заорал:
— Смотри! — и схватил меня за руку.
Внутри кольца стен медленно и неукротимо начинало разгораться мертвенно-зеленое свечение. Кто бы ни бил в колокол и ни раздувал этот нехороший огонек, он очень быстро поймет, что в его обители были незваные гости. Я даже не подумал затушить костер и факелы!
— Что это за чертовщина?! — Проповедник выглядел напуганным, хотя ему-то чего бояться.
— Не знаю и не хочу знать.
Я постарался двигаться быстрее, что было непросто даже при яркой луне. Почва оказалась вязкой, а луга вокруг — залиты разлившимися от дождей ручьями. Добравшись до соснового бора, я в последний раз оглянулся на монастырь и увидел цепочку зеленых огней, вытекающих из ворот в поля.
Бежать через ночной лес то еще приключение. Корни, кусты, лежащие на земле камни замедляли мое передвижение, заставляли осторожничать и медлить.
Какая бы чертовщина ни происходила в монастыре, мне она не сулила ничего хорошего. Я предпочел убежать от проблемы, а не встречаться с ней лицом к лицу. Потому что в жизни бывают случаи, когда нет ничего зазорного в бегстве.
Я порядком устал за целый день, и эта беготня не прибавляла мне сил. Но останавливаться сейчас — смерти подобно. То, что было где-то за спиной, страшило меня. Прежде всего, своей неизвестностью, поэтому я, точно заведенная механическая игрушка, шел вперед без остановок и с надеждой на то, что никто меня не преследует.
Эта надежда рухнула, когда на стволах сосен появились бледные зеленые блики.
— Где ж я так нагрешил? — пробормотал я, оглядываясь. — Какого черта на меня это все свалилось?
— Ты собираешься прятаться или будешь столбом стоять?
Спрятаться в редком сосновом лесу достаточно сложно.
Ни валежника, ни густого кустарника, сплошные отдельно стоящие сосны и яркий лунный свет. Удивительно, но этот лес был совершенно неприспособлен для того, чтобы играть здесь в прятки.
Мои преследователи приближались, и зеленые огоньки то появлялись, то скрывались за деревьями. Я перешел с быстрого шага на бег, понимая, что затаиться мне не удастся, на ходу избавляясь от тяжестей. Сперва в мох улетел арбалет, затем сумка с походными вещами, от которой я оставил только ремень.
На бегу я сделал из него перевязь и перебросил палаш на спину, чтобы ножны не били по ногам. Преследователи с каждой минутой были все ближе, так что я больше не стал мешкать.
Лезть по гладкому стволу было непросто, но, как говорится, жить захочешь — и не такое сделаешь. Крепкая ветка нашлась на высоте четырех человеческих ростов, я ободрал ладони, взмок, как мышь, но угнездился на ней, обхватив ногами для надежности. Убежище было хреновым, хуже не придумаешь, особенно если кто-нибудь из тех, кто сейчас внизу, поднимет голову. Вот уж откуда убежать я никак не смогу, так это с ветки, но приходилось довольствоваться тем, что есть, и молиться, чтобы повезло.
Я смотрел, как дрожащие зеленые огоньки приближаются, растут в размерах, и машинально задержал дыхание. Они шли широкой цепью, и расстояние между ними было шагов двадцать — двадцать пять. Люди в серых монашеских рясах, с наброшенными на голову капюшонами и зелеными огнями, горящими на их черных ладонях, стремительно плыли сквозь стелющуюся по земле ночную дымку, внимательно оглядывая землю. У одного в руках был мой арбалет, другой тащил сумку. Они прошли подо мной и растаяли точно призраки, скрывшись в лесу, но блики зеленых огней еще несколько минут были видны мне.
Выждав еще немного, я соскользнул вниз и, пригибаясь, побежал перпендикулярно тому направлению, по которому двигалась цепь странных монахов. Проповедника и след простыл. Я летел через ночной лес, тихий и безмолвный, каждую секунду ожидая, что вновь появятся зеленые огни преследователей. Надеюсь, они не скоро догадаются, каким образом я их облапошил.
Через двадцать минут я оказался в лугах, над которыми беззвучно летала одинокая сова. Здесь пахло медовым цветом, рекой и дымом костра. Последнее меня озадачило. Неужели люди?!
За плакучими ивами блеснула тягучая и неспешная речная вода. На берегу, прячась за необычно высоким молочаем, горел огонь. Теплое и приятное для глаз пламя отличалось от зеленых огоньков, а потому манило к себе. В другое время я сделал бы крюк, обошел его стороной, но сейчас мне следовало предупредить людей. Вряд ли они знают, что по округе бродят монахи из мертвого монастыря.
Мой добрый поступок завершился совсем не так, как я хотел. Вместо человека я увидел визагана. Тот сидел возле огня, помешивая длинной ложкой варево в своем котелке, а возле его ног лежал пока еще маленький кабанчик.
— А… Кровь Темнолесья… — протянула эта тварь. — Как вижу, ты все-таки послушался моего совета и решил не оставаться среди старых камней. В человеческих жилищах вечно заводится всякая мерзость. А вот и она…
Из соснового бора выползла цепочка уже знакомых огоньков. Я бросился к воде.
— Не советую, — сказал визаган. — Тот, кто живет в ближайшем омуте, не слишком жалует твое племя. Как и я, впрочем. Реку тебе не преодолеть.
— В реке у меня есть шанс, визаган. А здесь нет.
В воде что-то громко плюхнуло. Быть может, рыба. А может… и нет.
Я еще раз посмотрел на зеленые огни, которые преодолели половину луга и теперь образовывали вокруг костра визагана полукруг.
— Кто они?
— Монахи, которые считали, что от темных знаний не бывает вреда. Вы, люди, любите набираться злом и мечтаете жить вечно. Результат перед твоими глазами. Они утащат тебя к себе в подвалы, как и тех, кто порой сюда забредают и не попадают мне на обед. Не только я обожаю свежую человечину. — Он рассмеялся и зачерпнул варева. Отхлебнув его, зажмурился от удовольствия:
— Тебе понравится. А Темнолесью, что живет в тебе, и подавно. Это сок, что течет по корням его могучих деревьев. Пробуй.
— Нет.
— Он спасет твою жизнь, глупец. Пей.
— Нет!
Забывшись, я посмотрел на него, и его глаза тут же поймали мой взгляд. Это было словно ожог, когда его проклятые мысли влезли мне в голову.
— Неужели ты думаешь, что я спрашиваю твое мнение, человек? Темнолесье куда важнее тебя. Его слишком мало в нашем мире, чтобы терять из-за твоего упрямства и глупости… Пей. Время почти вышло.
Я, вопреки своему желанию, взял ложку и проглотил варево, не успев удивиться силе магии визагана.
В котелке была обычная ледяная вода.
— Прощай, кровь Темнолесья, — сказал мне визаган, и небо вместе со звездами и проклятущей полной луной сделало кувырок.
В этом мире все было очень странным. В зеркальной воде отражалась луна, но на небе не было ни ее, ни звезд. Горячий ветер летал над высокой травой, и пах он так же, как и прежде — ароматным медом, сладким и душистым.
Я сидел босой, в закатанных штанах, в рубашке с расстегнутым воротом и без пояса, на котором всегда висел мой кинжал. Странно, но его отсутствие не беспокоило меня. Меня сейчас вообще мало что заботило, кроме мысли о том, что с моими глазами что-то не так. Вся окружающая действительность оказалась седой. Седая трава, седая вода, седая луна в реке, седое небо. Это было так странно, что несколько минут я молчал и только после этого спросил у Пауля:
— Это сон?
— Тебе лучше знать, Людвиг, — ответил страж, погибший в Солезино. — Здесь ты, и только ты, принимаешь решения. Это сон?
— Пожалуй, да.
— Вот видишь, как все просто. — Он потрепал холку черного мастино, лежащего у его ног. — Рози поправилась? Ты успел?
— Она умерла.
Пауль на секунду прикрыл глаза:
— Жаль. Это не должно было случиться. Цыган, конечно же, во всем винит меня?
— Считаешь, что у него нет повода?
Старый страж снял сапоги, стянул рубашку через голову:
— Не хочешь искупаться?
Я посмотрел на воду с плывущей в ней луной:
— Пожалуй, нет.
— Как хочешь. — Он зашел по колено. — Сегодня она как парное молоко. Шуко считает виноватым меня, и я соглашусь с тобой, мне не следовало разбивать пару, хотя там, среди мора, мне казалось это правильным решением. Но почему в тебе тоже живет вина, Синеглазый? Ведь это не ты был с ней, когда все случилось.