Он еще что-то выговаривал, а я просто забрал книгу со стола и убрал к себе в сумку. На обложке серебряными буквами было выведено имя переписчика. Кажется, Пугало умудрилось спереть библию из монастыря Святого Иронима. Мы проезжали его еще неделю назад. Ума не приложу, где оно хранило ее все это время.
Внизу я, не садясь, выпил молока и взял сумку с едой, которую собрала мне приветливая хозяйка дома.
На улице было очень тепло, несмотря на раннее утро и то, что солнце успело лишь верхушку колокольни окрасить в розовый свет. Брат Курвус уже сидел на высоком, мощном коне мышастой масти, который легко выдерживал вес немаленького монаха. Мой конь был поменьше, бурый и смотрел на мир довольно дружелюбно.
— А где наши попутчики? — спросил я, запрыгивая в седло.
— Ожидают у городских ворот.
— Расскажите, что за человека вы ищете?
— Расскажу. Если не возражаете, когда рядом будет господин Хюбер. Не хочу дважды повторять одно и то же.
Проповедник кисло посмотрел на меня:
— Все еще хуже, чем я думал. Лучше бы я остался с Пугалом или навестил какой-нибудь бордель. Прелюбодеи иногда такие смешные. За ними интересно наблюдать.
Господин Хюбер и его ученица, оба на лошадях хунгайской породы, невысоких и длинногривых, ждали нас у южных городских ворот.
— Не ожидал вас снова увидеть, господин ван Нормайенн, — поприветствовал меня законник. — Я рад, что мы продолжим путь вместе, но брат Курвус так и не рассказал, почему его столь встревожила пропажа спутников. Они могли задержаться.
Законник говорил то же самое, что и я.
— Зачем трем воинам Христовым приходить в кантон Бальзе? — Задавая свой вопрос, Нико Хюбер даже не смотрел на брата Курвуса. — Тройка каликвецев — достаточно редкое явление на дорогах княжеств, если только поблизости нет ваших монастырей. А ближайший отсюда — на другой стороне горной цепи, в Литавии.
— Мы ищем опасного еретика.
— Столь опасного, что требуется монах с ангельским благословением на поясе? — Я не скрывал своего недоверия.
Тройка каликвецев — это не шутка даже для нечисти. Чего уж говорить о человеке, пребывающем в еретическом заблуждении или даже балующемся колдовством.
— Все в нашем мире равноценно, Людвиг. — Глаза монаха ничего не выражали. — Вы ведь понимаете. У кого-то на поясе благословение ангела, а у кого-то поддержка из ада. Как я уже сказал — это опасный еретик, и церковь заинтересована найти его. Поэтому мне жизненно необходимо как можно скорее отыскать моих спутников.
— Что-то он не слишком откровенен с вами, ребята. Клянусь Девой Марией, тут дело пахнет большим костерком. И как бы вы все не оказались на угольях вместо какого-то дурацкого кацера.
— У вас интересный спутник, господин ван Нормайенн, — проговорил господин Хюбер.
— Я бы счел это комплиментом, если бы только смог возлюбить ваш Орден, как этого просят некоторые проповедники. Я к их числу, как вы понимаете, не отношусь. — У старого пеликана настроение портилось с каждой минутой.
Ханна нахмурилась, но законник лишь развел руками:
— Не жду от вас вселенской любви, любезнейший. Я в этом, право, не нуждаюсь. Но ваши мысли забавны и не лишены интереса, что я не могу не отметить. Это наши сопровождающие, брат Курвус?
— Верно.
Четверо мужчин с оружием, спешившись, ждали нас на дороге. На них не было мундиров, каждый одет как городской житель.
— Доброго утречка вам, господа, — кивнул самый пожилой из них, с пожелтевшими от постоянного курения усами. — Я Йотко Вальзоф. Приматор попросил показать вам дорогу и подсобить, если возникнут неприятности. Куда отправились братья? К Грейндермейссу?
— Да.
— Что они там забыли? Хутор с прошлой осени необитаем.
Тогда понятно, почему там обосновались старги. Непонятно лишь желание того умника из купеческого каравана срезать путь по более «безопасному» тракту. Его дурацкое предложение привело нас всех в ловушку.
— Далеко до него?
— Если через лес, напрямик, а потом через речку — то часа два. Но это на любителя, господа хорошие, и если лошадей нет. А трактом-то часа в четыре уложимся, если через мост, а затем в объезд холмов. Ну что? Тронулись, что ли?
Йотко и еще один его товарищ поехали первыми, двое других сопровождающих замыкали наш маленький отряд. Я путешествовал в одиночестве, пропустив законника и монаха, за которыми поскакала Ханна. Мимо деревушек, расположенных на зеленых холмистых склонах, мы отправились в сторону леса. Проповедник, пристроившийся на крупе моего коня, бормотал какую-то молитву, но так неразборчиво, что я никак не мог понять, о чем он на этот раз твердит.
Когда мы свернули с центрального тракта на лесную дорогу, тенистую и зажатую с двух сторон обступившими ее молодыми кленами, один из листиков, кружась, упал с ветки мне прямо на плечо. Во всяком случае, так я подумал в первое мгновение, пока не увидел, что это никакой не листик, а сложенная из бумаги миниатюрная голубка.
Проповедник потрясенно выругался сквозь зубы, я шикнул на него и сцапал птичку прежде, чем ее увидели законники. Одного взгляда было вполне достаточно, чтобы понять, чья это работа. И если у кого еще имелись какие-то сомнения, то вырванный лист из библии, из которого и была сложена голубка, отметал все сомнения.
Старина Пугало не собирался сидеть сложа руки и томиться в неизвестности, поэтому прислал вместо себя эту одушевленную штуку. В ней едва чувствовалась его темная суть, но я не намеревался таскать ее у себя на плече, словно моряк попугая: она все равно привлекла бы к себе внимание.
— Хочешь наблюдать, смотри издали, — сказал я птичке. — Не лезь другим на глаза.
Она рассерженно выпорхнула из моей ладони и скрылась за нависающими над дорогой ветвями. Кажется, этого никто не заметил.
— Людвиг, оно совсем с ума сошло! — доверительно прошипел мне Проповедник. — Рано или поздно оно тебя подставит, и придется разбираться с законниками.
— Нет прямого запрета на общение с одушевленными, даже если их суть не идеально чиста.
— Идеально чиста? — фыркнул тот. — Скорее наоборот! Пугало идеально темен.
— Это не так, иначе с ним нельзя было бы договориться. Даже если его увидят, то меня обвинять им не в чем. Как я уже сказал — нет законов, которые считают это нарушением.
— Потому что до тебя не было стражей, которые бы этим занимались. Ты — первый ненормальный.
— Как ты помнишь, те стражи, кто видел Пугало, не слишком стремились его уничтожить.
— Я думаю, оно как-то влияет на вас. Околдовывает разум. Но меня-то оно не обманет, я давно уже мертв и знаю, где у него гнильца.
Эти споры могли продолжаться до бесконечности. Чаще всего Проповедник к Пугалу относился благожелательно и порой даже скучал по нему, но иногда на него находило «прозрение», и тогда мне в сотый раз приходилось выслушивать его домыслы, что зародившаяся в огородном пугале душа уничтожит этот мир.
Проповедник частенько гадал, зачем оно увязалось за нами. Ответ, по-моему, очевиден. Во-первых, потому, что это я пригласил Пугало. Так лучше, чем если бы одушевленный остался на том ржаном поле и его серп был в опасной досягаемости от путников.
Во-вторых, ему было скучно. Так же скучно, как Проповеднику, ставшему неотъемлемой частью моей жизни и моим спутником. Души, как это ни удивительно, тоже могут испытывать человеческие эмоции и тосковать в одиночестве.
Проповедник бы еще много чего мне наговорил (я все равно слушал краем уха), но Ханна придержала лошадь и поравнялась со мной. Старый пеликан тут же перестал обсуждать запретные темы, покосился на девчонку и, спрыгнув с лошадиного крупа, буркнул:
— Разомну ноги. Позже тебя догоню.
Несколько минут мы ехали с законницей в молчании, наконец, она набралась духу и сказала:
— Я хочу перед вами извиниться.
— За что?
— За то, что была неправа и мое отношение к стражам сложилось из домыслов и слухов. Из-за этого вчера я допустила ошибку. Из-за своей предвзятости к стражам я сразу сочла вас нарушившим закон и даже не подумала об иных вариантах. За это я прошу прощения.
Она была слишком молода и еще могла, умела и хотела извиняться.
— Извинения приняты.
Ханна неуверенно улыбнулась.
— Тебе придется привыкнуть к стражам.
— И к вашей открытой ненависти?
Я посмотрел в ее необычайно серьезные глаза:
— И к ней тоже. Некоторые из нас погибли из-за тех решений, что приняли в Ордене. Это не обвинение в твой адрес, ты пока еще мало что видела. Но нам не за что любить большинство из тех, кто когда-то были нашими братьями и сестрами.
— Я понимаю. Но также теперь стараюсь понять, что не все стражи — преступники. Как и не все служители Праведности — ваши враги.
— Теперь уже я прошу прощения, — вздохнул я. — Нас воспитывают в ненависти друг к другу, так что я сам порой перестаю замечать ее границы.
— Надеюсь, Ханна вам не сильно досаждает? — Господин Хюбер, до этого несколько раз оборачивающийся через плечо, не выдержал и подъехал к нам.
— Мы просто беседовали.