— Охотно.
— Чудесно. А я пока наполню наши фляги водой.
Я с трудом спустился к реке, песок то и дело осыпался под ногами, а тропка вниз была достаточно крутой. Проповедник сопровождал меня, распевая гимн во славу Богородицы. Он был чертовски доволен тем, как мы заставили понервничать представителей Ордена Праведности.
— А где Птаха?
— Шут ее знает. По мне бы, век ее не видеть, как и Пугало.
— Ты даже меня не обманешь, не то что себя. Хотя одушевленный и не сказал тебе ни слова, но ты не против его общества.
Конечно же, он возмутился и начал все отрицать, а я лишь хмыкал в нужных местах и виновато вздыхал, когда его речь становилась особенно обличительной.
— Надоели мне эти леса и дороги! Ты как из Темнолесья вернулся, так и носишься по свету, словно пес, которого блоха в хвост укусила. Никакого перерыва!
— Лето — горячая пора. Какой отдых? О чем ты? Отдыхать буду не раньше зимы, когда пути заметет, и то если повезет оказаться далеко от центральных трактов и почтового сообщения. Иначе магистры обязательно придумают мне задание. Стража ноги кормят.
— Ты скопил достаточно денег на безбедную старость, Людвиг. Почему никто из вас никогда не может угомониться, пока не становится уже слишком поздно?
Я задумался над его словами, одновременно закручивая крышку на фляге:
— Наверное, потому, что иначе мы умрем от скуки.
— Три ха-ха. Так я и тебе поверил. Нет, тебе-то я поверил, но ты хочешь сказать, что все остальные такие же, как ты?!
— А что тут такого? Нас воспитала одна школа, в нас вдалбливали одни правила. Когда тебе внушают, что главное в твоей жизни — уничтожение темных душ, что это достойная работа и богоугодное дело — спасать людей от злобных сущностей, ничего иного быть не может. Я так воспитан и начинаю лезть на стенку, когда нет никаких дел.
— В жизни нужны приключения? — ехидненько хихикнул он.
— В жизни нужен смысл, старина. У меня он есть. Большой или маленький — судить не мне, но я считаю его вполне достойным этой самой жизни. Подумай над этим.
— Мне-то чего думать? Мне поздно. Я уже мертв, Людвиг.
— Как мы с тобой знаем, смерть — это далеко не конец, и с ней смысл жизни никуда не теряется. Я встречал много душ, и некоторые из них живее многих людей. Подумай над этим.
К небольшой стоянке углежогов, расположившейся у края вырубки, мы подошли в ранних сумерках, когда воздух звенел от комарья. Огромная, покрытая толстым слоем дерна куча
все еще испускала волны нестерпимого жара, но рядом не было ни одного человека, чтобы следить за горением.
Мы замерли у границы стоянки, притаившись за кустами в поисках скрывающейся опасности.
— Запрещенная вырубка, — сказал Хюбер. — Кто-то подрабатывает без городского разрешения, слишком далеко от жилья, слишком хорошо спрятались. Их здесь никто не найдет.
— Кроме вёлефа, — проронил брат Курвус. — Его следы ведут сюда.
На той стороне, за возом, я заметил движение и сказал:
— Все, кто тут был, мертвы.
— С чего вы взяли, Людвиг? Отсюда я не вижу тел.
— Зато я вижу душу углежога, судя по ее одежде и испачканному лицу.
Я сделал шаг, выйдя из укрытия, обошел шалаш из ветвей и парусины, где летом жили рабочие. Ханна и Проповедник увязались за мной.
Брат Курвус и законник стали обходить стоянку по кругу, отправившись в противоположную от нас сторону. Дышать здесь было тяжело, тлеющая в куче древесина выделяла в воздух какую-то дрянь, и в горле сильно першило.
— М-да. Не повезло тебе, приятель, — с сочувствием сказал Проповедник, глядя на вскрытое горло души, из которого беспрерывным, неостановимым потоком текла и исчезала кровь.
— Что со мной? — спросил черный от угольной пыли человек с покрасневшими глазами. — Я… там…
— Ну да. Ты умер. — Старый пеликан был очень «тактичен». — Окочурился. Отдал богу душу. Впрочем, с последним я поторопился. Ты все еще в нашем грешном мире. Как и я, кстати говоря. Чем тебе рай не угодил? Там-то всяко лучше поляны с углем?
— Помолчите хотя бы минуту! — одернула его Ханна. — Не видите разве, что он страдает!
— Я тоже страдаю! — не смутился Проповедник. — Только мой срок страдания гораздо дольше, чем его.
— Кто это сделал с тобой? — Я присел рядом с углежогом.
Он, все еще ошеломленный, промычал:
— Какие-то люди. Вышли из леса, оттуда же, откуда вы. Несколько часов назад. Я ничего не понял и… умер.
— Людвиг! — окликнул меня брат Курвус. — Посмотрите!
Девушка осталась с Проповедником и углежогом, а я поспешил к монаху и законнику.
Пятеро углежогов, все с распоротыми шеями, лежали рядом с кострищем и перевернутым котелком, в котором артель готовила себе еду. В двух шагах от них, привалившись к березе и опустив голову на грудь, сидел златокудрый молодой человек без правого запястья. Его культя была перевязана, и рука вплоть до локтя почернела, в одном месте сквозь гниющее мясо торчала локтевая кость.
— У вёлефа больше нет ученика, — равнодушно сказал я. — Нам будет легче.
Господин Хюбер подошел к мертвому, взял его пятерней за прекрасные волосы, поднял голову так, чтобы мы смогли рассмотреть красивое лицо.
— Он не из Битцинена. Похож на уроженца Лезерберга. Только у них такие светлые глаза.
— Не отпускайте! — попросил я законника, присев рядом с мертвецом. — Его губы окровавлены, как и подбородок. Да и верх рубашки весь красный. Кажется, его пытались напоить кровью.
— Так и есть, — согласился со мной господин Хюбер. — В него вливали то, что лилось из шей этих несчастных. Вёлеф пытался спасти своего подопечного.
— Не слишком-то он пытался, господин Хюбер, — не согласился каликвец. — Люди умирали слишком быстро, чтобы кровь напиталась их болью. Почти без мучений. Этого недостаточно для мощной темной магии. Он просто вспарывал горла и пытался хоть что-то сделать на скорую руку.
— Он торопился? Знает, что мы его преследуем?
— Не думаю, иначе бы уже давно устроил на нас засаду. Скорее всего, время жизни ученика подходило к концу.
— Это не объясняет ваши слова о том, что он не старался вырвать из рук смерти этого парня, — не согласился я с монахом.
— Еще как объясняет. У него при себе была кровь братьев Феломиченцо и Пульо, умерших не так легко, как эти несчастные. В ней магии достаточно, но еретик даже не подумал ее тратить и использовал ту, от которой не было толку, зря убив людей. Магическая сила для него была гораздо важнее ученика.
— А если бы колдун использовал другую кровь? Это бы спасло его спутника? — спросила подошедшая к нам Ханна.
— Не думаю. — На лице брата Курвуса появилось жесткое выражение. — Таких Господь не защищает.
Он подошел к телу, легко поднял его:
— Следует сжечь эту тварь, пока не случилось никакой беды. Брошу ее в чрево печи, даже костей не останется.
Он понес труп к пышущей жаром куче.
— Людвиг, этот парень попросил меня прочитать заупокойную над ним и его товарищами, — поделился со мной Проповедник. — И он просит тебя об услуге.
Я подошел к душе:
— Чего ты хочешь?
— Освобождения. Мне больше нечего тут делать. Я хочу уйти, страж.
Я обернулся и увидел, что законники смотрят на меня.
— Ты уходишь добровольно, без принуждения?
— Верно.
— Хорошо. Я могу освободить тебя, — сказал я. — Но прежде ответь: если идти в ту сторону — куда мы придем?
Я указал направление, в котором скрылся вёлеф.
— Там несколько хуторов. Ближайший — в шести часах хода. Он заброшен, как и следующие три. Через день можно выйти на Свиловский тракт.
Я отпустил его, как он и желал, убрал подрагивающий кинжал, поднял взгляд на господина Хюбера:
— Есть возражения?
— Отнюдь, — ответил он мне. — Закон не нарушен, и мне нет дела до того, что случилось.
— Тем лучше для всех нас.
— Я слышал о вас, господин ван Нормайенн. В основном не слишком лестные отзывы, хотя вы ни разу не нарушали правила.
— Понимаю, что слухи на виселицу не потащишь.
— Конечно. Но выводы сделаны. Я далек от политики, однако многие говорят, вы были рядом с маркграфом Валентином, когда тот умер.
— Все это слухи, любезный господин Хюбер. Такому человеку, как я, нечего делать рядом со столь благородными господами, а уж тем более стоять у их смертного ложа.
— Я просто хочу сказать, что у маркграфа были влиятельные друзья, и они могут не забыть, кто был рядом с ним в его последние минуты. И станут задавать вопросы. Например, о его предсмертных словах или… еще о чем-то.
— Не понимаю, почему вы мне это говорите.
— Как я уже сказал, я далек от политики и служу своему делу так же, как служите своему вы. Мы вообще с вами очень похожи, господин ван Нормайенн, — серьезно сказал законник, и я сдержал усмешку. — Поэтому мне не нравится, когда кто-то мешает таким людям, как мы, на моей они стороне или на вашей. Я слышал краем уха, что несколько моих… скажем так, коллег желают поговорить с вами.