В тот же вечер двое садовников, стараясь не глядеть на Матта, вынесли из комнаты кровать. Роза следила за ними с плохо скрываемым злорадством. Потом вынесла ведро, которым Матт пользовался с самого первого дня пребывания в доме.
— Делай свои дела в углу, на газеты,— сказала Роза.— Как собака...
Матту пришлось лечь на цементный пол без всяких одеял и, конечно же, без подушки. Спал он плохо, а наутро все тело ныло, как больной зуб. Пришлось сходить на газеты, и это было стыдно и пакостно...
Когда пришло время завтрака, Роза поставила на пол поднос со скудной снедью и сразу же вышла. Даже не стала ругаться. Сначала Матт был этому только рад, но потом ему стало совсем плохо. И сердитые слова лучше, чем ничего. Дома у него были плюшевый мишка, собачка и Педро Эль-Конехо. Они не разговаривали, но их хотя бы можно было обнять. Где они теперь? Наверное, Селия их выбросила, потому что знает, что он не вернется...
За едой Матт непрерывно плакал. Соленые слезы скатывались по щекам и падали на черствый кусок хлеба.
Вечером Роза принесла безвкусное жаркое с серой, как цемент, подливой. Ни ложки, ни вилки на подносе не было, поэтому Матту пришлось зарыться в миску лицом. К жаркому полагались вареный кабачок, яблоко и бутылка воды. Он съел все, потому что был голоден, но еда ему страшно не понравилась — а еще она напомнила, как вкусно готовила Селия...
Так проходил день за днем. Роза с ним не заговаривала. Казалось, лицо ее навсегда скрылось под непроницаемыми ставнями. Она ни разу не встретилась с Маттом взглядом, ни разу не ответила ни на один его вопрос. Ее молчание выводило мальчика из себя. Когда она приходила, он принимался болтать как заведенный, но она обращала на него внимания не больше, чем на плюшевого мишку.
Постепенно вонь в комнате стала невыносимой. Роза мыла пол каждый день, но запах впитался в цемент. Вскоре Матт привык к нему. Но Роза привыкнуть не могла и однажды взорвалась в новом припадке ярости.
— Неужто мало, что мне приходится за тобой присматривать?! — визжала она. Матт сжался в комочек у окна.— Уж лучше бы я убиралась в курятнике! От кур хоть польза какая-то есть! А от тебя что за толк?!
Неожиданно ей в голову пришла какая-то мысль. Она замолкла на полуслове и всмотрелась в Матта, словно что-то прикидывая. Матт похолодел. Что еще она замышляет?!
Снова пришли угрюмые садовники. Поперек двери они соорудили невысокую глухую перегородку. Матт с интересом наблюдал за их работой: перегородка доставала ему до пояса и сбежать не помешала бы. Роза стояла в коридоре и недовольно ворчала. Садовники обронили несколько слов (что именно они сказали, Матт не расслышал), и Роза побагровела от гнева. Но ничего не ответила.
Когда перегородка была наконец готова, Роза выволокла Матта в коридор. Мальчик с любопытством озирался по сторонам. В коридоре было голо и пусто, ничуть не интереснее, чем в комнате, но все-таки хоть какое-то разнообразие.
А потом произошло что-то совсем непонятное: по коридору засновали садовники с тачками, полными опилок. Одну за другой они подвозили тачки к дверному проему и вываливали их содержимое в комнату. Когда на полу выросла груда высотой с перегородку у двери, Роза подхватила Матта под мышки, приподняла и зашвырнула внутрь. Матт мягко приземлился на опилки и закашлялся.
— Вот так должны жить грязные скоты,— прошипела горничная и захлопнула дверь.
От испуга Матт не знал, что и подумать. Вся комната была завалена серовато-бурой трухой. Она была мягкая. На ней можно было спать, как на кровати. Матт принялся копаться в опилках, силясь понять, почему и зачем они вдруг появились в его жизни. Он рыл в опилках туннели, насыпал из них горы. Подбрасывал опилки в воздух и глядел, как они медленно опускаются длинным шлейфом. Так он возился довольно долго, но постепенно все развлечения, какие он мог придумать с опилками, иссякли.
На закате Роза принесла еду. Опять не произнесла ни слова. Матт ел медленно, глядел на тусклую желтую лампочку, принадлежавшую Святой Деве, и вслушивался в голоса, доносившиеся из дальнего конца дома.
— Что ты натворила, ради всего святого! — вскричал врач, увидев новое жилище Матта.
— Насыпала ему подстилку,— ответила Роза.
— Ты с ума сошла?!
— А тебе что за дело?
— Как это — что за дело? — Врач попытался взять ее за руку. Она отпихнула его— Я должен заботиться о здоровье этого клона. Боже мой, ты знаешь, что случится, если он умрет?!
— Тебя волнует только одно: как бы с тобой чего не случилось! Но не бери в голову, Виллум. Я выросла на птицеферме и знаю, что глубокая подстилка — лучший способ сохранить цыплят здоровыми. Надо пустить кур копаться в ней, и тогда весь помет опускается на дно. Врач рассмеялся.
— Ты очень странная женщина, Роза, но, должен признать, это существо пребывает в хорошем состоянии. Помнится, когда оно жило в доме у Селии, то, кажется, умело говорить. Сейчас оно не произносит ни слова...
— Злобный маленький зверек! Врач вздохнул.
— Так всегда бывает с клонами. Я думал, этот окажется умнее прочих...
Матт ничего не сказал, только забился в угол подальше. Долгие часы одиночества в домике среди маковых полей научили его хранить молчание, а любое внимание со стороны Виллума и Розы могло кончиться плохо.
Дни тянулись мучительно медленно, а по ночам он плакал. Сквозь зарешеченное окошко Матт видел, что розовые цветы на газоне увяли. Узкая полоска неба днем была голубой, а ночью черной. Часто ему снился маленький домик среди маковых полей, Селия, зеленый луг, такой яркий, что, проснувшись, он тут же снова начинал плакать.
Постепенно он пришел к выводу, что Селия о нем забыла, что она никогда не придет и не спасет его. Эта мысль причинила такую боль, что Матт поспешно выбросил ее из головы. Он пытался не думать о Селии, а когда все-таки думал, то сразу же старался переключиться на что-нибудь другое — светлое и приятное. Мало-помалу он начал забывать, как она выглядит: на смену реальному человеку пришел некий смутный образ, однажды увиденный им во сне.
Худо-бедно Матт все-таки пытался бороться со скукой, грозившей захлестнуть его с головой. Он начал прятать в опилки остатки еды — не для того, чтобы съесть их потом, а чтобы привлечь насекомых. Окно было не застеклено, и сквозь решетку в комнату частенько залетали всевозможные мелкие существа.
Сначала он приманил ос огрызком яблока. Потом, польстившись на кусок протухшего мяса, к нему в гости пожаловала великолепная жужжащая муха. Она уселась на мясо, словно ее пригласили на званый обед, и, предвкушая трапезу, принялась потирать мохнатые лапки. Вскоре Матт обнаружил в мясе копошащихся червяков и стал следить, как они растут. Постепенно червяки превратились в точно таких же жужжащих мух. Все это было ужасно интересно.
А еще, конечно же, были тараканы. Мелкие, коричневые, с трудом прокладывали себе путь в опилковых джунглях; большие, кожистые, летали по воздуху, гудя, как тяжелые бомбардировщики, и Роза, завидев их, пронзительно визжала.
— Ты чудовище! — кричала она.— Не удивлюсь, если окажется, что ты их ешь!
Да, насекомые приносили массу удовольствия.
В один чудесный день между прутьями решетки протиснулась голубка и принялась деловито копаться в опилках. Матт застыл, очарованный ее красотой. Когда голубка улетела, на опилках осталось одно-единственное перламутровое перышко. Матт спрятал его. Он был убежден, что, попадись перо на глаза Розе, она его непременно уничтожит.
Зачастую он пел про себя — так, чтобы не услышала Роза,— колыбельную, которую слышал от Селии: «Буэ-нос диас палома бланка. Ой те венго а салудар. Доброе утро, белая голубка. Я пришел навестить тебя». Эта песенка посвящалась Святой Деве Гвадалупской. Матту пришло в голову, что голубка была послана Святой Девой, а перышко означает, что теперь Она будет заботиться о нем, как заботилась раньше, в маленьком домике среди маковых полей.
Однажды он услышал на улице шаги, выглянул в окно и увидел по ту сторону решетки незнакомое лицо. Это был мальчик немногим старше его самого, с непокорными рыжими кудрями и веснушками.
— Ну и урод же ты,— сказал мальчик.— Прямо свинья в хлеву.
Матт хотел ответить, но привычка к молчанию стала чересчур сильной. Он лишь злобно покосился на обидчика. Сквозь туман, застилавший его разум, он вспомнил, что мальчика зовут Том и что он плохой.
— Сделай что-нибудь,— попросил Том.— Покопайся в отбросах. Потрись спиной о стену, как свинья. Надо же мне о чем-нибудь рассказать Марии...
Матт поморщился. Он вспомнил веселую девочку с тугими косичками, которая заботилась о нем и была наказана за то, что принесла ему поесть. Значит, она вернулась. И не пришла с ним повидаться...
— Что, зацепило? Погоди, вот расскажу твоей подружке, каким ты стал красавчиком. Воняешь, как куча дерьма!
Матт покопался в опилках, ища припрятанное сокровище. Это был целый апельсин. Сначала он был зеленым, но постепенно стал синим и очень мягким. Изнутри в нем копошились червяки, и их выкрутасы очень забавляли Матта. Он обхватил апельсин пальцами. Плод чудом сохранял круглую форму.