— Слушаю, Вилл?
«Не ходите с этим мальчиком, — сказал он про себя. — Не подходите близко к аттракционам. Оставайтесь дома, умоляю вас».
Вслух он сказал:
— Мистер Кросетти умер.
Она кивнула, тронутая его словами, ожидая его слез. И пока она ждала, Вилл вытащил Джима на крыльцо, и дверь захлопнулась, закрыв от них мисс Фоули и розовое маленькое лицо с линзами, которые настойчиво фотографировали двух таких разных мальчиков, и они спустились вслепую по ступенькам в октябрьскую темень, и в голове Вилла вновь набрала скорость карусель под шум скворчащей на ветру листвы на деревьях над ней.
Отойдя, Вилл захлебнулся словами:
— Джим, ты пожал ему руку! Мистеру Кугеру! Неужели захочешь ещевстретитьсяс ним?
— Это мистер Кугер, точно. Это его глаза, чтоб мне провалиться. Если бы я встретился с ним сегодня ночью, мы раскусили бы всю эту шайку. Что тебя так тревожит?
— Тревожитменя!
У подножия крыльца они яростно и лихорадочно шептались, поглядывая на окна, за которыми то и дело скользила чья-то тень.
Вилл остановился. Музыка в его голове развернулась кругом. Он зажмурился, потрясенный.
— Джим, эта музыка, которую играла каллиопа, когда мистер Кугер становился все моложе…
— Ну?
— Это же «Похоронный марш»! Исполненныйзадом наперед!
—Чей«Похоронный марш»?
— Чей! Джим, Шопен только эту мелодию и сочинил — «Похоронный марш»!
— Но почему она звучала задом наперед?
— Мистер Кугер топалпрочьот могилы, а не к ней, точно? Становясь все моложе и меньше ростом, вместо того чтобы стариться и упасть замертво…
— Вилли, ты говоришь ужасные вещи!
— Ага, но… — Вилл замер. — Он там опять. В окне. Помаши ему рукой. Пока! А теперь — шагай и что-нибудь насвистывай. ТольконеШопена, бога ради…
Джим помахал. Вилл помахал. Оба засвистели «О Сусанна».
В окне над ними маленькая фигурка отозвалась жестами.
Мальчики поспешно зашагали вдоль по улице.
Глава двадцатая
В двух домах ждали два ужина.
На Джима накричала одна родительница, на Вилла накричали двое.
Обоих отослали в спальни наверху без ужина.
Началось все ровно в семь вечера. Кончилось в три минуты восьмого.
Хлопали двери. Щелкали замки.
Тикали часы.
Вилл стоял возле двери. Телефон там внизу ему недоступен. И даже позвони он — мисс Фоули не ответит. Сейчас она уже за городом… господи! Да и что мог он сказать? «Мисс Фоули, этот племянник никакой не племянник? Мальчик — не мальчик?» Чтобы она рассмеялась в ответ? Конечно. Потому что племянник есть племянник, мальчик есть мальчик, или кажется ей таким.
Вилл повернулся к окну. Через дорогу Джим в своей комнате стоял перед той же дилеммой. Оба маялись. Слишком рано еще открывать окна и переговариваться громким шепотом. Родители внизу настороженно крутили ручки детекторных приемников, щекоча уши далекими шорохами.
Мальчики плюхнулись каждый на свою кровать, каждый в своем доме, прощупали матрацы в поисках шоколадок, припасенных на черный день, и принялись уныло жевать.
Часы тикали.
Девять. Половина десятого. Десять.
Чуть слышно стукнула дверная ручка внизу — отец отпер замок.
«Папа! — подумал Вилл. — Поднимись! Нам надо поговорить!»
Но отец переминался с ноги на ногу в прихожей. До Вилла доходило лишь его смятение, и он представил себе постоянно озадаченное, полурастерянное лицо отца.
«Он не поднимется, — говорил себе Вилл. — Уходить от серьезного разговора, отстраняться — это он может. Но зайти, присесть, послушать? Хоть раз заходил он так, хоть раз зайдет когда-нибудь?»
— Вилл?..
Вилл напрягся.
— Вилл, — сказал отец, — будь осторожен…
— Осторожен? — воскликнула мать, идя через прихожую. — Этовсе, что ты можешь сказать?
— А что еще? — Отец уже вышел на крыльцо. — Он скачет, я ползу. Как тут заставить двоих двигаться вровень? Он слишком молод, я слишком стар. Господи, иной раз я думаю: зачем только мы…
Дверь закрылась. Отец уходил по дорожке между газонами.
Виллу захотелось распахнуть окно и позвать. Внезапно отец показался ему таким потерянным в ночи. «Не за меня, — подумал Вилл, — не за меня тревожься, папа, лучше сам оставайся дома! Ты рискуешь! Не уходи!»
Но он не стал кричать. А когда наконец медленно открыл окно, улица была пуста, и он знал, что вскоре в библиотеке на том конце города загорится свет. Когда разливаются реки, когда небо дышит огнем, как славно сидеть в библиотеке со всеми ее закоулками, всеми книгами. Повезет — так никто тебя не отыщет. Да и как найти!.. Если ты в Танганьике 1898 года, Каире 1812-го, Флоренции 1492-го?!
«…осторожен…»
Что папа подразумевал? Может быть, он ощутил запах страха, может быть, слышал музыку, рыскал поблизости от шатров? Нет. Только не папа.
Вилл бросил стеклянный шарик в окно Джима.
Тук. Тишина.
Он представил себе Джима, как он сидит там один в темноте, обжигая воздух своим дыханием, считая про себя секунды.
Тук. Тишина.
Непохоже на Джима. До сих пор в таких случаях окно открывалось и высовывалась голова Джима, битком набитая возгласами, потаенным шепотом, смехом и зарядами буйства и мятежа.
— Джим, я знаю, что ты там!
Тук.
Тишина.
«Папа в городе, мисс Фоули ушла сам знаешь с кем! — сказал себе Вилл. — Черт возьми, Джим, мы должны что-то предпринять! Сегодня ночью!»
Он бросил последний шарик.
…тук…
Шарик упал на притихшую траву.
Джим все не подходил к окну.
«Сегодня ночью», — подумал Вилл. Его терзала тревога. Он снова лег на кровать — не человек, а холодная чурка.
Глава двадцать первая
Дорожка за домом была на старинный лад вымощена сосновыми досками. Сколько помнил себя Вилл, они всегда там лежали, тогда как цивилизация бездумно стелила повсюду скучные, жесткие, безликие цементные дорожки. Дед Вилла, человек сильных чувств и буйных порывов, сопровождавший любое деяние рыканьем, напряг свои мышцы для защиты исчезающих примет и вместе с десятком умельцев втиснул в землю добрых двенадцать метров настила, где тот и лежал с той поры, напоминая скелет какого-то невиданного чудовища, прогреваемый солнцем, омываемый ливнями, от которых щедро прибывала гниль.
Городские часы пробили десять.
Лежа на кровати, Вилл поймал себя на том, что думает об оставленном дедом роскошном даре былых времен. Он ждал, когда настил заговорит.
На каком языке? Вот именно…
У мальчиков не заведено подойти прямо к дому и нажать кнопку звонка, вызывая друзей. Они предпочитают бросить в ставни ком грязи, бомбить каштанами черепицу или подвешивать таинственные записки к бумажным змеям, которые садятся на подоконниках чердачных окон.
Джим и Вилл не составляли исключения.
Если на ночь намечалась чехарда через могильные плиты или сброс дохлых кошек через дымоходы брюзгливых людей, кто-нибудь из приятелей прокрадывался из дома, чтобы при луне поплясать на гулких старых досках музыкального настила как на ксилофоне.
Со временем они ухитрилисьнастроитьдорожку, поднимая, скажем, доску A и укладывая ее в другом месте, перемещая таким же образом доску F, и так далее, покуда настил не стал благозвучным настолько, насколько это вообще зависело от двух концертмейстеров и от погоды.
По мелодии, исполняемой ступнями, можно было узнать род предстоящего ночного приключения. Услышав, как Джим топотом извлекает из досок семь-восемь нот «Там вдали на Лебединой речке», Вилл живо слетал на газон, зная, что пробил час нестись вдоль лунной дорожки ручья, ведущего к пещерам у реки. Если Джим услышит, что Вилл скачет по настилу как ошпаренный эрдель и мелодия отдаленно напоминает «На марше через Джорджию», значит, сливы, персики или яблоки за городом поспели в самый раз, чтобы расстроить ими желудок.
Вот и теперь Вилл затаил дыхание, ожидая, когда зазвучат призывные ноты.
Какую мелодию исполнит Джим, воплощая в ней образ Луна-Парка, мисс Фоули, мистера Кугера и — или — злого племянника?
Четверть одиннадцатого. Половина одиннадцатого.
Никакой музыки.
Виллу не нравилось, что Джим сидит у себя там в комнате, думая —о чем? О Зеркальном лабиринте?Чтоон там увидел? А увидев, что задумал?
Вилл беспокойно шевелился.
Особенно сверлила его мысль о том, что у Джима нет отца, который стоял бы между ним и шатрами Луна-Парка, всем тем, что притаилось во мраке на лугу. А есть только мать, которой больше всего хочется, чтобы сын был рядом, однако онне можетусидеть на месте, должен вырваться, чтобы дышать вольным ночным воздухом, видеть, как вольные ночные воды текут туда, где простираются еще более вольные моря.