— Мы трое, — начал я, показав на П.У., Алана и себя, — затеяли небольшое дельце, которое, как мы подумали, может вас заинтересовать.
— У меня нет денег, — поспешно ответил он, садясь на своего конька, прежде, чем я успел его прервать. — Нет смысла ждать от меня денег, потому что эти кровососущие…
— Придержите коней, Джеймс, — сказал я, жестом призывая его помолчать. — Сперва выслушайте наше предложение — вот все, о чем я прошу. Нам не нужны деньги.
— Я вложил в это дело все свои сбережения, — нервно сказал П.У., а я пристально посмотрел на него: не люблю терять инициативу в разговоре, особенно когда пытаюсь чего–то добиться. — Поэтому мы должны работать на результат, — продолжил он, но заметил мой взгляд и умолк.
— Мы затеяли небольшое дельце, — повторил я, чуть повысив голос, чтобы никто меня больше не перебивал. — С финансированием все в порядке, и сейчас мы занимаемся подбором кадров. Это спутниковая телестанция. В основном — новостные программы, ток–шоу, немного импортных американских телесериалов. Качественных. Разумеется, подписка. И теперь нам нужен управляющий. Тот, кто будет руководить повседневной деятельностью, вкладывать свой опыт, принимать решения на месте, так сказать. Мы не намерены заниматься этим лично, хотя и без дела сидеть не собираемся, как вы понимаете, так что нам нужен человек, на которого мы сможем положиться, — человек, понимающий современный медиа–мир. Тот, при котором станция принесет плоды. Короче говоря, Джеймс, эту работу мы хотим предложить вам.
Удовлетворенно улыбнувшись, я откинулся на спинку кресла, довольный простотой своего объяснения и тем, как постепенно он оживлялся — особенно при словах «управляющий», «принимать решения», «мы не намерены вмешиваться». На несколько секунд воцарилась тишина, затем он выпрямился, широко улыбнулся и вынул из рта сигару.
— Джентльмены, — сказал он, и его глаза горели возбуждением, — давайте поговорим о цифрах.
Немного погодя все цифры, соответствующим образом подкорректированные, удовлетворили заинтересованные стороны — как и ранее не предусмотренное требование пяти процентов от дохода до уплаты налогов, но я рад был дать их ему вместо ежегодных бонусов за первые три года, и уже через месяц он появлялся на работе раньше утренних дворников, а уходил позже ночных уборщиков. За последующие два года он принял ряд важных для станции решений — часть из них я одобрил, от части мне сделалось не по себе, но все они подтвердили правильность моего решения нанять его. Он привел с собой серьезную команду телеведущих и репортеров, и, главное, — мисс Тару Моррисон, которая многим ему обязана; он постоянно менял сетку вещания, чтобы продвинуть настоящих лидеров. Удельный вес компании сильно возрос, и мы все получали неплохой доход. Вместе мы достигли успеха.
Параллельно с нашими достижениями в бизнесе, мы с Джеймсом стали добрыми друзьями. Мы были очень разными, но уважали друг друга и получали удовольствие от общения. Мы спорили на совещаниях, но всегда серьезно относились к чужому мнению и успеху станции. Встречались мы раз в месяц, обедали, выпивали, и строго соблюдали одно правило — не говорить о станции: вместо этого мы обсуждали политику, историю и искусство. Нашу жизнь. (Разумеется, он куда честнее рассказывал о своей жизни, чем я о своей, но так строятся любые добрые отношения — человеку приходится осмотрительно обходится с истиной, особенно если она не принесет никакой выгоды.) Джеймс неплохо сработался с П.У. и Аланом, хотя близки они не стали, и как раз это озадачивало меня, когда я тем ранним мартовским утром ехал в такси сквозь моросливый лондонский туман к дому Джеймса. Какого черт П.У. там делает, что за обстоятельства привели к смерти Джеймса? Я опасался худшего, но не представлял, что же это может быть за «худшее». Заплатив водителю, я вышел из машины и на минуту остановился на улице; она была тиха и пустынна. В домах нигде не горел свет, но пять уличных фонарей ярко освещали дорогу. Дом Джеймса тоже был погружен во тьму, за исключением комнаты с эркером, где тяжелые занавеси были задернуты, но тонкая полоска света пробивалась сквозь щель. Я глубоко вздохнул, взбежал по ступенькам и позвонил.
Два дня спустя, после изнурительных событий предшествующих сорока восьми часов, я сидел за столом и старательно набирал незнакомый номер. Соединение происходило чуть ли не целую вечность, телефон прозвонил несколько раз, прежде чем из трубки раздался вопль какого–то существа, похожего на юную кокни с языком утыканным булавками.
— Двенадцать! — прокричала она в трубку, и я удивленно поднял брови. Я правильно набрал номер? Или это ее зовут «двенадцать»? Может, такой автоответчик? — Павильон двенадцать! — прокричала она еще раз.
— Павильон двенадцать! — громко повторил я — сам не знаю, для чего, но прозвучало это скорее приказом.
— Павильон двенадцать! — снова сказал голос. — Кто это?
— Прошу прощения, — быстро произнес я, пытаясь собраться с мыслями и наконец сообразив, о чем она. — Я хотел бы услышать Томми Дюмарке.
— Кто это? — спросила она, на сей раз с бо́льшим подозрением в голосе. — Как вы заполучили этот номер?
— Он сам дал мне его, разумеется, — ответил я, поразившись ее агрессивному тону. — Как еще я мог…
— Вы не какой–нибудь фанат, а? — спросила она, и у меня отвисла челюсть. Я не знал, что сказать. — Или
какая–то старая кошелка накинулась на меня и заявила, что я сам во всем виноват, потому что крутил с Тиной за спиной Карла. Что божье проклятье пало на мои яйца.
— Божье проклятье, да — вздохнул я. — Ты же осознаешь, я понятия не имею, кто все эти люди. Пора мне начать смотреть твой сериал.
— Можно не стараться, — ответил он, будто отвечая заготовкой на журналистский вопрос. — Безусловно, в нем присутствуют некий элемент сермяжного реализма городских гетто, который отражает и транспонирует упадок традиционных семейных ценностей в Лондоне, историческую память, утраченную в современной погоне за экзотическими удовольствиями и гедонистическим удовлетворением, попытку исследования универсально значимых тем, но сценарий — дерьмо, актерская игра — ни к черту, сплошные повторы и банальности из–за недостатка времени на репетиции и стремления руководства выжать все, что можно. Все это понимают.