Хорошо, сказала я себе, я подумаю об этом. В этот особенный день я предпочла бы не думать ни о чем. Что-то произошло, что-то важное, но я не желаю вспоминать об этом. Никто не желает. Я вижу это вокруг себя, ту же самую реакцию. Свою же реакцию в других, в этом миленьком плавучем доме у пятых ворот. Где вы платите сотню долларов — ту же сумму, я полагаю, что Тим и Кирстен заплатили этой чокнутой, этой шарлатанке и медиуму в Санта-Барбаре, которая всех нас погубила.
Кажется, сотня долларов — магическая сумма, открывающая дверь в просвещение. Поэтому я и здесь. Моя жизнь посвящена поискам образования, как и другие жизни вокруг меня. Это шум района Залива, грохот и гул смысла. Ради этого мы и существуем — учиться.
Научи нас, Бэрфут, сказала я про себя. Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю. Я, со своей-то недостаточностью понимания, жажду знать. Ты можешь начать с меня, я самая внимательная из твоих учеников. Я верю всему, что ты говоришь. Я законченная дура, подойди да возьми. Давай. Продолжай издавать звуки, они убаюкивают меня, и я забываю.
— Юная леди, — произнес Бэрфут.
Вздрогнув, я поняла, что он обращается ко мне.
— Да, — ответила я, поднимаясь.
— Как тебя зовут?
— Эйнджел Арчер.
— Почему ты здесь?
— Чтобы сбежать.
— От чего?
— От всего.
— Почему?
— Потому что больно.
— Ты имеешь в виду Джона Леннона?
— Да. И другое. Много чего.
— Я обратил на тебя внимание, потому что ты спала. Может ты этого не осознавала. Ты осознавала это?
— Я осознавала.
— Ты хочешь, чтобы я тебя так и воспринимал? Как спящую?
— Оставьте меня в покое.
— То есть дать тебе спать.
— Да.
— «Звук одной хлопающей ладони»,
— процитировал Бэрфут.
Я ничего не ответила.
— Ты хочешь, чтобы я ударил тебя? Дал пощечину? Чтобы разбудить тебя?
— Мне все равно. Для меня это не имеет значения.
— Что же тогда тебя пробудит? — спросил Бэрфут.
Я не ответила.
— Моя работа — пробуждать людей.
— Вы еще один рыбак.
— Да, я ловлю рыбу. Не души. Я не знаю о «душах». Я знаю лишь о рыбе. Рыбак ловит рыбу, если же он думает, что ловит что-то другое, то он дурак. Он обманывает себя и тех, кого ловит.
— Тогда ловите меня.
— Чего ты хочешь?
— Никогда не просыпаться.
— Тогда иди сюда. Иди и встань рядом со мной. Я научу тебя, как спать. Трудно спать, если надо просыпаться. Ты спишь плохо, ты не умеешь. Я могу научить тебя этому так же легко, как и могу научить тебя пробуждаться. Ты можешь получить все, чего бы ни хотела. Ты уверена, что знаешь, чего хочешь? Может, втайне ты хочешь проснуться. Ты можешь ошибаться в себе. Иди сюда. — Он протянул руку.
— Не прикасайтесь ко мне, — сказала я, подходя к нему. — Я не хочу, чтобы ко мне прикасались.
— То есть ты знаешь это.
— Я уверена в этом.
— Может, всё с тобой не так именно из-за того, что к тебе никто не прикасался.
— Рассказывайте мне тут. Мне нечего ответить. Что бы я ни сказала…
— Ты никогда ничего не говорила. Ты молчала всю свою жизнь. Говорил лишь твой рот.
— Как вам будет угодно.
— Повтори мне свое имя.
— Эйнджел Арчер.
— У тебя есть тайное имя? Которое никто не знает?
— Нет у меня тайного имени, — ответила я. А затем я сказала: — Я — предатель.
— Кого ты предала?
— Друзей.
— Что ж, Предатель, расскажи мне, как ты погубила своих друзей. Как ты это сделала?
— Словами. Как сейчас.
— Ты умеешь обращаться со словами.
— Еще как умею. Я — болезнь, словесная болезнь. Меня учили этому профессионалы.
— У меня нет слов.
— Ладно, — ответила я. — Тогда я послушаю.
— Теперь ты начинаешь понимать.
Я кивнула.
— У тебя есть дома животные? — продолжал Бэрфут. — Собака или кошка? Животное?
— Две кошки.
— Ты чистишь, кормишь их, заботишься о них? Несешь за них ответственность? Несешь их к ветеринару, когда они болеют?
— Конечно.
— Кто делает все это для тебя?
— Для меня? Никто.
— Ты можешь это делать сама?
— Да, могу.
— Тогда, Эйнджел Арчер, ты живая.
— Неумышленно.
— И тем не менее. Ты так не думаешь, но ты живая. Под бременем слов, словесной болезни, ты живая. Я пытаюсь сказать тебе это без слов, но это невозможно. Все, что у нас есть, — это слова. Сядь назад и слушай. Все, что я сегодня с этих пор говорю, относится к тебе. Я говорю с тобой, но не словами. Ты понимаешь смысл этого?
— Нет.
— Тогда просто сядь, — сдался Бэрфу. Я села. — Эйнджел Арчер, ты ошибаешься относительно себя. Ты не больна, ты голодна. То, что убивает тебя, — это голод. Слова не имеют к этому никакого отношения. Ты голодала всю свою жизнь. Духовное тебе не поможет. Оно не нужно тебе. В мире слишком много духовного, даже больше, чем слишком много. Ты дура, Эйнджел Арчер, но дура не в хорошем смысле.
Я ничего не ответила.
— Тебе нужно настоящее мясо, — продолжил Бэрфут, — и настоящее питье, не духовные мясо и питье. Я предлагаю тебе настоящую пищу для твоего тела, чтобы оно росло. Ты — изголодавшийся человек, пришедший сюда, не отдавая себе в этом отчета, чтобы тебя накормили. Ты не понимаешь, зачем ты пришла сюда сегодня. Моя работа в том и заключается, чтобы сказать тебе это. Когда люди приходят сюда послушать, что я говорю, я предлагаю им бутерброд. Дураки слушают мои слова, умные едят бутерброд. Это не бессмыслица, что я говорю тебе, это истина. Это то, что никто из вас даже не представлял, но я даю вам настоящую пищу, и эта пища — бутерброд. Слова, разговоры — это лишь ветер, ничто. Я беру с вас сотню долларов, но вы узнаете нечто бесценное. Когда ваши собака или кошка голодны, разве вы разговариваете с ними? Нет. Вы даете им пищу. Я даю вам пищу, но вы не знаете этого. У вас все наоборот, потому что так вас научили в университете. Вас научили неправильно. Вам лгали. А теперь вы обманываете самих себя. Вас научили, как это делать, и вы делаете это очень хорошо. Возьмите бутерброд и ешьте. Забудьте о словах. Единственная цель слов — завлечь вас сюда.
Странно, подумала я. Он говорит серьезно. И затем какая-то часть моего несчастья начала отступать. Я почувствовала, как на меня нисходит спокойствие, страдание исчезает.
Кто-то позади меня наклонился вперед и тронул меня за плечо.
— Привет Эйнджел.
Я обернулась посмотреть, кто это. Мне улыбался молодой человек с упитанным личиком, светловолосый, с бесхитростным выражением глаз. Билл Лундборг, одетый в свитер с высоким воротником, серые брюки и, к моему удивлению, обувь от «Хаш паппиз».
— Помнишь меня? — спросил он тихо. — Прости, что не отвечал на твои письма. Я все гадал, как у тебя дела.
— Отлично. Просто отлично.
— Наверно, нам лучше помолчать. — Он откинулся назад и скрестил руки, сосредоточившись на том, что говорил Эдгар Бэрфут.
После лекции Бэрфут подошел ко мне. Я все еще сидела, не двигаясь. Наклонившись, он спросил:
— Ты родственница епископа Арчера?
— Да, я была его невесткой.
— Мы были знакомы друг с другом. Тим и я. На протяжении многих лет. Это было таким потрясением, его смерть. Раньше мы обсуждали теологию.
К нам подошел Билл Лундборг, он молча стоял и слушал. Он продолжал улыбаться все той же давнишней улыбкой, что мне запомнилась.
— А сегодня вот смерть Джона Леннона, — говорил Бэрфут — Надеюсь, я не поставил тебя в неловкое положение, выведя вот так перед всеми. Но я увидел, что что-то не так. Сейчас ты выглядишь лучше.
— Я чувствую себя лучше, — согласилась я.
— Хочешь бутерброд? — Бэрфут показал на людей, собравшихся вокруг стола в задней части комнаты.
— Нет, — ответила я.
— Тогда ты не слушала, что я говорил тебе. Я не шутил. Эйнджел, нельзя жить словами. Слова не накормят. Иисус сказал: «Не хлебом одним будет жить человек».
Я же говорю: «Словами не будет жить человек вовсе». Съешь бутерброд.
— Съешь что-нибудь? Эйнджел, — подключился Билл Лундборг.
— Я не хочу есть. Извините, — ответила я. А про себя подумала: я предпочла бы, чтобы меня оставили в покое.
Наклонившись. Билл сказал:
— Ты такая худая.
— Это все моя работа, — объяснила я сухо.
— Эйнджел, это Билл Лундборг, — представил Эдгар Бэрфут.
— Мы знакомы. Мы старые друзья, — пояснил Билл.
— Тогда ты знаешь, — обратился ко мне Бэрфут, — что Билл — бодхисаттва.
— Нет, я не знала этого.
— Ты знаешь, кто такой бодхисаттва, Эйнджел? — спросил Бэрфут.
— Он имеет какое-то отношение к Будде.
— Бодхисаттва — это тот, кто отверг возможность достижения нирваны, чтобы вернуться ради помощи другим, — объяснил Бэрфут. — Для бодхисаттвы сострадание как цель так же важно, как и мудрость. Это сущностное понимание бодхисаттвы.
— Это прекрасно, — отозвалась я.
— Я усвоил многое из того, чему учит Эдгар, — сказал мне Билл. — Пойдем. — Он взял меня за руку. — Я хочу убедиться, что ты поешь.