– Неужели совсем не за что? Почему он отсюда переехал, знаете?
– А вот это, кажется, знаю! – оживилась собеседница. – Как вы уже заметили, в нашей квартире три комнаты. Одну занимаю я с мужем и сыном, во второй жил Артур, а в третьей раньше жила старушка Арина Николаевна. Два года назад она умерла, и комната по наследству досталась ее внучке Вероничке, одинокой девушке на выданье. Так вот эта самая Вероничка решила, что Артур составит ей отличную партию, и вцепилась в него мертвой хваткой. Буквально прохода парню не давала. До смешного доходило – караулила его под дверью туалета, представляете? Вот я и думаю, что сосед от нее просто сбежал.
– Что же он Вероникой не прельстился? Такая страшная?
– Нет, очень даже симпатичная. Наверное, просто не в его вкусе. А вообще мужики не любят, когда на них напирают, предпочитают сами вести охоту.
– А она какая – полненькая, худая?
– Молодые сейчас все худющие, Вероничка не исключение – кожа да кости… Хм, я только что сообразила – Артуру, наверное, нравились девушки в теле. Помню, однажды я зашла в книжный магазин и увидела Артура. Он стоял около отдела канцтоваров и беседовал с продавщицей. Я поймала его взгляд – такой страстный, горячий. Парня явно интересовали не блокноты с ручками, а продавщица – очень фигуристая блондинка. Если бы такая девушка предлагала себя, думаю, он бы не отказался.
– А как называется этот магазин?
– «Буква», около метро «Царицыно».
Слова Татьяны косвенно подтверждали: Артур Аладинский – именно тот человек, которым увлеклась моя полная подруга Варвара. Ну, или он ею увлекся. Вот только, к сожалению, больше собеседница ничего не могла рассказать о своем соседе. Я узнала у Татьяны, где располагается паспортный стол, и отправилась туда.
Вся жизнь советского человека была опутана бумажками. От рождения и до смерти каждый шаг требовал документального подтверждения. Если какая-то бумажка терялась, нужно было собрать десять других, чтобы доказать: ты не верблюд и имеешь право.
Когда СССР стал именоваться Российской Федерацией, бюрократии меньше не стало. Несмотря на то что Конституцией нам гарантирована свобода места жительства, я точно знаю: «в никуда» человека не выписывают. Чтобы выписаться из квартиры, сначала надо принести в паспортный стол документ, подтверждающий, что вы получаете постоянную регистрацию по другому адресу. Бред? Безусловно! Зато таким образом государству проще держать под контролем перемещения граждан. Свобода свободой, но должны же быть какие-то рамки!
В паспортном столе толпился народ, я пристроилась в конец очереди. Стоящая впереди старушка предупредила:
– Сказали, чтобы за мной не занимали. Я последняя!
Я посмотрела на часы: до конца рабочего дня еще полтора часа. Тащиться сюда завтра мне не хотелось. Эх, была не была, подожду!
Паспортистка со свирепым выражением на лице отрывисто перелаивалась с посетителями. Вид у нее был такой, будто в ее супружескую спальню в самый интересный момент вломились посторонние граждане и требуют всякие глупости. Впрочем, у государственных служащих, в какой бы конторе они ни протирали штаны, всегда такой вид.
Мне вот интересно: неужели они думают, что это поможет? Что работы станет меньше? Люди ведь не скажут: «Ой, у дамочки тяжелый день, приду-ка я завтра». Нет, всем надо получить бумажку именно сегодня. Так зачем портить настроение себе и окружающим?
Через час подошла моя очередь.
– Здравствуйте, – начала я, – я бы хотела…
Тетка не дала мне договорить, рявкнув:
– На сегодня прием закончен!
Я вытащила из сумки плитку молочного шоколада, которую купила для себя, и просунула в окошко.
– Что это такое?! – презрительно скривилась паспортистка.
Я со значением сказала:
– Там внутри не только шоколад…
Она быстро цапнула плитку, убрала в ящик стола и поинтересовалась чуть более приветливым голосом:
– Что у вас?
Я в двух словах обрисовала ситуацию: ищу родственника, раньше жил по такому-то адресу, но переехал, хочу знать куда.
Паспортистка молча пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера, вытащила из принтера листок и так же молча протянула мне. Я не успела ее поблагодарить, она захлопнула окно и, прихватив шоколадку, стремительно вышла из кабинета.
Я тоже поспешила прочь. Наверное, дамочка очень расстроится, когда вскроет обертку. Нет, я ее не обманула, просто то, о чем я говорила, не видно невооруженным глазом. Помимо шоколада, там есть еще эндорфины. Хорошая такая штука, «гормоны счастья» называются. Помогают обрести гармонию с собой и окружающим миром.
17 ноября
Кажется, малышка смирилась. По крайней мере она не плачет и ведет себя хорошо. Сегодня много съела на завтрак, даже попросила добавки.
– Хочу быстрей с этим покончить! – Она тряхнула волосами. – Сколько мне осталось набрать? Сто пятьдесят кило? Пустяк!
– Не торопись, – улыбнулся я, – пусть все идет своим чередом.
После завтрака я снимал ее на камеру. Подарил ей новое белье черного цвета, она позировала в нем. Вид у нее был не такой довольный, как раньше, но тоже вполне ничего. Когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки. На минуту мне даже показалось, что ничего в нашей жизни не изменилось. Неожиданно малышка вернула меня к реальности.
– И много ты с этого имеешь? – прокурорским тоном спросила она. – За сколько ты размещаешь мои изображения в Интернете?
– Не обольщайся, не так уж много, – буркнул я. – Все-таки ты не Софи Лорен.
Вообще-то я беру по-божески. Любители большого женского тела за каких-нибудь тридцать американских долларов в месяц имеют доступ к архиву и новым поступлениям на моем сайте. В данный момент около тысячи человек на разных континентах с нетерпением ждут, когда я выложу очередное видео с малышкой. Да здравствует мировая глобализация, ура!
Вечером мы смотрели телевизор, шел какой-то дурацкий сериал. Малышка полулежала на кровати, гиря привязана к ноге. Я расположился в кресле.
– Как ты жил, когда мать умерла? – вдруг спросила она. Вот так просто задала вопрос, как будто интересовалась, что идет по другой программе.
– Плохо! – вырвалось у меня.
– В детском доме над тобой издевались?
Я выключил телевизор и внимательно посмотрел ей в лицо. Сама невинность.
– Зачем ты это делаешь?
Она прикинулась, что не понимает:
– Ты о чем?
– Зачем ты копаешься в моей душе? Ты что, надеешься меня разжалобить? Строишь из себя Шахерезаду? Но я не султан и не собираюсь убивать тебя завтра утром.
Глаза у нее забегали.
– Просто мне интересно, – неубедительно заблеяла она.
Я ее раскусил. И тем не менее испытал странное удовлетворение. Ведь мне самому хотелось кому-нибудь об этом рассказать! Почему не ей? Она уж точно унесет мои секреты в могилу.
– В детском доме меня изнасиловали.
У нее вытянулось лицо:
– Кто?!
– Его звали Гик Александр Павлович, он работал учителем пения и физкультуры.
После паузы она заметила:
– Странное сочетание – пение и физкультура.
– О да, у него было много странностей. И одна из них – страсть к маленьким мальчикам. Хочешь знать, как это произошло?
Она отрицательно помотала головой.
– И правильно, ничего интересного. Помню, у физрука было рябое лицо и рыжие усы, шевелюра отсутствовала начисто. Когда он говорил, изо рта шел дурной запах. Я бы не назвал его симпатичным. Кто знает, может быть, он стал педофилом, потому что женщины не обращали на него внимания? Однажды, мне было лет двенадцать, после урока физкультуры я задержался в раздевалке. Он подошел, взял мою руку и положил себе на промежность. Я почувствовал, как под ладонью что-то набухает и пульсирует…
Она закрыла уши:
– Перестань! Не хочу это слушать!
– Надо же, какие мы нежные… Я рассказываю тебе про обычную жизнь обычного детского дома, и это еще не самый страшный эпизод. Дети – вот кто настоящие звери, уж поверь мне! Но я отвлекся. На чем мы остановились? Ага, набухает и пульсирует… В итоге это пульсировало у меня в заднице. Физрук еще четыре раза проделывал со мной этот фокус. Было больно и ужасно стыдно, но я никому ничего не сказал. Если бы сказал, стало бы в сто раз хуже, каждый имел бы право меня трахнуть! Там ведь порядки почти как на зоне.
Малышка сидела, обхватив себя руками, и раскачивалась взад-вперед. По ее щекам катились слезы.
– Что с тобой?
– Мальчика жалко, – всхлипнула она. – Как ты все это пережил?
Ответил я не сразу. Прошелся по комнате, переставил стул, смахнул пыль с окна.
– Я отстранился. Когда он вставлял в меня свою штуку, я воображал, что это происходит не со мной. И еще я думал о маме. Вспоминал, какая она была красивая, как обнимала меня, я утыкался лицом в большую грудь, мягкий живот… Это дало мне силы не покончить с собой. А потом я сказал физруку, что выброшусь с крыши детдома, но сначала напишу записку, в которой все про него расскажу. Тогда он оставил меня в покое.