Минут тридцать Шариф потратил на наполнение своей бутылки, изнемогая от жажды и соблазнительной близости воды. Платок пришлось свернуть и сунуть в карман таким образом, чтобы в следующий раз не перепутать чистую и грязную сторону своего самодельного «фильтра». Затем Шариф намочил камуфляжную футболку и завязал ее на голове. Посмотрев бутылку на свет, юноша убедился, что вода в ней без всяких примесей и шевелящихся личинок. Но мутность воды его смущала. Он все же побаивался пить ее в таком виде. Шариф, конечно, родился и вырос в этих местах, так что вся местная микрофлора была ему родной, да и в России ему сделали массу прививок, но против дизентерии и других кишечных палочек прививок не существует, равно как и против желтой лихорадки. А еще в Африке свободно можно подхватить несколько видов гепатита. Нет, такую воду пить нельзя.
Вспомнив про аптечку, Шариф быстро достал ее из-за пазухи и открыл. Перебирая таблетки, пузырьки и пакетики, юноша искал какое-нибудь средство для обеззараживания воды. Но такого препарата в комплекте не было. Тут до Шарифа дошло, что прекрасно можно обойтись и обычной марганцовкой. На кружку воды обычно достаточно нескольких кристалликов, но Шариф решил перестраховаться. Он сыпанул марганцовки столько, что вода приобрела темно-розовый цвет. Понюхав воду, Шариф поморщился. Марганцовкой пахло заметно. Он попробовал воду на вкус – пить было можно. За неимением лучшего сгодится. На этой воде можно продержаться сутки, а то и больше.
Стараясь идти так, чтобы не порвать сандалии, Шариф преодолел еще километров двадцать. В пустынном месте он пересек шоссе, которое, скорее всего, вело в сторону Берберы. С холма беглец осмотрелся и увидел на западе всего в километре от него автозаправочную станцию. Там наверняка есть и магазинчик и кафе. Рука невольно потянулась к пистолету. Простой выход напрашивался сам собой. Пойти и ограбить. Он сможет запастись водой, консервами и деньгами. Эта идея была соблазнительной.
Постояв некоторое время, Шариф со вздохом отвернулся и снова двинулся на юго-запад. Здравый смысл победил. Этот грабеж мог привлечь внимание. Шарифа могли поймать на месте преступления и сдать полиции или потом настигнуть в саванне. Далеко ли ему удастся уйти пешком, если за ним бросятся в погоню на джипах или вертолете? Лучше не рисковать!
К вечеру голод стал давать о себе знать уже настолько, что терпеть было невозможно. Шариф стал осматриваться по сторонам. Кроме стада жирафов в соседней роще и птиц, ничего съедобного не было видно. Убивать жирафа из-за куска мяса Шариф не хотел. Повернувшись, юноша примерно в метре от себя увидел красную ленту полоза. Змея длиной около метра не торопясь уползала в сторону. Вот же еда! В деревне рассказывали, что мясо змеи похоже на куриное. Шариф не испытывал к змеям ни страха, ни отвращения.
Подобрав большой камень, Шариф нагнал пресмыкающееся. Камень был большой и весил килограммов десять. Этого хватит, чтобы превратить голову змеи в мокрое место. Шариф поднял камень двумя руками и с размаха обрушил его на голову змеи. Гулкий удар – и туловище полоза стало бешено извиваться, но вскоре затихло.
Отвалив камень в сторону, Шариф увидел буквально расплющенную голову змеи. Он не боялся змеиного яда, зная, что полозы неядовиты. Но вот чем отделить голову? А еще ведь нужно снять со змеи шкуру, выпотрошить ее, прежде чем готовить на костре. Вот это проблема, со вздохом подумал Шариф. Не то что в городе, даже в рыбацкой деревне он не понимал ценности самого простенького ножа, который, как говорил его отец, должен быть всегда под рукой. Его сейчас выручил бы даже осколок стекла или пустая консервная банка, но откуда все это взять в саванне, в сотнях километров от ближайшего жилья.
Шариф вспомнил, что в автомобильной аптечке он видел ножницы, когда перебирал лекарства. Порывшись, он нашел и попробовал их на прочность. Легкий инструмент из мягкого металла не внушал доверия, но это было лучше, чем ничего.
Юноша двинулся к зарослям зонтичной акации и тамариска. Здесь он насобирал сухих веток для костра. Пожалуй, на всю ночь этого не хватит, подумал Шариф, а хищники могут прийти. Он осмотрел невысокие кустистые деревья. Одна из акаций была выше и крепче других. На ее ветвях можно было расположить на ночь на высоте метров двух над землей.
Разделывание змеи заняло у Шарифа около часа, но в конце концов он справился с этой задачей. Самым сложным было отделить голову, но и это ему удалось. Разведя костер, Шариф соорудил над пламенем перекладину и намотал на нее змеиную тушку. Сначала он обжарил ее на большом огне так, чтобы мясо дало корочку. Затем убавил огонь и стал ждать, когда еда окончательно приготовится. Он сидел, думал о своей жизни и поворачивал «вертел» над огнем.
«Как странно все складывается, – думал Шариф, – сначала я был изгоем в чужой стране, теперь стал изгоем в своей». Он почти уже не помнил своего детства. Какие-то отрывочные воспоминания иногда всплывали в его голове. Шариф не мог даже вспомнить лица своего отца. Как много всего с тех пор произошло!
Очень долго Шариф считал, что «Дядьсаша» – это полное имя русского капитана, который его спас. После прибытия в холодную Россию Шарифа на несколько дней поместили в больницу. Он с удивлением смотрел на большое количество белокожих людей, потом он привык к их лицам, и они перестали его смущать. Шариф быстро нахватался самых обыденных словечек и фраз. Врачи громко смеялись, когда он пытался говорить по-русски, и Шарифу это нравилось. Нравилась ему и вкусная разнообразная пища, и чистые постели. Через несколько дней «Дядьсаша» забрал его из больницы и привел к себе домой.
Как жили русские, Шарифу не понравилось. Конечно, туалет, горячая и холодная вода, газ на кухне – все это было здорово. Но вот пятиэтажные серые коробки домов на таких же серых улицах приводили Шарифа в уныние. У него на родине было много солнца. У себя на родине Шариф всего два раза был в городе. Он ездил туда вместе с отцом. Этот город был пыльным и грязным, но не таким унылым, как этот, русский.
Первый год жизни в России, в городе Находка, стал для Шарифа самым ярким и насыщенным событиями годом в его жизни. Первым другом ему стала Ася – дочь «Дядьсаши». Светловолосая и голубоглазая девочка была старше Шарифа на два года. Она охотно взялась учить его русскому языку. Почти каждый вечер они вместе с Асей куда-нибудь ходили: в кино, на концерт, в театр, на танцы. Иногда они просто бродили по городу.
Шариф и не подозревал, сколько трудов стоило Александру Кузьмичу оставить сомалийского мальчика в своем доме. Он бегал по инстанциям, писал заявления и обязательства, добивался согласия чиновников. В результате Шариф все-таки легализовался в его квартире – правда, с условием, что через год, когда мальчик выучит русский язык, его передадут в школу-интернат. Другого варианта Александр Кузьмич выбить не смог, несмотря на свои связи и заслуги. Большую часть года моряк проводил в плаваниях, а оставлять дома иностранного мальчика одного, пусть даже со своей дочерью, ему не разрешали.
Шариф отличался живым умом и превосходной памятью. Он впитывал все как губка. За год он не только выучил русский язык, но и с помощью Аси освоил школьную программу за девять классов. Единственное, что ему плохо давалось, – русская грамматика, но со временем, судя по всему, и эти сложности он бы преодолел.
Через год состоялся серьезный разговор на «семейном совете». Александр Кузьмич стал объяснять Шарифу, что тому нужно обязательно отправиться в интернат.
– Но почему я не могу жить здесь, дядя Саша? – удивлялся Шариф. – Я же могу жить у вас и ходить в школу.
– Что тут поделаешь, Шурик, – ответил старый капитан, назвав Шарифа именем, которое к нему прилипло само собой, – не могу я изменить наши законы. Ты иностранный гражданин. Тебя нужно передавать или сомалийским властям, или на попечение нашего государства. Ты не переживай! По выходным будешь приходить в гости ко мне и Асе. А когда тебе исполнится восемнадцать лет, то, если захочешь, можно будет попробовать решить вопрос и с гражданством.
И Шариф переселился в школу-интернат. Здесь он столкнулся с тем, что называется детской жестокостью. В период полового созревания дети часто становятся агрессивными. Это выражается в психической неуравновешенности и эмоциональной импульсивности. Да и дети, которые попадают в интернат, отличаются определенной, специфической, наследственностью.
Травить Шарифа начали с первых же дней, открыто в глаза называя его «черножопым». Насмешки, злые шутки и розыгрыши стали обычным делом. Воспитатели и педагоги ничем не могли помочь сомалийскому мальчику. Шариф сразу же замкнулся. Он и у себя на родине не имел друзей – общался только со своим отцом и иногда с соседями. Время в интернате Шариф заполнял учебой и ожиданием выходных, когда можно было навещать дядю Сашу и Асю.
Первая драка произошла через три недели, после прибытия Шарифа в интернат. Все эти три недели он с ангельским терпением сносил насмешки и оскорбления своих одноклассников. Но когда в спальне под ним неожиданно развалилась металлическая койка, Шариф не выдержал. Его, лежавшего на полу, окружила толпа хохочущих сверстников. Шариф с ненавистью смотрел на их лица. Он медленно поднялся и коротко спросил: