Чтобы понять, как Брэдбери оказался «не ко времени» в посткоммунистической России, имеет смысл вспомнить, почему он так пришелся по вкусу той стране, которую мы потеряли до этого. Между прочим, на фоне очевидных «за» и «против»тойстраны одно для меня очевидно и вызывает понятные сожаления: втойстране обильно переводили — и самое главное, читали! — Рэя Брэдбери…
Западнуюнаучную фантастику(к которой долгое время однозначно причисляли и Брэдбери) советские журналы и издательства открыли для себя в благословенную хрущевскую «оттепель». Ну конечно, не всю эту литературу — но значительную ее часть удалось тогда быстро и относительно легко напечатать еще до наступления застойных холодов. И все-таки даже при тогдашнем относительном издательском либерализме Брэдбери выделялся какой-то исходной «неотразимостью» везунчика и всеобщего любимца: его публиковали много и охотно и с ним у редакторов не возникалопроблем.
Никакой загадки тут нет. Во-первых, ему с самого начала повезло с переводчиками — за прозу Мастера взялись тожемастера(это потом на Брэдбери, как на «золотой рыбке», кто только не липнул…). А во-вторых — и, вероятно, в-главных! — его лучшие произведения были написаны в первой половине 50-х годов, когда социальная атмосфера в Америке оказалась накалена до предела; и наши первые критики, заговорившие о творчестве ведущего американского писателя-фантаста, аккуратно подчеркивали «антиамериканский пафос» его произведений — и, право же, мало грешили против истины. А под столь мощным (в те времена) идеологическим прикрытием можно было свободно протаскивать и вполне «аполитичные» вещи писателя — его сказочную лирику, автобиографическую повесть «Вино из одуванчиков», поэтические новеллы, которые при всем желании трудно было отнести к социальной прозе либо научной фантастике…
Да и социальный протест, заключенный в таких произведениях Брэдбери, как «451 по Фаренгейту», читатель воспринимал как эмоциональный, страстный откликхудожника,а не холодную пропагандистскую «агитку» — вот в чем было дело.
Что касается редакторов и критиков, то их вполне успокаивало наличие «политики» — хотя порой это приводило к занятным проколам. Ведь, скажем, задолго до Замятина, Хаксли и Оруэлла пришел к нам тот же «Фаренгейт», настоящаяантиутопия,которую мы читали не заполночь — на легендарных кухнях, не в самиздате, но открыто, в общественном транспорте и во время университетских лекций, оживленно обсуждая прочитанное с друзьями! Перелистайте-ка роман сегодня, обращая особое внимание не на пожарника Монтэга, а на его зловещего и всезнающего шефа-резонера, брандмейстера Битти, и вам обязательно вспомнится Мустафа Монд из романа Хаксли «О дивный новый мир» или О'Брайен из «1984» Оруэлла. Битти из их компании, в том нет сомнений! Только роману Брэдбери больше повезло у нас в стране —проскочил…
А так называемый «простой» читатель… Тот просто упивался дивным брэдбериевскимсловом,с ностальгическим чувством мысленно путешествовал вместе с автором в собственное детство или проникался по-детски же наивной и вдохновенной брэдбериевской романтикой. Даже забубенным «технарям» в то время, очевидно, требовалась частичка этой безоглядной романтики и поэзии. И американский писатель с библейским пафосом предупреждал об опасностях чрезмерного доверия технике — но звал при этом неназад,не в мифическую буколику дотехнологического прошлого «на лоне», а наоборот — вперед, в будущее, на освоение новых, теперь уже космических фронтиров. Только призывал делать это разумно и уважительно — по отношению кчужой жизни.
Мы, его первые читатели на русском, тогда не понимали — скорее интуитивнодогадывались, — до чего драгоценный сплав предлагал нам американский писатель! Сочетание искреннего отвращения к политиканам своей страны — с трепетом и благоговением перед ее историей и культурой. Пропаганды космической экспансии — с зачатками того, что позже назовутэкологическим сознанием(для Брэдбери это понятие естественным образом включает и экологию культуры). До инстинкта доведенное неприятие демагогии «защиты свободы», в то время — в его стране — прикрывавшей безумную политику скатывания от «холодной войны» к войнегорячей,ядерной, — органично сочеталось у него с весьма прохладным отношением к другой демагогии, из противоборствующего стана (прикрытой лозунгами «борьбы за мир»)…
Но все это читатели Брэдбери поняли значительно позднее. Для бдительных же охранителей «идейной чистоты» в случае с этим автором все было изначально ясно и определенно. Прогрессивный американский писатель-гуманист… острая критика социальных институтов буржуазного общества… лирико-поэтическое мироощущение… вера в созидательные возможности человека… И все такое прочее.
Короче, «Марсианские хроники», «451 по Фаренгейту», «Вино из одуванчиков», большинство рассказов —проходили.А вот с романом «Что-то страшное грядет», как и многими ранними рассказами Брэдбери, вышла заминка.
Заинтриговал читателей автор одной из первых (и по сей день лучших) статей о Брэдбери, покойный Кирилл Андреев. Он впервые рассказал нам о романе, о собирательном образе Людей Осени, что тревожил фантазию писателя два долгих десятилетия — и…повислов воздухе. Потом несколько «страшных» рассказов Брэдбери тихо прошли в периодике, в периферийных журналах — «Байкале», «Просторе», «Звезде Востока». Известно, что не раз и не два центральные издательства рассматривали заявки переводчиков, писалисьумныевнутренние рецензии-прикрытия, но издатьглавныйроман писателя так никто и не решился.
Последние попытки были предприняты (в том числе автором этих строк) уже в ранние «перестроечные» годы — но тогда наоборот, спрос был наполитику,на «острое» и «жареное», и роман Брэдбери снова оказался не ко времени.
Собственно, этовремяоказалось «неподходящим». Роман-то, как всякое произведение истинной литературы, конъюнктуре не подвержен — настоящая книга сама выбирает время, в которое открыться читателю…
Очень уж они оказалисьстрашными,выворачивающими наизнанку — этот роман и рассказы из ранних сборников Брэдбери. Причем все эти инфернальные ужасы и ночные кошмары на «политику» никак не тянули — зато вызывали неприятные мысли о злевнутричеловека, о фрейдистской сублимации, о бессилии человека перед силами Ада и адом собственной души, — словом, черт знает какие мысли вызывали! У Рэя Брэдбери уже была устойчивая репутация (в глазах «охранителей» — мнением читателей тогда мало кто интересовался) гуманиста и оптимиста — и «портить» ее не желали прежде всего сами редакторы. Многие из них творчество писателя искренне любили — и, естественно, боялисьза него…
Хотя, если присмотрелись бы внимательнее к написанному, то обнаружили бы, что американский писатель недалеко ушел в своих «нагромождениях ужасов» от великих предшественников, коих у нас печатали без ограничений — Эдгара По, Натаниэла Готорна, Амброза Бирса, Вашингтона Ирвинга. От Гофмана и Мэри Шелли, от всех романтиков и сказочников мировой литературы, от всех тех авторов «сверхъестественного» и «кошмарного», к которым претензий не предъявлялось —классики!Не «закрывали» же в наших издательствах авторов отечественных — Гоголя и Алексея Константиновича Толстого; инородца же Брэдбери существенно ограничили в правах.
«Марсианские хроники», «Фаренгейт», все светлое и радостное — или, напротив, резко-критическое (но только по отношению кегомиру) — пожалуйста! Но не роман «Что-то страшное грядет», не мрачные рассказы из сборника «Октябрьская страна», название которого все писавшие в ту пору о творчестве писателя вынуждены были переводить как«Осеннюю страну»— подальше от ненужных ассоциаций… Так возник «неизвестный Брэдбери».
Для него же самого ничего странного в таком пристрастии к кошмарам и ужасам не было.
Связь писателя с традицией «литературы ужасов» (horror story), чрезвычайно крепкой в англоязычной прозе и почти отсутствовавшей в русской (исключения не в счет), требует отдельного и обстоятельного разговора. Может быть, публикация романа и «страшных» брэдбериевских рассказов — наряду с научной фантастикой, реалистической прозой и всем-всем, чем дарил читателя этот Человек в картинках, — подобный разговор и подтолкнет.
Пока же отмечу только одно: Брэдбери воспитан на этой традиции сызмальства, он плоть от плоти ее. И в его собственном творчестве ночные кошмары, иррациональное и колдовское, злые маски Людей Осени столь же органичны и естественны, как Марс и ракеты, как счастливые смеющиеся дети и «люди-книги» в стерилизованном, убившем себя будущем, где пуритане и ханжи решили было обойтись без всех этих отвлекающих кошмаров, фантазий, вообщекниг…