Зелень была удивительно свежая – такой они видели её разве только в детстве.
Озёра, словно голубые капли, лежали меж отлогих холмов. Не было ни шумных шоссе, ни рекламных щитов, ни городов. «Какое-то бесконечное зелёное поле для гольфа, подумал Форестер. – Гоняя мяч по этой зелёной траве, можно пройти десятки тысяч километров в любом направлении и всё-таки не кончить игры. Планета, созданная для отдыха, огромная крокетная площадка, где можно целый день лежать на спине, полузакрыв глаза, покусывать стебелёк кашки, вдыхать запах травы, улыбаться небу и наслаждаться вечным праздником, вставая лишь для того, чтобы перелистать свежий выпуск газеты или с треском прогнать через проволочные ворота деревянный шар с красной полоской».
– Если бывают планеты-женщины, то это одна из них!
– Женщина – снаружи, мужчина внутри, – возразил Чаттертон. – Там, внутри, всё твёрдое, всё мужское – железо, медь, уран, антрацит. Не поддавайтесь чарам косметики, Форестер, она одурачит вас.
Он подошёл к бункеру, где хранился Почвенный Бур. Его огромный винтовой наконечник блестел, отсвечивая голубым, готовый вонзиться в почву и высосать пробы на глубине двадцати метров, а то и глубже – забраться поближе к сердцу планеты. Чаттертон кивком головы указал на бур.
– Мы её продырявим, вашу женщину, Форестер, мы продырявим её насквозь.
– В этом я не сомневаюсь, – спокойно ответил Форестер.
Корабль пошёл на посадку.
– Здесь слишком зелено, слишком уж мирно, – сказал Чаттертон. – Мне это не нравиться. – Он повернулся к капитану. – Мы выйдем с оружием.
– С вашего разрешения, распоряжаться здесь буду я.
– Конечно. Но моя компания вложила в эти механизмы огромный капитал – миллионы долларов, и наш долг – обезопасить эти деньги.
Воздух на новой планете – седьмой планете 84-й звёздной системы был прекрасный. Дверца распахнулась. Люди вышли друг за другом и оказались в настоящей оранжерее.
Последним вышел Чаттертон с револьвером в руке.
В тот момент, когда он ступил на зелёную лужайку, земля дрогнула. По траве пробежал трепет. Загромыхало в отдалённом лесу. Небо покрылось облаками и потемнело. Астронавты внимательно посмотрели на Чаттертона.
– Чёрт побери, да это землетрясение!
Чаттертон сильно побледнел. Все засмеялись.
– Вы не понравились планете, Чаттертон!
– Чепуха!
Наконец всё стихло.
– Но, когда выходили мы, никакого землетрясения не было, – возразил капитан Форестер. Очевидно, ваша философия пришлась планете не по душе.
– Совпадение! – усмехнулся Чаттертон. – Пошли обратно. Я хочу вытащить Бур и через полчасика взять несколько проб.
– Одну минутку! – Форестер уже не смеялся. – Прежде всего мы должны осмотреть местность, убедиться, что здесь нет враждебных нам людей или животных. А кроме того, не каждый год натыкаешься на такую планету. Уж очень она хороша! Надеюсь, вы не будете возражать, если мы прогуляемся и осмотрим её.
– Согласен. – Чаттертон присоединился к остальным. – Только давайте побыстрей окончим с этим.
Они оставили у корабля охрану и зашагали по полям и луга, взбираясь на отлогие холмы, спускаясь в неглубокие долины. Словно ватага мальчишек, которые вырвались на простор в чудеснейший день самого прекрасного лета и самого замечательного за всю историю человечества года, разгуливали они по лужайкам. Так приятно было бы поиграть здесь в крокет, и, пожалуй, если бы хорошенько прислушаться, можно было бы услышать шорох деревянного мяча, прошелестевшего в траве, звон от его удара по железным воротцам, приглушённые голоса мужчин, внезапный всплеск женского смеха, донёсшийся из какой-нибудь теннистой, увитой плющом беседки, и даже потрескивание льда в кувшине с водой.
Эй! – крикнул Дрисколл, один из самых молодых членов экипажа, с наслаждением вдыхая воздух. – Я прихватил с собой всё для бейсбола. Не сыграть ли нам попозже? Ну что за прелесть!
Мужчины тихо засмеялись. Да, что и говорить, это был самый лучший сезон для бейсбола, самый подходящий ветерок для тенниса, самая удачная погода для прогулок на велосипеде и сбора дикого винограда.
– А что, если бы нам пришлось скосить всё это? – спросил Дрисколл. Астронавты остановились.
– Так я и знал: тут что-то неладно! – воскликнул Чаттертон. – Взгляните на эту траву. Она скошена совсем недавно!
А может быть это какая-то разновидность дикондры? Она всегда короткая?
Чаттертон сплюнул прямо на зелёную траву и растёр плевок сапогом.
– Не нравиться, не нравиться мне всё это. Если с нами что-нибудь случиться, на земле никто ничего не узнает. Нелепый порядок: если ракета не возвращается, мы никогда не посылаем вторую, чтобы выяснить причину.
– Вполне естественно, – сказал Форестер. – Мы не можем вести бесплодные войны с тысячами враждебных миров. Каждая ракета – это годы, деньги, человеческие жизни. Мы не можем позволить себе рисковать двумя ракетами, если один полёт уже доказал, что планета враждебна. Мы летаем на мирные планеты. Вроде этой.
– Я часто задумываюсь о том, – заметил Дрисколл, – что случилось с исчезнувшими экспедициями, посланными в те миры, куда мы больше не пытаемся попасть.
Чаттертон пристально смотрел на дальний лес.
– Они были расстреляны, уничтожены, зажарены. Что может случиться и с нами в любую минуту. Пора возвращаться и приступать к работе, капитан.
Они стояли на вершине большого холма.
– Какое дивное ощущение! – произнёс Дрисколл, взмахнув руками. – А помните, как мы бегали, когда были мальчишками, и как нас подгонял ветер? Словно за плечами вырастали крылья. Бывало, бежишь и думаешь: вот-вот полечу. И всё-таки этого никогда не случалось.
Мужчины остановились, охваченные воспоминаниями. В воздухе пахло цветочной пыльцой и капельками недавнего дождя, быстро высыхавшими на миллионах былинок.
Дрисколл пробежал несколько шагов.
– О господи, что за ветерок! Ведь в сущности, мы никогда не летаем по-настоящему. Мы сидим в толстой металлической клетке, но ведь это же не полёт. Мы никогда не летаем, как летают птицы, сами по себе. А как чудесно было бы раскинуть руки вот так, – он распростёр руки. – И побежать… Он побежал вперёд, сам смеясь своей нелепой фантазии. – И полететь! – вскричал он.
И полетел.
Время молчо бежало на часах людей, стоявших внизу. Они смотрели вверх. И вот с неба донёсся взрыв неправдоподобно счастливого смеха.
– Велите ему вернуться, – прошептал Чаттертон. – он будет убит.
Никто не ответил Чаттертону, никто не смотрел на него; все были потрясены и только улыбались.
Наконец Дрисколл опустился на землю у их ног.
– Вы видели? Чёрт побери, ведь я летал!
Да, они видели.
– Дайте-ка мне сесть! Ах, боже мой, я не могу прийти в себя! Дрисколл, смеясь, похлопал себя по коленям. – Я воробей, я сокол, честное слово! Вот что – теперь попробуйте вы, попробуйте все!
Он замолчал, потом заговорил снова, сияя, захлёбываясь от восторга:
– Это всё ветер. Он подхватил меня и понёс!
– Давайте уйдём отсюда, – сказал Чаттертон, озираясь по сторонам и подозрительно разглядывая голубое небо. Это ловушка. Нас хотят заманить в воздух. А потом швырнуть вниз и убить. Я иду назад, к кораблю.
– Вам придётся подождать моего приказа, – заметил Форестер.
Все нахмурились. Было тепло, но в то же время прохладно, дул лёгкий ветерок. В воздухе трепетал какой-то звенящий звук, словно кто-то запустил бумажного змея, – звук Весны.
– Я попросил ветер, чтобы он помог мне полететь, – сказал Дрисколл, – и он помог.
Форестер отвёл всех остальных в сторону.
– Следующим буду я. Если я погибну – все назад к кораблю!
– Прошу прощения, – вмешался Чаттертон. – Но я не могу этого допустить. Вы капитан. Мы не можем рисковать вами. – Он вытащил револьвер. – Вы обязаны признавать здесь мой авторитет и мою власть. Игра зашла слишком далеко. Приказываю вам вернуться на корабль!
– Спрячьте револьвер, – хладнокровно ответил Форестер.
– Остановитесь, безумцы! Прищурившись, Чаттертон переводил взгляд с одного астронавта на другого. – Неужели вы ещё не поняли? Этот мир живой. Он разглядывает нас и пока что играет с нами, а сам выжидает благоприятной минуты.
– Это моё дело, – отрезал Форестер. – А вы – если сию же минуту не спрячете револьвер – пойдёте назад к кораблю под конвоем.
– Все вы сошли с ума! Если не хотите идти со мной, можете умирать здесь, а я иду назад, беру пробы и запускаю ракету.
– Чаттертон!
Не пытайтесь удержать меня!
Чаттертон побежал. И вдруг громко вскрикнул.
Все подняли глаза – и тоже не удержались от крика.
– Он там, – сказал Дрисколл.
Чаттертон был уже высоко в небе.
Ночь опустилась незаметно, словно закрылся чей-то большой ласковый глаз. Оцепеневший от изумления Чаттертон лежал на склоне холма. Остальные сидели вокруг, усталые, но весёлые. Он не желал смотреть на небо. Внутренне сжавшись, он хотел лишь одного – ощущать твёрдую землю, ощущать свои руки, ноги, всё своё тело.