Оливия утверждала, что знала бабушку и дедушку Моники. Как это могло случиться? Настоящие родители отца Моники сделали все возможное, чтобы скрыть свое имя. В свидетельстве о рождении, выданном в больнице в Ирландии, значилась фамилия усыновителей – Фаррел. «Что подразумевала Оливия Морроу, говоря, что, пока не поздно, хочет рассказать мне о них? – удивлялась Моника. – Поздно для чего? Может быть, она серьезно больна и скоро умрет? Я никогда бы не встретилась с ней, если бы не те случайные слова, обращенные к Тони Гарсия, когда он ее вез. Захотела бы она сама увидеться со мной?»
Было без двадцати пять, когда Моника, поставив машину на ближайшей парковке, вошла в вестибюль дома Шваба. У стойки консьержа она назвала свое имя.
– У меня назначена встреча с Оливией Морроу на пять часов, – объяснила она. – Я пришла немного раньше, поэтому лучше подожду.
– Конечно, мэм.
Монике показалось, что прошло не двадцать минут, а несколько часов, прежде чем она вернулась к стойке.
– Позвоните ей, пожалуйста. Скажите, что пришла доктор Фаррел.
Едва сдерживая нетерпение, Моника смотрела, как консьерж набирает номер. На его лице читалось озадаченное выражение. Он положил трубку, потом вновь набрал номер и ждал несколько долгих минут.
– Она не отвечает, – без выражения произнес он. – Могут возникнуть осложнения. Я точно знаю, что сегодня миз Морроу не выходила. Она плохо себя чувствует, а вчера, вернувшись из поездки, выглядела такой усталой, что едва дошла до лифта. У меня есть телефон ее врача. Хочу ему позвонить. Ночной консьерж сказал мне, что тот был здесь вчера вечером и заходил к ней.
– Я сама врач, – быстро проговорила Моника. – Если вы считаете, что речь идет о здоровье, то медлить нельзя.
– Я позвоню доктору Хэдли и, если он даст добро, поднимусь вместе с вами.
Сгорая от нетерпения, Моника ждала, пока консьерж звонил Хэдли. В офисе врача не было, он ответил по сотовому. По репликам консьержа она догадалась, что Хэдли был встревожен. Наконец разговор закончился.
– Доктор Хэдли постарается приехать как можно быстрее, но он сказал, чтобы я немедленно проводил вас в квартиру миз Морроу. Если дверь на запоре, придется ее взломать.
Когда консьерж повернул в замке служебный ключ, они услышали щелчок. При повороте ручки дверь открылась. Засов на двери квартиры, где Оливия Морроу прожила больше половины жизни, не был задвинут.
– Я уверен, что она не выходила, – снова сказал консьерж. – Вчера вечером здесь был доктор Хэдли, у него есть свой ключ. Если она была в постели, то, вероятно, не захотела встать и задвинуть засов после его ухода.
Свет не был включен, но Монике хватило естественного света с западной стороны, чтобы рассмотреть опрятную гостиную, столовую и открытую дверь на кухню. Она поспешила за консьержем по коридору.
– Ее спальня в самом конце, – сказал он, – следующая дверь за комнатой для отдыха.
Он постучал в дверь спальни и, немного выждав, неуверенно открыл дверь и вошел. С порога Моника различила маленькую фигурку, голова которой покоилась на приподнятой подушке, а туловище было укрыто одеялом.
– Миз Морроу, – позвал консьерж, – это Генри. Мы пришли вас проведать. Ваш врач беспокоится и собирается прийти.
– Включите свет, – велела Моника.
– О да, конечно, доктор, – засуетился Генри.
Люстра осветила всю комнату. Моника быстро подошла к кровати и глянула на восковое лицо, зубы, прикусившие нижнюю губу, полуоткрытые глаза. Было понятно, что Оливия Морроу мертва уже несколько часов. Налицо трупное окоченение. «О господи, если бы только я позвонила ей раньше! Смогу ли я теперь узнать о своих настоящих предках?
– Позвоните в полицию, Генри, – распорядилась она. – Когда человек умирает в одиночестве, необходима констатация смерти. Я подожду приезда ее врача. Он как раз тот человек, который должен подписать свидетельство о смерти.
– Да, мэм. Да. Благодарю вас. Я позвоню снизу.
Генри явно хотел поскорей оказаться подальше от тела.
В углу комнаты стоял стул. Моника пододвинула его поближе и села рядом с телом женщины, с которой так хотела увидеться. Очевидно, Оливия Морроу была очень больна. Она выглядела истощенной. «Неужели она действительно знала про меня, – недоумевала Моника, – или все это было ошибкой?
Теперь, наверное, я никогда не узнаю».
Через четверть часа торопливо вошел доктор Клей Хэдли. Он приподнял одеяло, подержал руку Оливии Морроу, а потом осторожно положил ее и накрыл одеялом.
– Я был здесь вчера вечером, – сообщил он Монике хрипловатым голосом. – Я предложил Оливии поместить ее в больницу или хоспис, чтобы она не умерла в одиночестве. Она была непреклонна и сказала, что хочет встретить конец в своей постели. Вы давно знаете ее, доктор?
– Мы никогда не встречались. Я собиралась увидеться с ней сегодня вечером. – Она говорила тихо. – Мой отец был приемным ребенком, и миз Морроу утверждала, что знала мою бабку и моего деда, и хотела мне о них рассказать. Она когда-нибудь говорила с вами обо мне?
Хэдли покачал головой.
– Доктор Фаррел, прошу вас, не придавайте значения тому, что говорила Оливия. В последние несколько недель, когда я вынужден был открыть ей, насколько она больна, у нее начались галлюцинации. У бедной женщины не было семьи, и она стала думать, что любой, с кем она встречалась или о ком слышала, мог иметь к ней отношение.
– Понимаю. Честно говоря, я догадывалась о чем-то подобном. Полагаю, мне следует остаться до приезда полиции, потому что, когда мы обнаружили тело, я сопровождала консьержа. Вероятно, они попросят меня написать свидетельские показания.
– Почему бы нам не подождать в гостиной? – предложил Хэдли.
Бросив последний взгляд на постель, где лежала Оливия Морроу, Моника вышла из комнаты. Но пока она шла по коридору, ее не покидало навязчивое ощущение, словно что-то не в порядке, что-то не так.
«Может быть, это я схожу с ума, – думала она. – Похоже, я не осознавала, в какой степени рассчитывала на Оливию Морроу, ожидая услышать историю своего происхождения. А теперь я слишком сильно разочарована».
Сидя в гостиной, обстановка и декор которой указывали на тонкий вкус Оливии Морроу, Моника продолжала испытывать тревогу, словно упустила нечто важное – нечто, касающееся смерти женщины, которую она никогда не знала.
Но что именно?
26
В четверг утром Дуг Лэнгдон позвонил Сэмми Барберу. Хорошо понимая, что сказанное им может быть записано, он говорил кратко, пытаясь изменить голос.
– Согласен на условия вашего предложения по ликвидации.
– Да расслабьтесь, Дуг, – ответил Сэмми. – Я вас больше не записываю. У меня есть все необходимое на тот случай, если условия меня не удовлетворят. У вас наличка в старых купюрах, верно?
– Да, – с нажимом ответил Лэнгдон.
– Вот как мы это сделаем. У каждого из нас будет большой черный кейс. Встречаемся на парковке нашего любимого кафе в Квинсе. Паркуемся по соседству друг с другом и меняемся кейсами. Не успеем даже выпить по чашке кофе, хотя, насколько помню, кофе у них неплохой. Сойдет в качестве плана?
– Когда хотите встретиться?
– Дуг, у вас не очень-то радостный голос. А я хочу, чтобы вы были довольны. Чем скорей, тем лучше. Как насчет сегодня, около трех? В это время бывает спокойно, и к тому же босс из ночного клуба хочет, чтобы сегодня я пришел пораньше. Мы ожидаем некоторых известных людей, и я нужен ему, чтобы отгонять всяких придурков.
– Да, это вы можете. Ладно, сегодня в три часа на парковке у кафе.
Дуглас Лэнгдон больше не пытался изменить голос. Если Сэмми Барбер возьмет деньги и не выполнит работу, он ничего не сможет с этим поделать. Единственным выходом будет, мрачно сказал он себе, найти кого-то, кто позаботится о Сэмми. Но если уж такое случится, надо будет постараться, чтобы невозможно было связать смерть Сэмми с ним.
«Все же есть надежда, что, получив деньги, он выполнит задание», – думал Лэнгдон, сидя в своем кабинете в ожидании Роберты Уотерс, первой пациентки. Эта особа хронически опаздывала. Не то чтобы его это беспокоило. Он всегда прекращал прием в то время, когда оканчивался ее час, даже если она пробыла на кушетке пятнадцать минут. Если она возмущалась, он спокойно объяснял: «Я не могу задержать прием следующего пациента. Это было бы несправедливо. Подумайте об этом. Одна из причин ваших натянутых отношений с мужем состоит в том, что он не переносит ваших постоянных опозданий».
Господи, как он устал от этой женщины!
Если честно, он устал от них всех. «Но будь осторожен, – предостерег он себя. – Ты становишься излишне придирчивым к Беатрис; надо сохранить ее расположение, в конце концов, она хорошая секретарша. И между прочим, ее очень заинтересовал визит Сэмми».
Зазвонил телефон. Через минуту Беатрис сообщила:
– Звонит доктор Хэдли, сэр.
– Спасибо, Беатрис. – Дуг заставил себя говорить ласково. Но когда послышался щелчок переключения линии, тон его изменился. – Вчера вечером я пытался тебе дозвониться. Почему ты не отвечал по сотовому?