— Мне кажется, что мы в фильме ужасов, — серьезно проговорил Слава.
Катя покинула дачу Таркова только для того, чтобы приехать к Валентине. Толкнула незапертую дверь квартиры, как они договорились, дошла до гостиной и увидела, как Валя, сидя на полу, поднимает по очереди то одну, то другую ногу. Гимнастика была несложной, но лицо Вали искажала гримаса невыносимой боли.
— Валечка, я не помешала? — тихо спросила Катя.
— Господи, Катя. Я тебя жду. Пытаюсь победить себя, чтоб время быстрее прошло.
— Очень больно?
— Немного. Но это хорошо. Хуже, когда ноги как камень. Но не будем на этом заострять внимание. Давай говорить так, как будто у нас все прекрасно.
— А у нас будет все прекрасно. Не сейчас, так завтра. Слушай, я пойду на кухню чай заварю, «Наполеон» порежу — ты ведь любишь его раз в год. Пусть это будет именно тот самый раз. А ты придешь на кухню, как королева.
Валя пришла, держась за стенку, и была похожа на королеву только тем, что уверенно и гордо держала голову над бессильно опущенными плечами. Они, как старые подруги, осторожно говорили обо всем, не касаясь того, что могло бы причинить обеим боль. Катя была готова к тому, что Валя не станет интересоваться ее здоровьем. Она пыталась поставить свою жизнь на место, но пока не очень получалось. Она внимательно взглянула на подругу, и сердце привычно потеплело от любви и жалости. Валя очень осунулась, была угнетена.
— Скажи, как Дима, Вася? — спросила Катя.
— Нормально. Как всегда. Дима на другую работу собирается переходить. Ничего особенно выгодного, но, как выяснилось, не так-то просто получать зарплату из рук бывшего сокурсника.
— Понятно. Это хорошо, что он выбирает. Надо и мне начинать писать свои статьи и рецензии на опусы графоманов.
— Как Пашенька?
— Хорошо. Я звонила ему вчера вечером. Приглашает к себе. Представляешь, Дина ему квартиру отличную подарила. Но мне пока не хочется в совершенно другую страну. А по нему, конечно, я страшно тоскую.
— И когда он приедет?
— Не знаю. Он очень занят, пишет диссертацию.
Валя смотрела на Катю со странным чувством, которое не смогла бы выразить словами. Недоумение, узнавание, тоска по прошлому, которое сейчас казалось таким беззаботным, понимание, что его нельзя вернуть, потому что они обе сильно изменились. Катя все так же красива, выглядит здоровой, спокойной, но Валя безошибочно чувствовала, что их души сейчас очень похожи. По ним как будто каток прошел. Она не посмела сделать движение первой. Но когда Катя обняла ее, крепко прижала подругу к себе.
— Господи, как я рада. Ты такая молодец, что пришла. Я даже не надеялась.
— Почему? Ты что? Я все время о тебе думала. — Катя отстранилась, окинула взглядом похудевшую Валину фигуру, осунувшееся лицо, палку. — В чем все-таки дело? Ты прошла обследование?
— Да мне уже не надо, — отмахнулась Валя. — Мне становится лучше с каждым днем. Ты сама видела, я уже гимнастику делаю.
Они провели странный вечер. Им было хорошо вместе, но они не пытались преодолеть тонкую как паутина границу. Каждая из них осталась на своей территории — с собственной тайной и нежеланием кого-то в нее посвятить. Во время разговора с Тарковым и Дмитрием Катя поняла, что Валя, возможно, имела отношение к тому, что с ней произошло. Сейчас ей казалось, что и Валин внезапный недуг тоже каким-то образом связан с ней, Катей. Она иногда ловила на себе Валин взгляд, в котором сквозило и желание искренности, и страх перед нею. Но Катя не хотела откровений. Она переживала период понимания того, что самый близкий человек — все-таки не самый знакомый человек.
— Валя, ко мне недавно приезжала Дина, подруга. Помнишь ее? Она лицо салонов «Черный бриллиант». Предложила в плане эмоциональной реабилитации пойти с ней на какой-то элитный прием. Знаешь, с демонстрацией нарядов, драгоценностей, с участием всяких звезд. Я подумала, давай пойдем вместе, когда тебе станет легче ходить. Посидим, посмотрим. Я как-то была на таком. Все как в голливудских фильмах. Дина еще и платья в этих случаях дает.
— Давай. Почему нет? Я, честно говоря, здесь одна иногда просто на стенку лезу. Дима поздно приходит.
Они простились, в общем-то, с надрывом. Каждая чувствовала, что вместе легче справиться с тем грузом, который просто повис на их душах. Но почему-то обе понимали, что рассчитывать придется только на себя.
Катя всю ночь лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к стуку дождя на крыше. Она никогда не знала одиночества, боялась его пуще всех несчастий, как все очень любимые женщины. И вот они встретились — она и ее одиночество, — и оказалось, что они друг другу интересны, что в их горьковатом союзе есть смысл. И лишь утром она подумала об Игоре, и по тому, как заныло ее сердце, поняла: ему сейчас хуже, чем ей. Ему хуже, чем всем. Но жалость и боль — не самые веские основания для того, чтобы продолжать общую жизнь. Нужно ждать, когда кровь разнесет по всем сосудам команду: рядом с этим человеком твое место. Только так и не иначе.
* * *
— Как дела? — Сергей неторопливо дошел до стула перед столом Славы Земцова, сел и задумчиво уставился на приятеля.
— Ничего. Хочу поскорее закончить дело Ивановой.
— Что с адвокатом?
— Назначили какую-то второстепенную личность, но он не спешит знакомиться ни с делом, ни с ней.
— То есть шансы на оправдание или условный срок минимальны?
— Их нет, Сережа. Психиатры из Сербского дали заключение, что она не была в состоянии аффекта в день убийства. Это умышленное.
— А если все же…
— Гадалки не будет в деле, это мое последнее слово. Я не клоун и не хочу слышать радостный смех судьи и присяжных.
— Я у девочки был, у Марины.
— Зачем?
— Просто так. Куклу принес и клубнику. Она маме привет передала и сказала, что ждет ее.
— Привет Галине передам.
— В салон позвонил, с Верой пообщался.
— И что намурлыкала рыжая кошка?
— Что хозяйка похоронила мать и вышла на работу.
— Я не буду общаться с уродом, способным предсказать смерть собственной матери с точностью до минуты.
— Вот в этом ее обвинять вряд ли можно. Я в Интернете порылся. Оказывается, Мессинг тоже предсказал смерть своей жены с такой же точностью, а потом чуть не умер от горя. Страшный дар. И совершить любое преступление с его помощью — нет проблем. Ты не можешь не попытаться что-то узнать.
— Ладно, убедил. Мне кажется, ты сам загипнотизированный. Но поеду не сейчас. Через несколько дней. Вообще неудобно допрашивать человека сразу после похорон матери, не имея на то никаких формальных оснований.
* * *
Алена поставила машину у подъезда с мраморной отделкой и придирчиво осмотрела Дину. Темно-синий брючный костюм, серый полушубок из искусственного меха, волосы, собранные на затылке, и ни капли косметики.
— Ты выглядишь как вдова. О, господи, прости. Я знаю, что ты потеряла мужа. Просто твой естественный образ — это девушка-мечта, у которой не бывает горя, как у других женщин. Я к тому, что ты правильно оделась. Есть план по раскрытию возможного обмана?
— Да, он очень простой. Той колдунье, которую я сама нашла, я повесила лапшу на уши. Этой — скажу правду. Короче, все по обстоятельствам.
— Так что же именно вы хотите узнать? — Ирина долго смотрела на снимок, который Дина протянула ей, а потом прямо, почти требовательно посмотрела ей в глаза. Дина ответила таким же прямым взглядом. — Вы сами мне сказали, что этот человек умер. Что вас теперь беспокоит?
— Это мой друг. Он известный ученый, специалист по особо важным экспертизам. Он умер внезапно, во время следствия по одному тяжелому преступлению, которое пытались замять серьезные люди. Настолько серьезные, что я не верю в естественность его смерти.
— Вам очень нужно это знать?
— Да.
Ирина глубоко вздохнула и закрыла глаза. Руки с тонкими пальцами безжизненно лежали на снимке. Дина увидела, как вдруг затрепетали длинные ресницы на смуглых щеках. Она не догадывалась, что Ирина сейчас уже не здесь, не в уютном кабинете. Она у холодного стола в морге. Резиновые руки патологоанатома, блеск скальпеля, сердце. Золотое сердце… Дальше, дальше… Тонкие пальцы мелко задрожали, сквозь сжатые зубы вырвался стон…
Дина с ужасом смотрела в широко открытые, страшные глаза Ирины, в которых были смерть и нечеловеческая боль.
— Сейчас, — пробормотала Ирина. — Сейчас. Одну минуту. — Она сжала виски руками, затем закрыла ладонями лицо. Ровно через минуту перед Диной вновь сидела строгая, красивая, спокойная женщина, которая внимательно смотрела на нее.
— Что? — не выдержала Дина.
— Я скажу. Я знаю этого человека. Это Александр Васильевич Масленников. Он в нашем институте заведовал кафедрой патологоанатомии. Но мне было неизвестно о том, что он умер. Он не убит и не отравлен. У него практически разложились легкие. У больших ученых так бывает: вовремя не помогли себе, а потом уже было поздно. Он работал, испытывая страшные мучения, невыносимую боль. Но он, как вы говорите, работал.
— Я даже не знаю, что сейчас чувствую, о чем хотела бы вас спросить…
— Если вы не знаете, как проверить мою информацию, могу вам помочь. Нужно поговорить с патологоанатомом, который делал вскрытие. — А его жена сказала, что семья отказалась.
— На самом деле оно было. Вас устроила моя консультация? Или вы хотите меня еще каким-то образом проверить?
— С чего вы взяли, что я вас проверяю?