— Пойдем, — сказала Тамара, заметив, что никто ими не интересуется. — Ты уверен, что мы найдем отсюда выход сами?
— Как получится.
— Разве ты не знаешь расположения студийных коридоров?
— Я тут бывал довольно редко, — взяв Тамару под руку, Дорогин повел ее к выходу.
Белкина догнала их возле огромной, массивной, звуконепроницаемой двери студии.
— Ребята, вы куда направляетесь? Наш праздник еще не закончился.
— Все, спасибо тебе, Варвара, мы прекрасно провели время.
— Не дурите! В нашем распоряжении всего лишь двадцать минут и три ящика шампанского.
— Ты знаешь, чем можно соблазнить Тому.
— Шампанским можно соблазнить любую женщину.
На ярко освещенном студийными софитами подиуме уже устанавливали подносы с бокалами, которые были составлены замысловатым образом. На плотно сомкнутые нижние ряды ставили второй слой, на них третий, четвертый и так, пока вся пирамида не завершалась одним бокалом. Шампанское лили в верхний, и шипучее вино, как по террасам в фонтане, пенясь, стекало в нижние бокалы.
— Красиво жить не запретишь, — комментировала Белкина.
Пробки вылетали одна за другой, шампанское пенилось, текло по рукам, капало на покрытие подиума. Никто не обращал на это внимания, всем было весело.
Наконец две пирамиды уже искрились шампанским соломенного цвета. Поблескивали капельки и пузырьки в ярких электрических лучах.
— Подходим и разбираем, — с придыханием произнесла Белкина и облизнула ярко накрашенные губы. — Только одна просьба: не берите нижние бокалы сразу.
Под смех все стали разбирать бокалы, до краев наполненные шампанским. На удивление, хватило всем, и еще пять штук остались сиротливо стоять на подносах, отражаясь в тонком слое разлитого вина.
Режиссер посмотрела на часы, глубоко вдохнула и произнесла:
— Варя, мы с тобой делаем уже десятую передачу, и, надеюсь, она не станет последней. Ты продемонстрировала нам людей из твоего золотого фонда. Мы уже повстречались с наемным убийцей, с торговцем крадеными детьми, с изготовителем наркотиков, с тремя сутенерами, с десятью проститутками, двумя депутатами Государственной думы, — женщина загибала пальцы.
— Добавь сюда организатора финансовой пирамиды, который умудрился инсценировать собственное убийство, — добавила Белкина, — и моего любимого непрофессионального фотографа, который умудрился снять сцену убийства в доме напротив. Я бы с удовольствием вращалась среди другой публики, — призналась Белкина, — но читатель, к сожалению, не любит общения с приятными людьми, ему куда ближе душевные и моральные уроды. Я лишь вовремя ощущаю веяние времени и поставляю газете нужную информацию. Благо, Москва в этом смысле — настоящий кладезь. Здесь что ни типчик, то урод.
Режиссер повыше подняла бокал, повертела его в пальцах за длинную ножку.
— Варя, ты как‑то обещала мне, что в одной из следующих передач появится твой главный герой, легендарный Муму, и расскажет зрителям всю правду о том, как…
— Тише! — оборвала ее Белкина. — Я слово свое сдержала.
Режиссер удивленно подняла брови.
— Варя, предупреждать надо.
— Да–да, в сегодняшней передаче Муму, которого я тебе обещала, появился собственной персоной.
Режиссер растерянно обвела взглядом тех, кто стоял на подиуме. Половину публики она знала, других видела впервые.
— Честно, я не обманываю.
Белкина, улучив момент, подмигнула Дорогину и перепуганной Тамаре. Солодкиной показалось, что буквально все собравшиеся в этот момент посмотрели на них двоих, но затем сообразила, что Белкина подмигнула еще десятку людей, и режиссер окончательно растерялась.
— Варя, я не думала, что ты меня так подставишь. Не могла ты хотя бы в эфире сказать, что Муму присутствует в студии инкогнито?
— Тогда бы все смотрели не на наемного убийцу, а на зрителей в зале, — отпарировала Белкина.
— Это он? — резко спросила режиссер, указав рукой на стоявшего неподалеку от нее мужчину в темном пиджаке и светлых брюках, чье лицо показалось женщине наиболее мужественным.
Мужчина засмеялся.
— Я бы сам хотел знать, кто такой Муму, но, по–моему, Белкина его просто придумала.
— Нет, он существует на самом деле, — хитро улыбалась Варвара.
— А вы‑то сами где работаете? — поинтересовалась режиссер.
— О некоторых вещах спрашивать так же неприлично, как и интересоваться возрастом женщины.
— В ФСБ он работает, и никакой это не секрет, — устало проговорила Белкина. — Так что думай, ищи, анализируй. Я тебе задачку подкинула, обещание свое выполнила и теперь могу жить до следующей передачи со спокойной совестью.
— Это он? — взглядом режиссер указала на Сергея Дорогина.
Тот добродушно улыбнулся и пожал плечами.
— Может, и я. Но тот Муму, о котором писала Белкина, был, если я не ошибаюсь, глухонемым.
— Нет, у вас слишком доброе лицо для человека, который мог спокойно сварить в ванне банкира. Вы на такую жестокость не способны.
— Не знаю, не пробовал, нужды, наверное, не было. Все зависит от того, насколько человек мне противен. Подумаю на досуге.
Тамара боялась пошевелиться, боялась выдать своего любимого. Сам‑то он держался уверенно, а вот Солодкина ног под собой не чуяла.
«Такие минуты, — подумала женщина, — укорачивают жизнь, наверное, года на два, Хотя если честно самой себе признаться, то знакомство с Дорогиным укоротило мне ее лет на десять, уж точно. Хотя, с другой стороны, пару раз он мне спас жизнь, как и я ему.»
—- Кого тебе еще привести на передачу? — усмехнулась Белкина и допила шампанское. — Продажного прокурора?
— Ты лучше приведи не продажного,
— Я неисполнимых вещей не обещаю.
— Почему?
— Жизнь отучила.
— И все же я не отказалась бы, если бы ты привела в следующий раз своего Муму.
— Он здесь. Он уже побывал в нашей передаче, и ты свой шанс упустила.
— Сволочь ты, Белкина!
— Уж какая есть. Но заметь, при этом умудряюсь держать данное слово.
В студии уже появились другие люди, рабочие разбирали подставки, составляли стулья.
— По–моему, наше время заканчивается, с сожалением произнесла Белкина.
— Наше время в студии заканчивается, — поправила ее режиссер. — И если никто не спешит, то давайте перейдем в бар.
— Халявного шампанского больше не будет, — предупредила Варвара. — Но думаю, вы люди состоятельные и можете заплатить за дальнейшую выпивку сами.
Только теперь Тамара вспомнила, что они с Дорогиным приехали в студию на машине, и покосилась на пустой фужер в руках мужчины.
— Ты выпил шампанское?
— Нет.
— А как же…
— Ты беспокоишься, смогу ли я вести машину?
— Куда ты его дел, не в карман же вылил? Дорогин указал взглядом на неглубокий поднос,
в котором плескался тонкий слой вина.
— Надо уметь выливать незаметно.
— Даже я, все время державшая тебя за руку, не заметила, как ты избавился от спиртного.
-— Я не перестаю тебя поражать?
— Хорошо, если поражаешь приятными вещами.
Публика двинулась к выходу. Тамара зашептала на ухо Дорогину:
— Не пойдем наверх.
— Почему?
— Я уже устала. Так давно не была на людях.
— Как хочешь.
— Тебе бы хотелось остаться?
— Я даже не знаю. Мне хочется быть рядом с тобой.
— Врешь. За последнее время я тебе надоела хуже горькой редьки.
— Ты совсем не горькая, ты сладкая. Дорогин, воспользовавшись случаем, придержал
Тамару, и они оказались в хвосте процессии. Нежно поцеловал ее в щеку.
— Глупо, но я смущаюсь, — проговорила женщина.
— Нас никто не видел
Глава 8
«Ну и лох, — смеялся Саванюк, — я думал, Иванова долго убалтывать придется, а он все как на духу выложил, и про товар, и про то, что никто не знает, куда он его повез. Научился я с людьми разговаривать.»
В окнах вагончика горел яркий свет, дверь была нараспашку. Трое таможенников — двое белорусских, один латышский — расположились возле стола. Все курили, и дым клубами валил на улицу сквозь открытую дверь.
— Едет кто‑то, — сказал латыш Раймонд, посмотрев в окно.
На горке блеснули фары легковой машины и тут же исчезли, спрятавшись в ложбине.
— Кто, кто — конь в пальто, — подкузьмил его краснолицый таможенник. — Саванюк едет, больше в такое время некому.
Если белорусские таможенники поставили свои автоматы к стене, то латыш продолжал держать оружие между ног, будто опасался нападения.
— Точно, он.
«Жигули», взвизгнув тормозами, заехали на стоянку. Саванюк лишь захлопнул дверцу и быстро зашел в вагончик. Трое таможенников уставились на него.
— Ну как?
Бывший полковник расплылся в улыбке.
— Ни хрена не заподозрил.
— Что он лох, я и не сомневался, — рассмеялся краснолицый таможенник.