Впрочем, эти ее старания заметно шли на убыль, уступая место усилиям совсем иного толка: клиент, как было точно подмечено в одном культовом фильме, уже созрел, и теперь дамочка делала все, чтобы майор Балашихин и его напарник смогли получить как можно более откровенные и качественные кадры. Она буквально волокла клиента за собой, ухватив за ширинку брюк, под которой угадывалось некое цилиндрическое вздутие, напоминавшее свернутый в трубку журнал «Юный натуралист», не забывая при этом строить из себя жертву сексуальных домогательств.
Клиент покорно тащился за ней, как бычок на привязи, вяло переступая косолапыми ногами, бессмысленно тараща совершенно пьяные глаза и не переставая лапать своего поводыря за разные интересные места.
– Вот это баба! – восхитился молодой. – Что она с ним вытворяет, это же уму непостижимо!.. Что хочет, то и делает. Вылитая Моника Левински, разве что не такая коровистая….
– Вот только он на Клинтона не тянет, – согласился Балашихин, без особой надобности подкручивая ручки настройки на пульте. – Вот же сморчок бестолковый.
Сам себе могилу роет!
С трудом оторвав взгляд от экрана, молодой удивленно воззрился на него.
– Ты чего, Викторович? Тебе что, его жалко, что ли?
– А почему бы и нет? – пожав плечами, ответил Балашихин. – Тоже ведь человек, хоть и дурак, конечно – Ну, ты даешь! – Молодой даже головой покрутил от изумления. – Ты же профессионал.., извини, конечно, но ты же душегуб.., что же ты его жалеешь?
– А ты не извиняйся, – невесело усмехнулся Балашихин, глядя на экран. Руки его уверенно перемещались по панели управления, задействуя записывающую аппаратуру. – Душегуб, это верно. Ты столько народу по именам не знаешь, сколько я перебил. Но то все были солдаты, а то и такие же, как я.., профессионалы. Они, по крайней мере, могли защищаться.., и защищались. – Он потрогал свой шрам. – А это, – он кивнул на экран, где вовсю шел процесс взаимного раздевания, – не моя специальность. Так что зря ты удивляешься. Удивляться надо мне, на тебя глядя. Неужели тебе не противно?
– Работа у нас такая, Викторович, – примирительно сказал молодой, жадно уставившись в монитор, на экране которого полураздетая парочка повалилась наконец на постель.
– Да, – сказал Балашихин, – работа…
Он бросил последний взгляд на показания приборов, с отвращением стащил с головы наушники, в которых раздавались страстные вздохи и скрип старого дивана-кровати, и вместе с креслом отвернулся от монитора, прикуривая новую сигарету от окурка предыдущей.
* * *
Люди наживают себе неприятности очень разными путями и способами. Можно сказать, что этих способов существует столько же, сколько живет на земле людей.
Одним для того, чтобы организовать себе нервотрепку, приходится долго и тяжело трудиться: судьба бережет их от стрессов, и, чтобы преодолеть гигантскую инерцию собственного благополучия, эти счастливчики должны основательно попотеть. Другим же, как, например, Константину Андреевичу Лопатину, достаточно одного неосторожного шага, одного-единственного невзначай оброненного слова, одного неверно истолкованного взгляда или жеста, чтобы вдруг очутиться в помойной яме.
Путь Иллариона Забродова к неприятностям в этот день начался с совершенно невинного решения вымыть наконец потерявшую товарный вид в битве с российскими дорогами машину. Приблизительно в тот час, когда невыспавшийся и злой Николай Викторович Балашихин, вернувшись со своего дежурства и тяпнув на сон грядущий полстакана коньяку, завалился в постель, по обыкновению засунув под подушку заряженный браунинг, свежий после зарядки и продолжительного стояния под душем Илларион Забродов легко сбежал по лестнице с пятого этажа и, дружески похлопав «Лендровер» по забрызганной грязью корме, уселся за руль. Ночевка во дворе, как всегда, прошла без эксцессов: местная шпана отлично знала, кому принадлежит старый «Лендровер» цвета хаки и избегала ссор с чудаковатым пенсионером в камуфляже. Такое положение вещей установилось, разумеется, не сразу, но после нескольких мелких инцидентов за Илларионом окончательно утвердился статус персоны грата, что вызывало неизменную зависть соседей и коллег-автолюбителей.
– Везет же некоторым, – сказал однажды здоровый детина, на целую голову выше и в полтора раза шире Иллариона. – Круглый год машина во дворе ночует, и хоть бы что. А я на одну ночь оставил, и пожалуйста – разули…
– Так в чем проблема? – спросил Забродов. – Вы же наверняка догадываетесь, кто это сделал. Пойдите и заберите свои колеса, только и всего.
Это, конечно, был удар ниже пояса, но Илларион считал, что мужчина должен оставаться мужчиной, невзирая на обстоятельства.
Мужик ушел в расстроенных чувствах и с тех пор смотрел на Забродова весьма косо, вообразив себе, как видно, что Илларион – крестный отец районного масштаба. Иллариона эти косые взгляды всегда забавляли: его нелюбовь к дуракам носила характер скорее юмористический, лишь в минуты крайней усталости переходя в глухое раздражение.
Привычно миновав коварную арку, в которой постоянно били свои машины менее профессиональные и просто менее удачливые водители, Забродов погнал «Лендровер» в мойку. Процесс омовения прошел на удивление быстро и без проблем: очереди на мойке по случаю выходного дня и хорошей погоды не было. Москвичи разъехались по дачам, а те, кому нужно было помыть автомобиль, как видно, решили сделать это бесплатно в одном из окрестных водоемов.
Домой он возвращался не спеша. Теперь, когда машина сияла первозданной чистотой, не было необходимости торопиться и объезжать милицейские посты.
Илларион ненадолго остановился возле магазина, вспомнив, что в доме практически не осталось еды. Их с Балашихиным посиделки нанесли непоправимый урон его продовольственным запасам, не говоря уже о «горюче-смазочных материалах». Свалив пакеты и бутылки на заднее сиденье, он поехал дальше, предварительно водрузив на нос солнцезащитные очки – солнце било прямо в глаза, а пользоваться защитным козырьком Илларион не любил: тот ограничивал видимость.
Забродов усмехнулся, подумав о козырьке. Ну какую, к дьяволу, видимость тот ограничивает? Небо тебе не видно? Так ведь времена, когда надо было смотреть не только вперед и в стороны, но и вверх, давно прошли.
Это Москва, а не горы – здесь не может быть ни засад в скалах на обочине, ни как гром с ясного неба вертолетных атак… Все это осталось там, в прошлой жизни, и возврата к этому не будет.
Это все Балашихин, подумал он, ловко закуривая одной рукой. Явился со своим коньяком и своими разговорами, разбередил душу, старый хрен…
Он стал думать о предложении Балашихина. Собственно, он думал о нем все время, весь вчерашний день и начало сегодняшнего, но как бы на заднем плане, а теперь выдвинул его на передний и приступил к скрупулезному рассмотрению имеющихся перспектив.
Деньги. Черт с ними, с деньгами, с голоду не пропадем.., во всяком случае, об этом нужно думать в последнюю очередь. Что еще? Дело. С одной стороны, бездельничать как будто и вправду надоело, а с другой – лучше лежать на боку и обрастать мхом, чем хвататься за что попало. Хотя Балашихин вроде бы казался довольным… или хотел казаться. Не зря он так ерепенился и становился таким уклончивым, стоило только приблизиться к конкретным вещам: названию агентства, подробностям работы… Да он вообще не назвал ни одного имени собственного! Не разговор, а сплошные общие места. Значит, было что скрывать, и нечего было тыкать мне в глаза своим газовым револьвером.., так я и поверил, что у тебя не припасено на крайний случай кое-чего посолиднее.
Шалишь, братец, подумал Илларион, перестраиваясь в правый ряд: на следующем перекрестке ему нужно было сворачивать. Пока ты мне подробненько не расскажешь, что там у вас к чему, никакого серьезного разговора не получится. Так себе и запиши, и шефу своему передай.
Кстати, интересная личность этот его шеф. Отыскать – целенаправленно отыскать! – в Богом забытом Краснополянске бывшего спецназовца… Зачем? Чтобы завербовать?
Как будто в Москве своих мордоворотов мало…
Забродов сбросил скорость, вглядываясь в то, что происходило впереди, на обочине. У бровки тротуара стоял, сиротливо и косо приткнувшись к высокому бордюру, похожий на дамский пистолет темно-серый «Фольксвагенгольф» с открытой передней дверцей и задранным капотом. Рядом с ним растерянно переминалась с ноги на ногу хорошенькая, насколько мог разглядеть Илларион, дамочка с фигурой манекенщицы и восточными чертами лица.
Судя по ее виду, дела у нее были плохи, и Илларион решил остановиться торопиться ему и вправду было некуда.
Он аккуратно припарковал «Лендровер» впереди серого «Фольксвагена», обреченно моргавшего всеми огнями, подавая сигнал аварийной остановки, и неторопливо вылез из машины. Дамочка уже спешила ему навстречу, стуча по асфальту высокими каблуками. Илларион не ошибся: она и впрямь была хороша, хотя при ближайшем рассмотрении ему показалось, что на самом деле она гораздо старше того возраста, который ей можно было дать на первый взгляд.