Учитывая, что добыча информации производилась для повстанцев-террористов, действовал он в одиночку, без привлечения нижестоящих звеньев военно-морской разведки. Потому на проверку нового озарения ушло достаточное время. Он понимал, что промедление с копанием в бумагах может стоить далекому, мерзнущему в горах Лумису очень дорого, однако сделать что-либо сверх возможного не получалось. Тем не менее догадка оказалась в какой-то мере верной, но и спорной одновременно.
Оказалось, что за несколько дней до внезапной интенсификации переговоров Мара Дечеви с брашами в Горах Овальной Цепи резко ухудшилась связь в используемых армией диапазонах. Тогда все списали на очередные радиационные пояса, теперь же, учитывая последовавшее далее переключение интересов брашей на локальные области, можно предположить нечто другое. Что, если южане готовят — уж не поймешь для каких целей — спешную оккупацию Скупой долины? Не является ли резкое ухудшение радиоприема следствием разбрасывания с дирижаблей автономных помехопостановщиков? Следующей фазой можно вполне предположить высадку десанта. Почему, собственно, нет? У республиканцев нет стольких летательных средств? Но ведь родимая, хваленая-перехваленая техноморская разведка, почивая в оставленной позади довоенной благодати, так и не смогла (как оказалось!) выявить точное число брашских надводных… Нет, не кораблей! Флотов!!! И подводных, кстати, тоже. Так кто может знать, сколько и чего сосредоточено в не проглядываемых радарами центральных областях Брашпутиды? Судя по площади, геликоптеров там способно поместиться видимо-невидимо.
И не является ли наблюдаемое Лумисом нападение на резиденцию Большого Кошелька доказательством уже нынешнего присутствия брашей в окрестностях долины? Однако для чего захватчикам уничтожать собственного осведомителя и союзника? Когда-нибудь — понятно: зачем делить с кем-то достижения и победы, но сейчас? Хотя кто знает их мысли? Вдруг они по каким-то соображениям перестали Мару Дечеви доверять? Тогда захват и очная беседа докажут правдивость или обман его прошлых сообщений. Но нельзя исключить и то, что браши здесь совершенно ни при чем. Сколько в Империи разведывательных и контрразведывательных органов? И раньше каждый из них мог вести свою игру, ни о чем не предупреждая конкурентов, а уж теперь, когда Эйрарбия лежит в развалинах… Ведь как ни лестно адмиралу Дуку считать себя самым умным, однако его подчиненные занимаются в основном морской разведкой. Кто мешает какой-нибудь специализированной сухопутной давно прийти к аналогичным выводам и теперь захлопнуть мышеловку?
А поэтому, не будет ли досрочное предупреждение друга Лумиса о вторжении Республики в Горы Овальной Цепи необоснованным паникерством? Разведка — это прежде всего проверка и перепроверка. Семь раз отмерь, потом…
Дук Сутомо решил еще кое-что уточнить. Откуда он мог знать, что через час его вызовут на адмиральское совещание, какой-то очередной суд чести над вляпавшимся в тактическую ловушку брашей начальником — недоработка мозгов, обошедшаяся во множество кораблей и не добравшуюся до суши десантную дивизию? Разве мог он предположить, что на обратном пути — после коллективного голосования о снижении звания провинившегося на три ступени — застрянет в дороге, поскольку городок, находящийся впереди по маршруту, выдуется грибовидным облаком в нижнюю часть стратосферы?
Атомная война — сложная штука, и тут нежелательно оставлять что-то на потом.
29. ОПОЗНАНИЕ
Трудно сказать, поверил ли Фейн выкладкам ученого о необитаемости луны Мятой или все-таки в душе опасался, что по округе рыщут пришельцы из размещенного в космосе ада, разыскивая остатки грешников и праведников, на свою беду уберегшихся от атомного жара. Теперь они должны быть складированы, помечены бирками и отправлены багажом на природный спутник Геи для загробного судилища. Принимая во внимание чудовищные габариты летающего сооружения, подсвеченного таинственным зеленым солнцем и до сих пор стоящего перед глазами главного разведчика, вместить туда можно всех живых, причем до сей поры прозябающих не только в долине, но и во всех Горах Овальной Цепи.
Тем не менее именно Фейну, то ли благодаря отрядной должности, то ли по судьбе, удалось добыть данные для разрешения загадки таинственных массовых убийств.
Он с пятью рядовыми разведчиками направился исследовать еще одно помеченное на карте энергопоселение. На свое счастье они не успели попасть на улицы «ЭП-1008», иначе неминуемо разделили бы таинство исчезновения группы Порэла. Однако не снимаемый одним из их группы звукоулавливающий шлем предупредил их об опасности. И, хотя, как всегда, было очень холодно, они тут же залегли; им повезло, вокруг имелось достаточно камней для маскировки.
Когда появились танки, Фейн возблагодарил потухшие светила за то, что не успел воспользоваться поисковым локатором. Сейчас он наблюдал за обстановкой с помощью светоумножительного бинокля. Он переключился на максимальный угол обзора, дабы шевелить оптикой как можно меньше: вполне резонно, что в холодной мрачности убитого морозом мира фиксировалось всякое резкое движение. На Фейне не были надеты звукоуловители, а суетиться со съемом их с напарника он, понятное дело, не хотел, однако и без того темнота способствовала обострению слуха. Кстати, танки, несмотря на их явную увесистость, доказанную взлетевшими вверх облаками пыли, шумели очень даже не сильно — странное дело, но мало ли до чего могли додуматься головастые умники военных институтов. Фейн в Имперской армии не служил, успешно воевал с ее солдатами некоторое время, но сейчас невольно и параллельно страху испытал гордость за свою вооруженную до зубов родину.
Фейн не ворочал биноклем, потому не мог с ходу пересчитать машины, только через некоторое время определил, что их пять. Из-за пыли он не сразу понял, что они остановились. Момент прозрения наступил, когда ударило по глазам. На мгновение он подумал, что уже все: отшумела юность, а зрелость пыхнула пеплом. Тем не менее он не закричал и не откатился в сторону, не стоило суетностью выдавать остальных. Некоторое время он ничего не видел, только лопались перед глазами разноцветные шары. Но боли совсем не было, значит, он ошибся — никто в него не стрелял.
Все объяснилось проще: там, впереди, в поле зрения его сфокусированных линз вырезал и съел кусок темени тяжелый танковый огнемет. Еще до восстановления зрительной функции командир разведгруппы догадался о происходящем по запаху.
Огнемет пальнул трижды — глупая трата жалких запасов давно выкачанной из планеты нефти. Кляксами жара высветились из мрака какие-то строения. Пока они догорали, Фейн уже без всякой оптики наблюдал и впитывал происходящее. Осталось неизвестно, кого убил огнемет. Может, вообще никого? Просто кто-то практиковался в стрельбе? Проверял исправность системы пуска? Вдруг просто развлекался? Или решил погреться у живого огня? Последнее предположение подтверждалось тем, что в подвижных крепостях откупорились люки и оттуда выбрались живые, жизнерадостные танкисты. Нет, с расстояния и в свете быстро затухающих огненных языков Фейн не мог разглядеть лиц: просто они разминались, прыгали, стукали друг друга по плечам.
«Имперская армии — гордость и слава, — раздумывал, глядя на это, пришпиленный холодом к каменистой почве Фейн. — Что вы здесь делаете? С кем воюете? Почему вы не там, на берегу моря? Вы ведь так нужны для сброса назад захватчиков». Он напрягал слух, очень желая хоть что-нибудь расслышать, уловить их смех. Ничего не выходило, только иногда долетало потрескивание особо противящихся огню бревен.
Затем, когда Фейн и его группа почти превратились в ледышки, танки наконец двинулись дальше. Теперь удалось пошевелиться, растереть друг другу занемевшие члены, прокашляться и обменяться мнениями. Разведчик Боно, который не снимал с головы звукоусиливающую технику, доказывал, что танкисты говорили на чужом языке.
— Прикалывались! — стукнул его по плечу командир группы. — Видел, какие они веселые?
— Конечно, — кивнул молодой повстанец Боно. — А какие у них каски, заметили?
— Вообще прикол! — заулыбался отошедший от окоченения Фейн. — Маскарад!
Однако командор Лумис после доклада не разделил его веселья.
— Вы хорошо рассмотрели шлемы? — спросил он обеспокоенно.
— Конечно, прямо смех, — все еще радовался жизни командир разведгруппы.
— И на них большущий глаз? Переливается? Похож на живой?
— Ну, насчет переливается, не уверен, — пожал плечами Фейн, — темно ведь, хоть и костры.
— Циклопы, — произнес Лумис тихо, уставясь в одну точку.
— Что, командор?
— Это браши, Фейн. Это браши. Явились не запылились, — сообщил Лумис Диностарио.
И у командира разведчиков отвисла челюсть.
30. РАБОТА ЗА ДВОИХ
Нельзя сказать, что дирижабль «Пустотелый удалец» являлся старой машиной. Ведь что значит старой? Все познается в сравнении, и нельзя, к примеру, краткий миг — жизнь бабочки — равнять с существованием буравящей небо тысячелетней секвойи. Вот так и эксплуатацию «тянитолкаев» нужно мерить с сородичами, а не с эфемерными умозаключениями. Да, надувные геликоптеры такого вида появились давно и почти нисколько с тех пор не изменились. Зачем это было надо, если дармовое природное топливо из планеты повыкачали, а добываемое из растений ни ценой, ни количеством с ним сравниться не желало? Так что «тянитолкаи» уже десять циклов не производились; зачерствевший слой смазки, берегущий линии сборки, покрылся пылью. Какой смысл строить новые, а тем более разрабатывать что-то, когда стратегических запасов горючего, припасенного к войне, не хватало даже для тех машин, что уже построены? И значит, из того, что «Пустотелый удалец» долго лежал в охраняемом ангаре, следует только его временная давность, но уж никак не изношенность. По внешнему виду он мог дать фору новомодному брашскому рашиду — совсем недавно, в преддверии накатывающейся горячей фазы войны, пущенной в обращение монете. Ведь воздухоплаватели Брашпутиды не часто садились за настоящий штурвал по причине того же топливного кризиса. Они все больше тискали и оставляли перчаточные отпечатки на тренажерах. Так что, можно сказать, «Пустотелый удалец» был совсем не выработанной машиной. По крайней мере он являлся самым надежным из двух оставшихся на борту «Сонного ящера» летательных аппаратов.