– Ничего не трогай, – сказал ему вслед Барышев.
– Не учи ученого. Лучше возьми понятым.
Соседняя дверь оказалась дверью в спальню. Стена между двумя комнатами была толстенной. Вот где звукоизоляция! Не то что в новых домах! В отличие от зала, спальня была крохотной. Бывшая кладовка, что ли? И что за пост ройка? Купеческий дом? Дворянское гнездо? В зале они принимали гостей, а здесь жила прислуга. Повариха или горничная.
В спальне он сразу же увидел то, что искал. На кровати валялась вторая шпага. Точно такая же, как и первая. С обоюдоострым стальным клинком трехгранного сечения и круглой гардой. Сестры-двойняшки. Значит, после того как Рощин был убит, преступник не сбежал, а прошелся по квартире. Искал что-нибудь? Запаниковал и начал метаться? Следов беспорядка нет, в вещах покойного не рылись. А орудие убийства он бросил в спальне. Почему?
Первым делом Алексей подошел к шпаге. Не трогать так не трогать. Но то, что крови на острие нет, он увидел сразу. Убийца вытер шпагу? Но на клинке все равно остались микрочастицы вещества! Это бессмысленно! Не знал этого? Детективов не читает? И не смотрит? Кто в это поверит.
На полу, почти под самой кроватью, валялся носовой платок. Следов крови на платке не было. Острие вытирали не платком. А зачем тогда платок? Он сообразил: платком убийца вытирал рукоять шпаги. Уничтожал отпечатки пальцев. В общем, сумбур. Да и дуэль, судя по всему, не была запланирована заранее. Встретились, повздорили и сошлись в смертельном поединке. Потом убийца запаниковал.
Аккуратно, двумя пальцами, Алексей поднял за уголок носовой платок. Мужской, судя по размеру и цвету. Не ширпотреб, куплено в дорогом магазине. Ткань не мнется, стирается легко. Приметный платочек. Зацепка. Жаль, монограммы нет.
Еще он обратил внимание на трюмо, стоящее в спальне. Вещь середины прошлого века. Двадцатого. Мебель периода активного строительства социализма, такая же простая, как тогдашний быт. Угол ободран, одна створка висит на честном слове. Бабушкино наследство? Выкинуть жалко? Евгений Рощин не производил впечатление человека сентиментального. Но, как говорят, чужая душа – потемки. На трюмо лежала открытая коробка с театральным гримом. И, кроме того, кисти, которыми наносят румяна, пуховка, маленькие тонкие кисточки и еще какие-то предметы, назначения которых Алексей не знал. Но ведь Евгений Рощин – театральный режиссер. В том, что в его спальне находятся эти предметы, нет ничего удивительного. Быть может, он репетировал дома? Вон у него какой зал! Или состоял в любовной связи с актрисой. Грим и все эти непонятные штучки принадлежат ей. Алексей нагнулся, понюхал грим. Пожал плечами. Что он в этом понимает? В спальню заглянул Барышев:
– Ну, что тут интересного?
– Орудие убийства. Вторая шпага.
– Да ну?! Вот это здорово!
– Это нормально. А ты ожидал, что он ее по улице понесет? Дуэльную шпагу? Это тебе не батон колбасы и даже не пистолет. Который в кармане можно спрятать. Разумеется, он оставил шпагу здесь. Тем более что это шпага Рощина.
– Откуда ты знаешь?
– В кабинете у Волового сколько дуэльных шпаг на ковре висит?
– Две.
– И здесь было две. Зачем ему одна? Самому с собой тренироваться?
– Леша, ведь это дуэльные шпаги! Обоюдоострые! Концы заточены! О каких тренировках ты говоришь?!
– А ты знаешь этих людей? Знаешь, чем они занимались? Может, у них хобби такое: биться на дуэльных шпагах до первой крови?
– С ума, что ли, сошел? – сердито сказал Барышев. И ткнул пальцем в грим: – А это что?
– Осторожно!
Барышев брезгливо понюхал испачканный палец:
– Краска какая-то. Он что, с бабой жил?
– Рощин был женат. Подробностей не знаю. На вопрос журналистки ответил коротко: я женат, но от комментариев воздержусь.
– И где жена?
Алексей пожал плечами:
– Быть может, на даче?
– Что мы имеем? Мы имеем все, – возбужденно сказал Барышев. – Машину, которая сбила Волового, шпагу, которая проткнула Рощина. Дуэльную. Послушай… Они, часом, не того?.. Не одновременно?
– Эксперт уточнит время смерти. Но, думаю, Евгений Рощин Волового не убивал. В это время он, скорее всего, дрался на дуэли.
– Эк, заладил! Дуэль, дуэль… Убийство!
– А если он защищался? Не забывай, Рощин был отличным фехтовальщиком. Вон он как вышел на бой! По-гусарски! В расстегнутой рубашке, с голой грудью! Мол, все равно не достанешь!
– Значит, мы твердо знаем, что искать убийцу надо среди фехтовальщиков, – торжественно сказал Серега.
– Молодец! Соображаешь. Маленькая поправка: среди хороших фехтовальщиков. Среди очень хороших фехтовальщиков.
– Леха, беру свои слова назад, – засопел Барышев. – Насчет твоей интуиции. Это не бизнес. Понятно, что обе эти смерти связаны между собой. Ты просто не мог знать…
– Извинения принимаются.
Тут Барышев прищурился, глядя на пол, потом нагнулся со словами:
– А это еще что? Глянь, пуговица!
Алексей присел на корточки:
– Молодец, зрение хорошее! А я не увидел. Махонькая. Похоже, что от рубашки. От мужской. А самой рубашки я не вижу. Надо бы осмотреть гардероб Рощина.
– На ней вроде буковки какие-то. Нерусские.
– Из фирменного магазина вещь. Надо ребятам сказать.
– Дойдут до спальни – сами увидят. Не увидят – я скажу.
– Ты выяснил, что за дверь в конце коридора?
– Нет.
– Эх ты, сыщик! Ведь это же очень интересная дверь! Пошли.
Они вышли из спальни и двинулись по коридору. Толкнув следующую дверь, Алексей убедился: ванная комната. Метр стены и проход на кухню. Маленький коридорчик и скромных размеров помещение, похожее на пенал. Длинное и узкое. Он увидел плиту, холодильник, кухонный стол. На нем – приготовленный поднос с закусками. Бросалась в глаза бутылка дорогого виски. Так и есть: Рощин ждал гостя.
А вот и конец коридора. Эта железная дверь была заперта. Он понял: черный ход. До чего же они интересные, эти старые дома! Алексей покачал головой. Куда она ведет, лестница черного хода? Гость мог прийти через парадную, а мог прийти тайно. Это затрудняет расследование. Но вот это… Это его заметно облегчит. Он достал из кармана носовой платок, нагнулся и поднял с пола серебряный портсигар.
– Ух ты! – пришел в бурный восторг Серега. И было от чего!
Алексей осторожно открыл портсигар. Словно бы для того, чтобы окончательно снять с повестки дня вопрос об убийце Рощина, внутри была гравировка.
– «Любимому, дорогому, ненаглядному Валерику от Мани», – прочитал он вслух.
– Ага! – заорал Барышев. – Значит, мы вычислили и второго убийцу! Это был Белкин!
– Белкин был здесь, – поправил Алексей. – Не исключено, что был сегодня.
– И убил Рощина!
– А вот это еще надо доказать.
Все было так просто. Мушкетеры повздорили. Двадцать лет спустя. Самарин сбил машиной Волового, Валерий Белкин проткнул шпагой Рощина.
– У меня такое ощущение, что все эти «очевидные факты» нарочно выпирают наружу. Уж настолько все очевидно! Нам словно бы подсовывают и одного убийцу, и второго. Но так не бывает!
И тут в прихожей послышались голоса.
– О! Приехали, – сказал Барышев. – Ну, Леха, приступай к обязанностям понятого. Смотри, слушай…
Реприза
Второй раз Евгений Рощин женился по глупости.
Он только что получил долгожданную свободу: развелся с Милочкой. Состоялся скандальный раздел имущества, с криками, с битьем посуды, с тасканием его по судам.
Трехкомнатную квартиру в престижном районе, в которой они жили, пришлось разменять. Львиная доля, то есть хорошая двухкомнатная, досталась бывшей жене. Туда же переехал новый холодильник, японский цветной телевизор, вся мебель из зала и спальный гарнитур. Милочка уехала следом за грузовиком на серебристой «тойоте». Ключи от старых «Жигулей» достались Евгению Рощину. Он подбросил их в руке и улыбнулся: свобода! Осознанная необходимость, ради которой приходится жертвовать другими осознанными необходимостями. Холодильником, телевизором и видеомагнитофоном. В однокомнатную на окраине Москвы переехал без сожаления. Надо все начинать сначала. Он уже знал, как заработает большие деньги. Самое главное – у него есть имя. За десять лет Женька Рощин оброс связями, полезными знакомствами, журнальными и газетными статьями, в которых его имя мелькало рядом с именами людей влиятельных и знаменитых. Было жаркое лето, Москва плавилась под солнцем, как кусок сливочного масла, даже асфальт в городе был жирным и весь лоснился. Жара сводила людей с ума. Евгений Рощин принимал экзамены в театральный институт. Да, он достиг таких высот. Сам теперь решал, кому быть, а кому не быть. Она стояла у доски объявлений, спиной к нему. Светловолосая девочка в голубом сарафане. Лопатки торчали, чуть выше заканчивались белокурые локоны. Рощину показалось, что ей лет пятнадцать, не больше, такая она была худенькая и робкая. Он замер в дверях, ожидая, когда девочка обернется. Эти несколько минут были самыми сладкими в его жизни. Ради них он и сделал самую большую в жизни глупость.