Английский газон они с отцом, шаг за шагом, создавали уже два месяца. Задача была не из простых. Следовало убрать все камешки и добиться идеально гладкой поверхности земли. Какой смысл в ровной, как стол, зеленой лужайке, ни он, ни даже его отец не понимали. То ли дело цветастая и веселая мавританская лужайка! Но такова была воля господ, и ее следовало выполнять.
Себастьян прихватил по пути корзинку для камней, быстро дошел по тропе до английского газона, встал на колени и начал рыхлить землю, выбирая из земли маленькие камешки, но тут его снова тронули за плечо.
Он вздрогнул и медленно, понимая, что снова делает что-то не так, повернулся и застыл, как завороженный.
На него смотрели живые карие глаза, как у сеньоры Долорес. На миг ему даже показалось, что это сама закопанная им покойная сеньора Долорес так быстро и внезапно проросла из земли молодым, обернутым в розовое, расшитое золотом атласное платье, побегом.
— Привет! — улыбнулась ему девочка. — Я — Долорес. Я сегодня из Мадрида приехала. А ты кто?
Себастьян молчал. Она сказала, что она — Долорес, и это было странно и удивительно.
— А-а, я поняла! — обрадовалась девочка. — Ты — сын садовника. Мне уже сказали, чтобы я к тебе не подходила!
Себастьяну вдруг захотелось потрогать ее, просто чтобы сравнить, такая ли же у нее жесткая и сухая грудь, как у покойной сеньоры Эсперанса, и такие ли же вялые и прохладные ноги…
— Сеньорита Долорес! — позвали от аллеи, и к ним подошла горничная. — Я вас везде ищу, а вы с этим… — она метнула на Себастьяна презрительный взгляд, — разговариваете… Пойдемте, вас искала сеньора.
— Я еще приду, — пообещала маленькая Долорес и улыбнулась. — Я теперь тоже буду жить здесь.
Себастьян проводил ее взглядом и поднялся с колен. Склеп, разбитая мраморная крышка, прохладный старушечий живот, волокуши, яма, цветы, эти живые карие глаза — все смешалось в его голове в одно мгновение.
— До-о-оэссс… — процедил он вслед. — Дооэссссс…
— Э-э… да ты, как я посмотрю, не такой уж и немой? — раздался неподалеку знакомый голос.
Себастьян обернулся, и по спине его пробежал холодок. Прямо к нему шел тот самый полицейский. Только китель его из плотного сукна и золотистые пуговицы были покрыты густым слоем пыли, а по высокому, покрытому множеством царапин лбу, оставляя на лице отчетливо видимые дорожки, скатывались капельки пота.
— Где отец?
Себастьян ткнул рукой в сторону господского дома. Сегодня была суббота — день получки, и отец, как и вся остальная прислуга, собирался идти к сеньору Эсперанса.
— Спасибо, — поблагодарил полицейский, ласково потрепал его по щеке и вдруг вздохнул. — Ты уж прости, парнишка, если что пойдет не так… как хочется, но закон есть закон.
***
Мигель оставил мальчишку возле газона, ополоснул лицо теплой и немного затхлой водой из бочки и энергичным шагом пошел вниз к усадьбе. Все следовало делать быстро и решительно: правильно объяснить старому полковнику ситуацию и сегодня же оформить разрешение прокуратуры на арест садовника. А то завтра мало того что воскресенье, так еще и день выборов, — никто в прокуратуре сидеть не будет.
Мигель пригнулся, пробрался под склонившимися над тропой раскидистыми ветвями лещины, а когда вышел на открытое место, сердце его радостно екнуло. Возле ворот виднелась машина алькальда.
«Вот и хорошо, что все здесь, — удовлетворенно улыбнулся начальник полиции. — Заодно скажу ему о возможном алиби этого Гонсалеса…»
Он стремительно сбежал с холма и только перед самым домом приостановился, чтобы еще раз промокнуть платком лицо. Распрямился, степенно поднялся по ступенькам на большую прохладную террасу, подошел к стоящим возле столика мужчинам и щелкнул каблуками.
— Здравия желаю, полковник! Здравствуйте, сеньор Рохо.
Сеньор Эсперанса сдержанно кивнул, а алькальд изумленно уставился на исцарапанное лицо начальника полиции и вернул себе выражение скорби и значительности с некоторым усилием.
— Очень хорошо, что вы здесь, Мигель. Все-таки вы тоже приложили руку к раскрытию этого жуткого преступления…
— Как — раскрытию? — не понял Мигель. — Кто его раскрыл?
— Ах да, вы же еще не знаете… — придал своему лицу еще более серьезное выражение алькальд. — Гонсалес-то ваш, оказывается, с социалистами связался! Хорошо еще, что вы его так вовремя арестовали. Мог ведь и сбежать…
Алькальд снова повернулся к сеньору Эсперанса и принялся говорить, а Мигеля вдруг пронзило жуткое чувство мерзости и необратимости происходящего, ибо то, что он услышал, не лезло ни в какие ворота.
Все с тем же выражением скорби и значительности на бледном одутловатом лице алькальд сообщил, что состоявшийся сегодня утром в Сарагосе суд убедительно доказал причастность Энрике Гонсалеса к деятельности левой террористической группировки. Причем из материалов следствия было ясно, что тело покойной сеньоры Эсперанса было похищено этими безбожниками в целях политического шантажа виднейшего политического деятеля провинции, преданного солдата монархии полковника Хуана Диего Эсперанса.
«Господи! Что за бред?!» — ужаснулся Мигель, но перебить алькальда и вмешаться прямо сейчас, пока он разговаривает с полковником, было немыслимо.
— К сожалению, — с прозвеневшей в голосе нотой скорби продолжил алькальд, — само тело сеньоры Эсперанса сгорело вчера в автомобильной аварии близ Сарагосы. Там же, в автомобиле, сгорели и все соучастники преступления. А потому выяснить, кто именно руководил похищением, установить не удалось…
«Матерь Божья! — охнул Мигель. — Что за чушь?! Какая такая авария?! И при чем здесь Энрике?! Он же у вдовы был!»
— К счастью, Гонсалес еще вчера ночью во всем признался, — пристально глядя на Мигеля, возвысил голос алькальд, — и на суде получил по заслугам — двадцать пять лет каторжных работ.
В глазах у Мигеля потемнело.
— Ты мне вот что, Рауль, скажи, — прерывая алькальда, хрипло потребовал полковник. — От моей Долорес хоть что-нибудь осталось?
— Да, Хуан… — дрогнувшим голосом произнес алькальд. — Там… у меня в машине…
Полковник оттолкнул алькальда и торопливо зашаркал вниз по ступенькам.
— Там немного… ты извини… сам понимаешь, — побежал вслед за ним алькальд, — пепел да костные фрагменты… но я привез все, что сумели собрать ребята из управления полиции…
Мигель ошарашенно тряхнул головой и медленно двинулся вслед за полковником и алькальдом, а когда подошел к машине, сеньор Эсперанса уже открыл стоящую на заднем сиденье большую черную лакированную шкатулку и смотрел внутрь застывшим взглядом.
— Это она?
— Без сомнения, Хуан… — нервно выдохнул алькальд. — Можно хоронить. Новая крышка для гробницы уже в склепе… И падре Франсиско на месте — только тебя ждет…
Полковник Эсперанса медленно закрыл шкатулку, пожевал губами, отчего прокуренные седые усы жутковато зашевелились, и кивнул:
— Тогда не будем откладывать.
***
Едва сеньор Эсперанса исчез в дверях, Мигель жестко взял алькальда за локоть.
— Сеньор Рохо, вы рискуете.
— Бросьте, лейтенант, — криво улыбнулся алькальд. — Это вы рискуете.
— Но это же полная чушь! Откуда у вас останки? Даже если суд состоялся до обеда, а это невозможно, их не могли привезти из Сарагосы так быстро!
Алькальд надменно поднял голову.
— Это вас не касается. Главное, что у меня есть все документы.
— Покажите, — демонстративно протянул руку Мигель.
Алькальд покачал головой:
— Есть официальный порядок. Пошлите официальный запрос вашему начальству, и, если оно сочтет нужным, вас ознакомят.
Мигель понимающе усмехнулся. Он еще не знал, как алькальд сумел это устроить, но понимал главное: сеньору Рохо, да, наверное, и полковнику, глубоко безразлично, где на самом деле захоронено тело покойной сеньоры и кто его на самом деле похитил. Главное — соблюсти внешние приличия. Но он в эти игры играть не собирался.
— Учтите, сеньор Рохо, я подал рапорт.
— Мне уже сообщили…
— А у Энрике Гонсалеса есть алиби.
— Да неужели?
— И я найду преступника, а вам еще придется краснеть за то, что вы сделали, — завершил Мигель.
— Штаны не порви, щенок, — зло дернул губой алькальд.
***
Уже в четыре часа пополудни останки тела сеньоры Эсперанса, а точнее, то, что выдали за ее останки в Сарагосе, в присутствии всей семьи, алькальда и начальника городской полиции снова отпели, погрузили в гробницу и закрыли новой, точь-в-точь похожей на прежнюю крышкой.
***
Себастьян наблюдал за приехавшей из Мадрида юной сеньоритой Долорес до самого вечера, — отсюда, с газона, расположенного прямо под распахнутыми настежь окнами дома, это было нетрудно.
Сначала она сидела во флигеле со своей матерью сеньорой Тересой и вслух повторяла вслед за ней диковинные, ни на что не похожие слова. Затем пришел старый полковник, и они, все трое, торжественно прошли в столовую — обедать. Затем юную сеньориту снова отвели во флигель, посадили за пианино, и около часа Себастьян выбирал камешки под дивные переливы гамм.