Ратлидж подумал о Джин и том дне в госпитале, когда она покинула его, отдав на растерзание ночным кошмарам. Она намеревалась быть доброй — и это обижало его больше всего.
Выйдя на улицу, Кэтрин Тэррант задержалась, закусив нижнюю губу, занятая собственными мыслями. Земельный управляющий миссис Крайтон вышел из гостиницы и заговорил с ней, но она не слышала его.
«Проклятье! — обвиняла себя Кэтрин. — Ты только запутала все. Тебе должно было хватить ума держаться в стороне. Теперь он начнет докапываться…»
Если бы расследование вел инспектор Форрест, он бы прислушался к ней. Он давным-давно знал ее семью и поверил бы ей, не доискиваясь, что произошло на войне. Почему прислали человека из Лондона вместо того, чтобы возложить следствие на местную полицию?
Конечно же Кэтрин знала причину. Подозрение пало на Марка, и в Уорикшире искали прикрытия. Имелась дюжина фотографий Марка с королем, он обедал с принцем Уэльским, был приглашен в Шотландию на охоту, даже сопровождал королеву в приют для солдат, искалеченных газом. Если бы его арестовали за убийство военного героя, неизбежно возникли бы вопросы. Букингемский дворец был бы в ярости.
Но что у них было для обвинения? Не только эта глупая ссора. Нельзя арестовать человека просто потому, что он поругался с жертвой накануне убийства. Должны быть более веские улики против него. И кто эти люди, заявляющие, что видели Марка вблизи места гибели Чарлза Харриса? Что еще они видели, если у полиции хватило ума задать им правильные вопросы?..
Кэтрин подумала было отправиться прямиком в дом миссис Давенант и спросить самого Марка, кто эти свидетели. Но там была Сэлли Давенант. И конечно, она сделала бы вид, будто не замечает, что Кэтрин хочет поговорить с Марком наедине. Визит был бы воспринят как уловка — эмоциональный предлог для возвращения в его жизнь.
Кэтрин не сказала Ратлиджу всю правду о миссис Давенант. Но какое это имело значение — главное было защитить Марка. Она все еще не была уверена, почему решила помочь ему. В дикой путанице эмоций он явился человеком, который открыл ей глаза на страсть и подготовил к тому, что пришло позже. Возможно, из-за одного этого она чувствовала себя обязанной ему.
Должен существовать лучший способ добраться до истины. Ей следовало найти инспектора Форреста и заставить его рассказать все, что она хотела знать. Он не был похож на лондонца, сурового и бесчувственного.
Кэтрин нажала на педали, поглощенная мыслью о том, как лучше уломать Форреста.
Инспектор Форрест вернулся домой из Лоуэр-Стритема и выглядел усталым. Это был мужчина средних лет, худой и сутулый, больше похожий на университетского преподавателя, чем на деревенского полицейского. Он улыбнулся, увидев Кэтрин у ступенек своего дома.
— У вас очаровательная шляпка, мисс Тэррант. Если жена увидит ее, она будет пилить меня, чтобы я купил ей такую же.
Это была чистая любезность, не более того, потому что жена инспектора, как многие женщины в Аппер-Стритеме, не интересовалась Кэтрин Тэррант, будь она в очаровательной шляпке или без оной. Но любезность дала ей предлог попросить:
— Тогда вы, может быть, пройдетесь со мной немного? Я бы хотела поговорить с вами.
— Я пропустил ланч, и у меня дикая головная боль. Разговор займет много времени?
— Нет. — Кэтрин наградила Форреста обаятельной улыбкой.
— Ладно. Но не больше десяти минут.
Кэтрин спешилась, и Форрест сам повел ее велосипед, покуда она шла по тихой улице рядом с ним.
— Ну, что все это значит?
И Кэтрин Тэррант начала прибегать к своим уловкам.
Мейверс и сержант Дейвис испепеляли друг друга взглядами в ожидании, когда Ратлидж наконец подъедет к приемной доктора. Они молча влезли в машину, и Ратлидж спросил:
— Как мне найти ваш дом, Мейверс?
— Как птичке в воздухе — вам придется лететь к нему. Или идти пешком. Я живу наверху за церковью. Там есть дорожка. Вы купили этот автомобиль на гонорары за выкручивание шеи правонарушителям или у вас были личные средства?
— Это имеет значение? Я все еще угнетатель бедняков?
Мейверс скверно усмехнулся; его козлиные глаза зажглись при упоминании любимой темы.
— Лошади отрабатывают свое содержание. А что делает для человечества этот чертов автомобиль?
— Он кормит рабочих, занятых его сборкой, в то время как другие зарабатывают на жизнь на фабриках, которые поставляют материалы этим рабочим. Вы об этом задумывались? Каждый, кто водит машину, благодетель. — Ратлидж свернул на короткую улицу, ведущую к церкви.
— Эти рабочие могли бы найти лучшее занятие, строя дома для бедных, выращивая пищу для голодных или делая одежду для раздетых.
— Разумеется, вы посвящали этому каждую свободную минуту вашего времени, будучи примером для всех нас?
— Вам придется оставить машину здесь, у ворот кладбища, — проворчал Мейверс, — и испачкать ботинки в грязи, как делаем мы, бедняки.
Так они и поступили, идя следом за Мейверсом вверх по тропинке, которую Ратлидж видел сегодня утром. Она уже почти просохла на солнце. Вскоре они свернули на ухабистую дорожку, которая вела на еще один холм и через невспаханное поле к убогому коттеджу, стоящему среди покосившихся буков. Во дворе перед ним не было травы, и дюжина несчастных цыплят рассеянно клевала землю, не обратив внимания ни на хозяина, ни на посетителей.
Где-то хрюкнула свинья, и Мейверс сказал:
— Она не моя, а одного из фермеров на земле Крайтонов. Слишком накладно держать хряка без свиноматки, но он вроде бы не возражает. А я так давно в этом доме, что не замечаю вони. — Ему крупно повезло. Когда подул ветер, от запаха свиньи перехватило дыхание.
Мейверс вошел в коттедж, Ратлидж последовал за ним. Коттедж, как ни странно, не был грязным, хотя таким же убогим внутри, как снаружи. В нем было четыре комнаты — дверь в каждую из центрального холла была открыта. Окна первой комнаты затеняли ветки буков, и Ратлидж заморгал от внезапной темноты, шагнув через порог. Повсюду были разбросаны бумаги — большей частью скверно отпечатанные политические трактаты и рукописные тирады. Они валялись на полу и мебели, как грязный снег. Мейверс прошел по ним и плюхнулся на стул у маленького столика из красного дерева возле камина. На столике стояла лампа с закопченным стеклом, лежали стопки книг, была там также медная чернильница и многократно использованная промокательная бумага.
— Добро пожаловать в Мейверс-Мэнор, — сказал Мейверс и добавил с сарказмом: — Планируете остаться к обеду? Мы здесь не переодеваемся, но вы поступайте как вам угодно. — Он не пригласил гостя сесть.
— Вы знаете, кто убил полковника Харриса? — спросил Ратлидж.
— Почему я должен это знать?
— Кто-то что-то знает. Возможно, вы.
— Если бы я знал, то скорее пожал бы этому человеку руку, чем выдал бы его вам.
Этому Ратлидж поверил.
— Почему вы враждовали с полковником все эти годы?
Лицо Мейверса покраснело.
— Потому что он был самодовольным ублюдком, который считал себя Богом и никогда не заботился о том, как поступал с другими людьми. Отошлите эту дубину Дейвиса во двор к животным, и я расскажу вам все о вашем прекрасном полковнике Харрисе.
Ратлидж кивнул стоявшему за его спиной Дейвису, и тот вышел, хлопнув дверью, как будто забыл о субординации.
Мейверс подождал, пока не увидел Дейвиса во дворе вне пределов слышимости, и заговорил снова:
— Харрис считал себя здесь хозяином и повелителем. Миссис Крайтон никогда не приходит в Аппер-Стритем — она так стара, что едва отличит свою задницу от локтя, — а Холдейны… ну, они так хорошо воспитаны, что почти исчезли, — бескровная публика, которую даже ненавидеть не стоит. Но полковник — другое дело.
В голосе Мейверса слышалась нескрываемая злоба — он трудно дышал, почти пыхтел в промежутках между словами.
— Харрис завладел поместьем рано, когда его отца хватил удар и он остался прикованным к инвалидной коляске до конца дней, вскоре последовавшего. В его глазах драгоценный сынок был всегда прав. Вы знаете, что Харрис первым заимел автомобиль в этой части Уорикшира? Гонял как безумный, пугал старых леди, детей и лошадей. Потом он получил назначение в семейный полк, вернулся домой в шикарном мундире и рассказывал каждому встречному о жизни в армии. Получал любую девчонку, какую хотел, отделывался деньгами от неприятностей и устраивал скандал, если что не по нем. Мой старший брат пошел в армию, увлеченный его примером, и погиб в Южной Африке с пулей в голове из бурского мушкета.
Он умолк. Ратлидж ничего не сказал, и Мейверс продолжил более спокойно:
— Моя мать не пережила этого — брат был ее любимцем. Большой рослый парень, каким был ее отец. А моя сестра утопилась в пруду, потому что Харрис перестал волочиться за ней. Я пошел в «Мальвы» отхлестать его, но вместо этого меня избили конюхи. Мать называла меня бесполезным щенком, потому что я осмелился порицать Харриса за слабость Энни. Поэтому я убежал, чтобы тоже поступить в армию, но Харрис как-то узнал об этом и велел отослать меня домой за то, что я солгал о своем возрасте. Но он не вернул мне работу в конюшне «Мальв» — сказал этому лизоблюду Ройстону, что я им больше не нужен, так как я смутьян. Вот я и стал колючкой у него в боку! И если вы верите, что я застрелил его, лишив себя удовольствия с ним бороться, то вы еще глупее, чем кажетесь!