Вернулась в Штраубинг уже ночью. Оставила чемодан в спальне под кроватью и позвонила Люлите.
– Я приехала, – сказала она шепотом, словно была в доме не одна. – Ты придешь?
– С тобой все в порядке? У тебя все получилось? – заговорщическим тоном спросила ее Люлита.
– Да, – сдержанно ответила она.
– Принести капусту? Она еще теплая, со свининой и яблоками?
– Неси. У меня зверский аппетит.
– Значит, все нормально... Я же тебя знаю... Иду.
Она пришла через несколько минут с кастрюлькой горячей капусты в руках. Подруги уселись ужинать в кухне. Ульрика с жаром рассказывала обо всех своих злоключениях, о том, как она понервничала, о своем разболевшемся животе, о том, как перепутала отели.
– Удивительно вообще, что ты нашла этот отель... Я же видела, как ты нервничала, хотела поехать с тобой. Почему ты меня не взяла?
– Не хотела ввязывать тебя в эту историю.
– Да, по-моему, я уже и так увязла в ней по самые уши, – вздохнула Люлита. – Свинина не очень жирная?
– Нет, в самый раз.
– Чемодан здесь?
– Да, в спальне.
– Ты открывала его?
И тут Ульрика чуть не поперхнулась. Она не открывала его. Ей это не пришло даже в голову. Она так боялась, что ее застанут в номере и спросят, что она здесь делает, что главным для нее в тот момент было как можно скорее покинуть гостиницу.
– Нет, Люлита, я его не открывала... Мне не до того было. А потом, уже в поезде, я тоже не посмела – повсюду люди, все смотрят на меня, да и запакован он был в мою холщовую сумку, перетянут резинками.
– Получается, что ты до сих пор его не открыла?
– До сих пор.
– Я не любопытная, конечно, но все равно... Интересно все-таки...
Ульрика промокнула губы салфеткой, поднялась из-за стола с каким-то торжественным видом.
– Пойдем. Он наверху, в спальне.
Они поднялись, Ульрика достала чемодан, долго вынимала его из сумки трясущимися руками, потом попыталась открыть, но поняла, что он заперт на два замка – все, как обычно.
– А ключа у тебя нет?
– Нет. Может, сходить за топором?
– Давай сначала попробуем ножом, а уж потом топором...
С замками они бились больше получаса, но все же разломали, открыли чемодан. При свете ночника содержимое его смотрелось совсем уж нереально, фантастично...
– Люлита, ущипни меня.
– А ты – меня. Прикрой чемодан, и пойдем доедать капусту, – предложила успокоенная Люлита. – Знаешь, я ведь переживала не меньше твоего.
– Главное – чтобы Юрген ничего не узнал и не увидел. Я должна как можно скорее унести это из дома... Ты понимаешь, о чем я?
– Думаю, ты выполнишь все инструкции достойно, – выпрямившись во весь свой внушительный рост, произнесла торжественно Люлита, блестя глазами. – Так ты идешь? Да, кстати, не мешало бы и выпить немножко... Ты как?
– Согласна. Может, тогда мой организм придет в норму и перестанут дрожать колени... Но что делать с Юргеном?
– Главное – не торопиться и все хорошенько обдумать. Одна голова – хорошо, а две лучше. Пойдем.
Они спустились в кухню, Ульрика подогрела капусту.
– Скажи, что ты сейчас испытываешь? – спросила Люлита, всматриваясь в лицо подруги.
– Ответственность, – тихо ответила Ульрика.
– А страх? Тебе не страшно?
– Мне теперь всегда будет страшно... И вообще, не представляю, что бы я делала без тебя? – вздохнула она.
– Жила бы, как и все живут.
– Знаешь, мне кажется, что мне все это приснилось: и тот день... и Мюнхен, и этот малиновый чемодан... Главное, чтобы сердце выдержало. Надо бы доктору показаться, а то придешь как-нибудь, а я не смогу тебе открыть дверь.
– Тебе всего-то пятьдесят с хвостиком. Ты еще совсем молодая для таких разговоров, – возмутилась Люлита. – Да мы с тобой еще замуж выйдем, почему бы и нет? Где твое вино?
– У меня только твое вино, помнишь, ты приносила? Оно стоит нетронутое...
Ульрика поставила на стол два бокала тонкого стекла, принесла бутылку красного вина, разлила.
– За нас, Люлита.
– За тебя, Ульрика.
9
Мюнхен встретил их мелким густым дождем, скорее напоминавшим осень, чем декабрь. Валя с Ольгой вышли из самолета, получили багаж и долго стояли в сверкающем зале аэропорта, разглядывая встречающих. Но никого с плакатом «Туманова» не оказалось. Только темноволосая миниатюрная девушка с помятым плакатом «Штраубинг».
– Может, это она и есть? Смотри, уже все пассажиры из нашего самолета разошлись, одни мы остались. Да и она как-то странно на нас посматривает. Оля, подойди, спроси, кого она встречает.
– Ты же сама сказала, что тетка тебе написала – «Туманова». Стой спокойно и жди...
Валентина так нервничала, что уже и не знала, в какую сторону смотреть. Ей хотелось поскорее определиться и понять, зачем же и к кому они приехали сюда, в эту чужую страну. И почему сама тетка не смогла их встретить?
– Да потому, что она мертвая, – словно прочтя ее мысли, бросила через плечо взвинченная до предела Ольга.
– Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
– А о чем еще может думать такая впечатлительная и склонная к панике, но в то же самое время и к авантюрам особа вроде тебя, оказавшись в аэропорту чужой страны, вечером и спрашивая себя – зачем она вообще притащилась сюда и почему собственная тетка, заманившая ее в Германию, не смогла сама, лично, ее встретить?
– Да, все правильно. Именно так я и думаю. Почему?
– Повторяю, – Ольга ухмыльнулась, – она умерла, понимаешь? А наша поездка сюда – не что иное, как опасное приключение, каким-то невероятным образом связанное с ее смертью, вот и все. Хотя, – она махнула рукой, – чего только не бывает на свете...
Девушка с помятым плакатом «Штраубинг» подошла к ним сама и, обратившись к девушкам по-немецки, спросила, не русские ли они и не ждут ли их в Штраубинге. Ольга с облегчением вздохнула и ответила, что они русские и их в Штраубинге наверняка ждут, просто заждались. Валентина таращилась на обеих, не в силах понять, о чем идет речь, но по выражению их лиц вдруг поняла, что их все-таки встретили.
– Пойдем, это она, девушка, которая отвезет нас в Штраубинг.
Они сели в старенький припаркованный совсем близко от выхода из аэропорта «Опель» и поехали. Валя с Олей предпочли не расставаться и сесть на заднее сиденье. Хотя сразу же пожалели об этом – задние стекла машины были тонированные.
Девушка за рулем оказалась настолько неразговорчивой, и в машине, плавно скользившей по улицам Мюнхена, установилась такая глубокая, вязкая тишина, что Валентину потянуло в сон.
– Да не спи ты, все проспишь, – толкнула Ольга ее в бок локтем, – смотри, мы ведь все-таки в Мюнхене! Видишь, какая красота? Какие дома, какая архитектура... Я, конечно, не гид, но все равно, можно просто ехать и смотреть, получая огромное удовольствие... Это же столица Баварии, дурында!
– Сама такая, – обиделась Валентина. Она немного расслабилась после того, как поняла, что тетка все-таки сдержала слово и отправила в аэропорт девушку. – Здесь стекла темные, почти ничего не видно.
– Все равно что-то можно увидеть.
– Подожди... – вдруг спохватилась Валентина. – А ты спросила, как ее зовут?
– Кого?
– Да девицу эту, которая встретила нас?
– Нет. А что, надо было?
– Да, конечно! Там же в письме было ее имя. Такое сложное, непонятное... Вот черт, я забыла. Может, спросишь?
– Да как-то неудобно...
– А если мы едем совершенно в другое место и к другим людям, это как, по-твоему, – удобно? Значит, так, Оля. Я понимаю, ты знаешь язык, но я не хотела бы, чтобы ты переводила мне все по своему усмотрению. Прошу тебя, если мне понадобится кому-то что-то сказать, уж будь добра, переведи мой вопрос и ответ, разумеется...
– Понятно, взяла с собой бесплатную переводчицу, – Ольга отвернулась к окну. – Так я и знала, что этим все кончится. Дальше что?
– Ты не злись. Словом, давай сразу расставим все точки над «i», чтобы потом все было легко и понятно. Предлагаю спросить эту девушку, что она знает о моей тетке, вот и все. Так и спроси ее: почему Сима... Или нет, она могла здесь представиться Серафимой, так красивее и эффектнее, а моя тетка любит производить впечатление. Так вот, спроси ее: почему Серафима не смогла сама нас встретить? Она что, заболела?
– Как скажете, – официально-холодноватым тоном ответила Ольга, даже не повернув к ней головы.
– Оля, прошу тебя, не злись! Пойми, мы не должны ссориться. Мы же теперь вроде как одно целое и зависим друг от друга. Я-то, во всяком случае, точно. Я же языка не знаю, да и вообще, смотри, как у меня руки дрожат... Я так всего боюсь...
– Это пройдет, – смягчилась Ольга, взяла ледяную руку Вали в свои теплые ладони и сжала ее. – Ладно, не дрейфь, я же все понимаю. Просто и я не железная, у меня тоже нервы... Хорошо, я спрошу про твою тетку.
И она, тронув за плечо девушку, задала ей вопрос. Валентина слушала их разговор и поражалась, как это Ольга, которую она знает столько лет, может так хорошо говорить на совершенно чужом, непонятном и ужасно трудном немецком языке. Даже голос близкой подруги звучал как-то уж совсем странно, словно Ольга в этот момент и сама стала иностранкой, немкой, чужой. Дикая мысль, что Ольга больше никогда не сможет разговаривать с ней на русском, испугала ее, потрясла... Но Ольга, откинувшись на спинку сиденья, спокойно ответила (на русском, понятное дело): мол, девушке ничего не известно о женщине по имени Серафима, она вообще не имеет никакого отношения к людям, к которым они едут, просто ее попросили их встретить и привезти. И все.