Его выстрел, по крайней мере, привлечет внимание обоих. А это может дать детективу необходимое время. Он глубоко вздохнул и потянулся к заткнутому за пояс кольту.
Но кольта не было.
73
Жгучая боль была нестерпимой. У Чарльза Дженкинса ныли кости, мускулы его дергались. Голова, казалось, вот-вот лопнет. Если б не дикая боль в челюсти, он бы улыбнулся. Он знал, что мертвые боли не чувствуют, а единственным его чувством сейчас была неподдельная острая боль.
Он был укрыт тонкой простыней, но ткань эта давила на больной костяк, как свинцовая плита. Во рту у него было щекотно, словно он наглотался волос, а воздух вокруг потрескивал, словно его прошивало током — так бывает, когда вытаскиваешь из сушилки шерстяные носки. Стоило моргнуть, и глаза пронзало болью. Последнее, что он помнил, был пол в доме Уильяма Харта и смутное ощущение, что он парит над ним и ангелы влекут его в темный туннель к яркому свету, как он полагал, на другом его конце.
Он поднял голову, и все пошло волнами — стол, стул, тумбочка с телевизором, цветастые обои. Если это и есть царствие небесное, он ужасно разочарован. Он опять упал на подушки и стал погружаться в беспамятство, не в силах бодрствовать; он мог только дремать, пребывая в смутной вневременной неопределенности.
— Как ты себя чувствуешь?
Голос отдавался гулким эхом, замирал и вновь возвращался, звеня в пустоте пространства.
— Чарли?
Он повернул голову. Она стояла в дверях. Алекс. Возможно, все-таки это было царствие небесное.
Она приблизилась к его кровати.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как... — Он вздрогнул от боли.
Она помогла ему сесть, подложив подушку под спину, потом протянула таблетки и стакан воды.
— Нет, — произнес он, морщась от света настольной лампы.
— Это мотрин. К сожалению, я не смогла достать пива. Придется тебе запить водой.
Он улыбнулся и тут же пожалел об этом.
— Не смеши меня. Смеяться очень больно.
Голос его звучал хрипло, как у злодея из мультфильма.
Она села на краешек кровати, сунула ему в руку две пилюли и поднесла к его губам стакан. Ему показалось, что он глотает мячики для гольфа. В зеркале над столом он поймал свое отражение. Лучше бы ему его не видеть. Глаза его были обведены лиловыми тенями, что придавало ему сходство с енотом. Переносица вдавлена, как у боксера, а кончик носа свернут на сторону, вправо.
— Интересно, есть у меня что-нибудь, что осталось бы цело и не болело?
— Так, давай прикинем: ушиб и перелом ребер, возможный перелом ключицы, множественные синяки, несколько порезов. Руки и кожа головы травмированы осколками стекла. Да, еще возможное сотрясение мозга, почему мы тебя все время и будим. — Она наклонилась к его уху. — И все равно красивее тебя я никого не видела.
Он почувствовал, как ее теплая ладонь сжала его руку в искреннем, прочувствованном пожатии.
— Тебе надо больше с парнями встречаться, чтоб было с кем сравнивать, — сказал он.
Она с улыбкой отодвинулась.
— Молчал бы уж. Я впустила тебя в отцовский дом, а ты чуть не спалил его дотла.
Он улыбнулся ей в ответ.
— Теперь мы квиты. Продажную цену-то снизишь?
И тут же всплыл главный вопрос. Алекс была девушкой крепкой, но и она вряд ли смогла бы так быстро добраться до отцовского дома, а добравшись, втащить его двухсотсорокафунтовую бесчувственную тушу вверх по лестнице, а затем выволочь из дома.
— Как ты меня оттуда выволокла?
Она выпрямилась и повернулась к двери. Аккуратно причесанный мужчина в синем полосатом костюме, стоя в дверях, смотрел на них.
74
Раскат грома почти заглушил этот звук — звук треснувшей ветки.
Рыжебородый автоматически поднял голову и обернулся в направлении звука: из темноты метнулась тень — так бросается хищник на ничего не подозревающую добычу. Движение было рассчитано точно — удар, пришедшийся под мышку, заставил рыжебородого отпрянуть и, задрав дуло «бенелли», выстрелить в сторону деревьев. Рыжебородый упал на спину, так что пятки его очутились в воздухе, но он приподнялся, сгруппировавшись, как кетчер на базе, и вновь нацелил ствол на Тома Молью.
Потом детектив увидел, как ствол медленно опускается, словно сила, удерживающая его в воздухе, постепенно убывала. Потом его противник качнулся вперед, упал на колени, глаза его закатились и стали белыми, как на посмертной маске, и он рухнул лицом вниз, в опавшую листву.
Молья встал на одно колено и, сжав обеими руками «Зиг», приготовился к новому выстрелу. Но его не требовалось. Он поднялся и, сделав шаг вперед, носком ботинка отшвырнул «бенелли». Затем, протянув руку, взял рыжебородого за кисть, хотя и этого не требовалось.
Молья зачехлил «Зиг» и прошел туда, где в куче сухих листьев лежал Слоун. Нанеся удар рыжебородому, Слоун не прервал своего движения — сила инерции толкала его вперед, туда, где его не могла достать пуля Тома Мольи. То, что он совершил, можно было посчитать как фантастической храбростью, так и глупостью. Впрочем, как ни считай, Молья знал, что именно этот поступок спас ему жизнь, и поэтому уж ему-то придираться не стоило.
— Порядок? — спросил он, помогая Слоуну встать на ноги.
— Ага. Ты как в тумане плаваешь. Я вижу тебя нечетко. Это из-за мигрени.
— Потому ты и не стрелял?
— Я пушку потерял. Вот и кинулся туда, где должно было находиться дуло. Наобум кинулся.
— Хорошо, что ты мне сейчас рассказываешь об этом.
— Сделай одолжение — засучи ему рукав.
Молья наклонился и засучил левый рукав рыжебородого.
— Орел? — спросил Слоун.
— Угу, — сказал Том Молья. — Он самый.
Гроза прошла, исчертив небо пестрой палитрой красок — от розовой до цвета ночной синевы. Птицы, лягушки и насекомые, ожив, подняли целую симфонию звуков, сплетая свои голоса с потрескиванием полицейских радиопередатчиков и разговорами офицеров федеральной полиции, осторожно шагающих по краю глубоких, как шахты, грязных луж. Слоун видел, как отбыли две машины «скорой помощи», отбыли тихо, без сирен и мигалок. Торопиться незачем. Пассажиры были мертвы. Как и уборщик, эти двое сообщить ничего не могли.
Обезболивающее притупило его мигрень. В глазах прояснилось.
— Вам рентген нужно сделать. — Фельдшер перевязал Слоуну лодыжку, после чего помог надеть ботинок.
Слоун зашнуровал ботинок до конца, затянул шнурки так, чтобы ноге было удобно, и проковылял к стайке патрульных машин без опознавательных знаков, возле которых он заметил Молью. Детектива распекал какой-то коротышка в очках с проволочной оправой, лысоватый и с голосом резким, как рупор:
— Как видим, произошло чудесное исцеление, Моль. Час назад Бенто уверял меня, что ты на смертном одре, а оказывается, ты тут бегаешь по лесу, уворачиваясь от пуль!
— Я готов это объяснить, Рэйберн, — усталым голосом, вяло произнес Молья.
— Разумеется, объяснишь — в письменной форме. Мне нужна объяснительная. Во всех подробностях. И самым срочным образом. Я хочу знать, что происходит, Моль. И при чем тут фасолевая похлебка? Это что, новое средство от гриппа, мне пока неизвестное?
Слоун выступил вперед.
— Может быть, мне следует это объяснить?
Коротышка взглянул на него, сощурив глаз — так щурятся, когда хотят удержать в глазу монокль.
— Кто вы такой, черт возьми?
— Эрвин Джонсон. — Слоун протянул ему руку, но коротышка этот жест проигнорировал.
— Джей Рэйберн Франклин, начальник чарльзтаунской полиции, — сказал Молья, знакомя их со Слоуном.
— Боюсь, что виноват во всем я, мистер Франклин.
Франклин поднял бровь.
— Вы? Каким образом?
— Я друг Тома из Калифорнии. Это я уломал его поехать и отведать похлебки, которую он так расхваливал все эти годы. А приехав сюда и увидев, что заведение закрыто, мы попали в грозу и решили переждать ее здесь. Тут-то и возникли эти двое — думаю, они собирались ограбить кафе. Они наскочили на нас с оружием в руках, и если б не быстрота реакции Тома, который толкнул меня в заросли, меня бы сейчас не было в живых. Я ему жизнью обязан. Он настоящий герой. У вас все такие храбрые в Западной Виргинии?
Франклин уставился на него так, словно внимал какой-то иностранной речи, потом брезгливо покачал головой.
— Подождите здесь вы оба, — сказал он и направился к команде судебных экспертов, облепивших «шевроле» и пикап.
— Неплохо, — сказал Молья. — Думаю, он почти купился. Только зря ты заговорил о геройстве. Надо знать, кому какие слова можно говорить. Для Франклина я такой же герой, как Шварценеггер — губернатор.
— Мне твою машину жалко, — сказал Слоун.
Молья взглянул на изрешеченный пулями «шевроле».
— Да ладно, какого черта! Может, это и к лучшему — давно пора купить что-нибудь поновее, с кондиционером. — Он опять повернулся к Слоуну:
— Эрвин Джонсон?
Слоун пожал плечами.