– Красивая улица! – воскликнул Петрусенко.
– Здесь живут в основном мещане, – ответил околоточный. – Учителя, раклисты с фабрики, конторщики. Вот и дом Кочиной.
Одноэтажный добротный дом окружал невысокий палисад, ставни на окнах распахнуты, значит, хозяйка, должно быть, дома. Долго лаяла собака, пока на крыльцо не вышла пожилая, лет шестидесяти пяти, женщина. Углядела форменную фуражку околоточного и поспешила к воротам. Это оказалась сама Варвара Акимовна. Вслед за ней Викентий Павлович прошел в комнаты, а его сопровождающий остался курить на крыльце. Но прежде он сказал женщине:
– Господин Петрусенко – следователь из самой столицы! Серьезное дело разбирает, отвечать ему надо все, без утайки!
Бывшая медицинская сестра не была особенно напугана, смотрела на Викентия Павловича настороженно и удивленно.
– Я удивлю вас еще больше, – ответил на ее безмолвный вопрос Викентий Павлович. – Меня интересует одно происшествие. Случилось оно в вашей больнице, семнадцать лет назад.
– Да разве ж вспомнить такую давность! – Женщина покачала головой. – Тут на кухню выйдешь и думаешь: а зачем это я сюда пришла? А вы – семнадцать лет назад… А что ж за происшествие такое? И почему ко мне пришли?
Петрусенко засмеялся:
– Любопытно все-таки, Варвара Акимовна? А вот я уверяю вас: вы непременно вспомните и расскажете мне, как дело было.
Викентий Павлович блефовал и сам прекрасно понимал это. Все могло быть совсем не так, как он себе представлял. Но ведь и логика в его расчетах тоже была. И Петрусенко продолжал:
– Семнадцать лет назад, в сентябре, у вас взяли одного мертвого младенца. Вы не похоронили его, а отдали! Кому? Женщине? И зачем? Вы не можете не помнить этого, такое не забывается!
Викентий Павлович представлял, что реакция Кочиной может оказаться самой разной. Например, настоящее удивление совершенно невинного человека. Или полный старческий провал памяти. А если он рассчитал все верно, и она об этом помнит, то может попытаться скрыть, соврать, но все равно чем-то себя выдаст, а уж он обязательно заметит… Однако Варвара Акимовна вдруг быстро мелко закрестилась, тяжело задышала и грузно опустилась на табурет.
– Бог свят! – Голос ее казался наполнен мистическим ужасом. – Вот оно, возмездие пришло. Сначала та женщина пришла, мать ребеночка, а теперь вы о младенце спрашиваете… Неспроста мне эти знаки даются! Да только ведь я для благого дела, живое дитя спасти хотела!
– Подождите, подождите! – Викентий Павлович мало что понял в причитаниях Кочиной, только самое главное. – Значит, был мертвый ребенок, отданный вами кому-то?
– Был, конечно, был! Все расскажу, как на духу! Разве такое забывается! А монашка эта неспроста в тот же день в больницу пришла, как и я! Знамение это…
– Давайте, Варвара Акимовна, подробнее о монашке расскажите.
Оказывается, Кочина время от времени навещала свою больницу, где проработала больше тридцати лет. Вот и недели три назад заскучала она и пошла в больницу. Там ее встретили, как всегда, приветливо, и пока сидела она в большой кладовой с другими сестрами и кастеляншей, пришли две монашки из Владычного монастыря. Они, как это делали уже много лет, принесли новое постельное белье, скатерти, занавески на окна. Все это они шили сами у себя в монастыре и бесплатно жертвовали больнице для бедных. Кастелянша с одной монахиней ушла пересчитывать и принимать белье, а вторую сестры пригласили попить с ними чаю. Она присела к столу, пила чай, слушая их разговоры и улыбаясь каким-то своим мыслям. А потом, когда наступила пауза, сказала вдруг негромко:
– Когда-то и я здесь, у вас в больнице, побывала.
– А разве у вас при монастыре нет своей лечебницы? – удивилась одна из сестричек.
– Я не жила еще тогда в монастыре, – ответила монашка. – Это было давно, семнадцать лет назад. – И, помолчав, продолжила: – Я совсем молоденькая тогда была. Родила здесь ребенка… дочку. А она умерла через сутки… Сентябрь был, холодный день, ветреный…
Сестрички молчали, и от сочувствия, и от неловкости. Но монашка этого не замечала: глаза ее туманились то ли слезами, то ли воспоминаниями, странная, почти неуловимая улыбка блуждала на губах. А Кочина оцепенела, как от сильного удара по голове. Она вдруг словно увидела: пустынная дорога на кладбище вдоль небольшой рощицы, она сидит на тряской телеге, придерживая корзину с крышкой. Видит у поворота за рощу женщину – ту самую, с которой договаривалась, протягивает ей корзину, берет деньги… Промозглый ветер порывами дует в лицо, несет пыль… И монашку эту она теперь узнала – да, та самая бездомная и безымянная девчонка, которую привели в больницу почти в беспамятстве. Она видела, когда ее заводили в приемный покой. Но тогда вряд ли запомнила бы, если бы не видела еще раз. Специально пошла посмотреть: когда взяла задаток за ребенка, еще живого, но уже умирающего, специально заглянула в палату, где лежала роженица. Боялась: вдруг очнется раньше времени, пойдет к своей дочке, помешает… Но нет, та лежала без чувств, а Кочина не сразу смогла оторвать взгляд от ее лица – измученного, худого, но все равно красивого… И вот теперь она смотрит на монашку – да, то самое лицо. Не изможденное, и не юное уже, но то самое, и такое же красивое…
– Ну, а монашка вас не узнала? – поинтересовался Петрусенко.
– Как она могла? Она меня и не видела тогда. А когда я вернулась… с кладбища, этой роженицы в больнице уже не было, ушла незаметно. И вот – встретились! А тут и вы, тоже о том ребенке спрашиваете… Разве бывают такие совпадения просто так!
Викентий Павлович еще не осознал – важна ли полученная информация о матери подмененного ребенка. Ведь, похоже, та женщина вообще ничего не знала. И все же он спросил на всякий случай:
– Значит, монашка из Владычного монастыря? А как ее имя?
– Сестрой Аглаей называли.
…В «Бородинские пруды» Викентий Павлович возвращался в отличном настроении. Родные ждали его, не садились обедать. Отсутствовал только Саша. Он два дня не был у своих друзей в «Замке» и сегодня с утра стал проситься отпустить его туда. Отец на удивление легко согласился и даже позволил мальчику поехать верхом.
Сели за стол. Как только подали первое блюдо, Людмила не выдержала:
– Викентий, не томи! Вижу по тебе, узнал что-то новое, интересное! Мы с братом так ждали тебя!
Вадим Илларионович, улыбаясь, развел руками:
– Признаюсь, твои расследования увлекли меня. Такое, казалось, вокруг затишье, покой… И вдруг – буря страстей, настоящие преступления. Это, оказывается, будоражит кровь и воображение… Так что ты там узнал нового?
Викентий Павлович посмотрел на дочку, которая не слушала взрослые скучные разговоры, а ела и заодно кормила одну из дворовых собачонок. Та стояла рядом с ее стулом, положив на колени девочки морду, глядела на нее умильными глазами. Катюша время от времени совала ей прямо в пасть то кусочек хлеба с маслом, то колбаски, то сыра и о чем-то потихоньку разговаривала со своей любимицей. «Хорошо, что Саши нет, – подумал Викентий Павлович. – При нем всего не расскажешь». И он повернулся к жене и шурину:
– Чем дальше в лес, тем больше дров! Все, что происходит в «Замке», оказывается гораздо серьезнее, чем мы предполагали вначале. И, похоже, началось не сейчас, а давно. Тогда, Люсенька, когда доктор Сойкин рассказывал тебе об исчезнувшем родимом пятне…
Итоги подводили, когда уже пили чай.
– Итак, – начал Викентий, – разобьем все происходившее на два этапа. Первый – это события прошлого, семнадцать лет назад. Княгиня Берестова родила дочь, но, по заключению врача, больше детей иметь не будет. Спасибо тебе, Люсенька, что вспомнила два таких важных момента – этот диагноз врача и его рассказ о родимом пятне! Ты моя лучшая помощница!
Он обнял жену, и она на минутку прижалась щекой к его плечу. Потом воскликнула:
– Так что же получается? Если верить медсестре Кочиной, маленькую княжну Берестову подменили на мертвого младенца?
– Очень похоже, что так.
– Изуверство какое! – Вадим вскочил, зашагал по комнате из угла в угол. – Но так ли это в самом деле? Не могу поверить!
– И все-таки, если поверить, то странные и до сих пор необъяснимые факты соединяются в стройную картину, – возразил ему Викентий. – У Берестовых больше нет детей, и со временем наследником всего огромного состояния становится Андрей Коробов… Уверяю вас: мать в нем души не чает и готова, похоже, на все ради него.
– Значит, факт подмены очевиден?
– Для меня, дорогой мой, очевиден. Но, увы, – недоказуем.
– Но почему? – воскликнула Люся. – А если Кочина узнает ту, которая брала у нее умершего младенца?
– Прошло много лет, может не узнать. А если узнает – то не Тамилу Борисовну, конечно же. Думаю, это рискованное поручение выполняла ее доверенная служанка.
– Та самая Зинаида?
– Скорее всего. И если уж очень припечет, во всем можно обвинить только Зинаиду. Но и до этого вряд ли дойдет. Ведь доктор Сойкин уже умер – я узнавал. А о наличии родимого пятна знал лишь он да князья Берестовы. И они погибли.
– Да-а, верно… – Голос у Люси стал разочарованным, растерянным. Она задумалась, но вдруг легонько вскрикнула: – Бог мой, Викентий! Тогда что же получается: настоящая княжна Берестова должна быть жива? Где же она?
– Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем. Первое, что приходит в голову, – ребенка подкинули в приют. Значит, затерялась среди других приютских детей. Если вообще выжила.
– Как хочется, чтобы выжила! – воскликнула Людмила. – А может, все-таки Коробова или эта Зинаида знают, что с ней, где она? Если их изобличить, они расскажут… Можно ли что-то сделать, Викентий?
– В отношении прошлого – пока ничего. Но то, что мы знаем, позволяет понять истинные причины сегодняшних действий Коробовых. Очевидно, что у них лишь один выход – довести свое подлое и страшное дело до конца… Выстраивается логическая цепочка: передвинута клумба, чтобы новая тропа пролегла над колодцем; Коробова в саду пробует, прочно ли до поры до времени закрыт люк, – это видел Степан; когда парень случайно проваливается в ловушку, Зинаида бежит прямо к колодцу – она, в отличие от других, знает, где произошло несчастье. Всем в «Замке» известно, что маленький Всеволод мечтает увидеть призрак, просится пустить его ночью в рыцарскую башню. Легко предположить, что туда он и пойдет, если будет в полубессознательном состоянии. Значит, надо его в это состояние ввести. Вот единственный момент, который до конца мною еще не прояснен. Было питье, которое Коробова дала племяннику, – явно не то, что заваривала кухарка. Здесь, похоже, ниточка тянется к Сычихе. То есть Сычевой Евстафии Исидоровне.