— Я бросаю практику, — не глядя на нее, сказал Джеймс. — Я уже сколько времени мучаюсь. — Он отхлебнул пива из красного пластмассового стаканчика и откинулся в кресле, разглядывая картину на стене — трехмачтовый парусник. — Пока папа был жив, я был связан по рукам и ногам: слишком боялся, что он подумает. Мои занятия юриспруденцией — единственное, что по-настоящему его интересовало во мне и в моей жизни.
Она не восприняла это всерьез, считая такое настроение вызванным внезапной смертью отца, напомнившей ему о бренности всего живущего и как необходимо ценить каждую минуту жизни.
— Подожди месяц-другой, Джеймс. Сейчас не стоит принимать такие кардинальные решения. В последние четыре дня ты много пережил и сейчас видишь все в искаженном свете.
Он покачал головой.
— Мое решение вовсе не скоропалительное, Дана. — Он подался вперед, говоря горячо и живо: — Я долгое время обдумывал это. Я света белого не вижу — просиживаю в конторе по шестьдесят часов в неделю, а даже и выйдя из конторы, я постоянно возвращаюсь к ней мыслью — думаю о делах, вырабатываю стратегию процесса, боюсь неожиданностей, которые могли бы вторгнуться и испортить мне уик-энд. Погляди на меня. — Он потянул себя за волосы. — Мне только тридцать два, а я уже лысею. А оставшиеся волосы — поседели. Я не женат. Господи, даже девушки постоянной у меня и то нет!
— В будущем году ты станешь компаньоном.
— Вот что меня действительно пугает. Половина акционеров фирмы разведены. Они зарабатывают по четыреста тысяч долларов в год, но закладные и алименты на детей режут их без ножа. — Он поднес к губам пиво и, откинувшись на спинку, покачал головой. — Я не собираюсь умереть за рабочим столом, как папа.
У нее возникло смутное желание сказать, что не переизбыток работы убил их отца, далеко не он, но как бы зла на отца она ни была, она сознавала, что сказать так было бы просто жестоко. Мальчики водружают своих отцов на пьедесталы, воображают их героями. Девочки же, к сожалению, вырастая, нередко страдают от мужчин. Они узнают их недостатки и слабости. Начинают понимать, что никакие те не герои, а часто даже — что до героев им весьма далеко.
— Папа не может служить примером, он был трудоголиком, — сказала она.
— С первой же недели в юридической школе я чувствовал, что ошибся.
— Правда? — Побуждения, заставившие ее саму пойти учиться на юриста, были тоже весьма сомнительны — она сделала это больше наперекор отцу, чем повинуясь его желанию. Он не считал, что она обладает качествами, необходимыми для юриста.
— И вдруг я очутился за столом в конторе «Диллон и Блок», в трех офисах от кабинета отца, в антимонопольном отделе. — Он усмехнулся. — Я даже не прослушал курса по антимонопольному законодательству! Папа вручил мне папку с бумагами и что-то говорил, говорил, а я сидел, изображая внимание, кивая, вставляя время от времени замечания, вроде: «Вот суки!» или «Черт возьми!»
Оба от души расхохотались. Он отпил пива.
— Ты по крайней мере сообразила добыть себе другую работу.
— Я была настроена решительно.
— Как и я теперь. Лучше поздно, чем никогда. Я выбираюсь из западни.
— Что же ты будешь делать, Джеймс? — спросила она, надеясь, что ответ брата разрешит все сомнения для них обоих.
— Преподавать.
Она засмеялась, но тут же осеклась, увидев, что он не шутит.
Джеймс повертел в руке пластиковый стаканчик, сжал его.
— Мне позвонил приятель, сказал, что в университете Сиэтла есть вакансия — требуется преподаватель по ведению следствия, юридической документации и адвокатуре.
— Так ты не шутишь, ты уже и поисками занимался.
Он кивнул:
— На той неделе я уже отправил свой диплом и рекомендации. Если все пойдет как надо, к осени я смогу наконец избавиться от своих хороших костюмов и сменить их на джинсы с кроссовками.
Она уставилась на кофейный столик, переполненная ощущением потери, никак не связанной со смертью отца.
— Махнем со мной, — сказал Джеймс, возможно, почувствовав ее отчаяние. — Отметим папину кончину тем, что наладим собственную жизнь.
Она отхлебнула глоток вина.
— Да. А как к этому отнесется Грант?
— Не все ли равно? Речь не о нем, а о тебе.
— Он мой муж, Джеймс.
— Не стоит напоминать. — Он поднял обе руки. — Прости.
Она знала, что родные ее Гранта не жалуют, хотя это и не обсуждается. Грант был ее мужем.
— Ипотека дороже, чем оба наши жалованья, вместе взятые. Сто тысяч мы еще должны на погашение студенческих кредитов, а за машину мы платим больше, чем многие — за дом.
— Продай. — Уперев локти в колени, Джеймс наклонился над столом, глаза его искрились. — Я как раз этим и занимаюсь. Продаю и дом, и машины. Тем, что получу по закладной, смогу оплатить дом поменьше, почти всю сумму оплатить.
Она громко расхохоталась.
— Ну, нашей-то закладной хватит разве что на ужин с бутылкой хорошего вина.
— Ты освободишься, Дана.
Она пропустила эти слова мимо ушей.
— Мы подумываем о детях.
Он откинулся на спинку кресла. Спросил уже другим тоном:
— Правда?
Она кивнула.
— Мы женаты пять лет, и я, как понимаешь, не молодею.
— У вас что, сейчас наладилось?
— Мы пытаемся. Это все работа виновата. Устаем очень. Оба на карьеру нацелены. А с рождением ребенка все изменится. Ребенок означает новую перспективу.
Однако новую перспективу заимел как раз брат. Джеймс продал свой дом на Капитол-Хилл, продал «мерседес», а свои костюмы, большую часть галстуков и нарядных рубашек отдал в благотворительный фонд. Он прекратил членство в Вашингтонском спортивном клубе, перестал обедать и ужинать в дорогих ресторанах и лишь изредка позволял себе гольф в частных клубах. Все шутил, что бросил высокооплачиваемую работу адвоката ради экономии.
— Простите за опоздание. — Дана открыла глаза. У подножия лестницы стоял детектив Майкл Логан, и с зонтика его капала вода. — Я мог бы соврать и сослаться на пробки, но, по правде говоря, я проспал. Меня разбудили среди ночи: в Рейнир-вэлли произошло убийство. Как выяснилось, оно имеет отношение к вашему брату.
— К моему брату? — забеспокоилась она.
Логан взглянул на небо:
— Давайте войдем. Очень уж льет. — На двери все еще висела желтая полицейская лента. — У вас есть ключ?
— Нет, — смущенно призналась она.
Логан кивнул.
— У соседей есть ключ. Я мигом.
Она глядела, как он рысцой побежал через лужайку к соседнему дому и через минуту вернулся с ключом. Логан отлепил часть ленты, отпер дверь и распахнул ее, но на пороге Дана замялась.
— Мы можем сделать это и попозже, чтобы вам было легче, — сказал Логан. — Судя по тому, что я узнал ночью, особо спешить нам нечего.
Дана сунулась в дверь. Вглядываясь в прихожую, она вспомнила, как, впервые подойдя к краю вышки для прыжков в воду в Мэдисон-сквере, заставила себя сделать шаг. Это не было проявлением храбрости. Она прыгнула из страха показать, что боится.
— Благодарю вас, детектив. Очень ценю вашу заботливость, но ждать нет смысла. Это надо сделать, и сделать это должна именно я.
— Меня не дом заботит, — сказал Логан. — Меня заботите вы. — Удивленная таким замечанием, она обернулась. Он глядел на нее зелеными глазами, и веки его были красны — Я предложил бы сделать это в другой раз, чтобы вас кто-нибудь сопроводил.
Дана покачала головой и, снова повернувшись к двери, на секунду замешкалась, прежде чем ступить через порог.
На столе были раскиданы студенческие работы. Некоторые упали на пол и валялись там рядом с кожаным портфелем Джеймса. Она прошла по коридору, обуреваемая тем же странным чувством, которое испытала однажды в доме напротив театра Форда, где умирал застреленный Авраам Линкольн. Все выглядело декорацией, так и не снятой со сцены после окончания спектакля. Время остановилось, ужасное мгновенье, застыв, все длилось и длилось. На паркете заметно было темное пятно. Дана отпрянула, прикрыв рот рукой.
— Вы в порядке? — спросил Логан.
Через секунду она взяла себя в руки, опираясь на то, что было в ней профессионального, — требовалось получить ответы на имевшиеся вопросы.
— Вы сказали, что убийство в Рейнир-вэлли может быть каким-то образом связано с моим братом?
Логан сунул руку в карман и передал ей пластиковый пакетик.
— Следователи, занимающиеся им, считают, что нашли часы вашего брата.
Перевернув пакетик, Дана прочла надпись и кивнула:
— Отец подарил нам обоим по часам в честь окончания юридической школы. — И она показала детективу свою руку с часами на ней. — Они задержали вора?
Логан покачал головой:
— Он мертв. Его кто-то застрелил.
— Кто он такой? Зачем он убил брата?
— Его зовут Лоренс Кинг. Он известен как уголовник, вор-рецидивист, чьи преступления отличались все большей дерзостью. Три месяца назад он был освобожден условно.